Этот фильм изменил жизнь тысяч мальчишек. В 1971 году, после победного шествия “Офицеров” по экранам страны, конкурс в военные училища вырос в несколько раз. “Есть такая профессия — Родину защищать”, — как пароль повторяли пацаны фразу из фильма, примеряя отцовские фуражки и “красные революционные шаровары”.
Далекая застава в Туркестане, Халхин-Гол, Испания, Великая Отечественная. Сабли, лошади, баррикады, танки. Весь фильм — сплошные войны и сражения. Черно-белая жизнь, черно-белое кино.
Но “Офицеры” — не про войну. И не про армию. И даже не про наше героическое прошлое.
— Напишите-ка, ребята, сценарий о жене военного. Право же, она заслужила это, — как-то попросил Бориса Васильева и Кирилла Рапопорта тогдашний министр обороны маршал Гречко. И показал на борт своего кителя, где в десяток рядов красовались орденские планки. — Половина этих наград — ее.
Друзья-сценаристы мучились долго: “И так крутили, и так... Все равно мужики главнее получаются!”
На Киностудии имени Горького к их творению отнеслись, мягко говоря, скептически.
— Уместить жизнь трех поколений военных, а вместе с нею и историю всей страны в полтора часа — бред сумасшедшего, — фыркнули киношные мастодонты. И с легким сердцем отдали сценарий Владимиру Роговому, который считался прекрасным директором, но очень хотел снимать сам. — На цветную пленку и не рассчитывайте...
Этот фильм не могли бы сделать другие люди.
Сценаристы Борис Васильев и Кирилл Рапопорт — сами бывшие танкисты. Прошли войну, учились в академии и отдали армии больше четверти века.
Георгий Юматов — сначала юнга, потом рулевой на бронекатере. В составе Азовской и Дунайских флотилий участвовал в штурме Измаила, брал Бухарест, Будапешт, Вену.
Режиссер фильма Владимир Роговой подделал документы, чтобы уйти на фронт. “Всю войну на пузе прополз”, — говорил он друзьям.
— Середина 1943 года, в землянке собрались командир противотанковой роты, политрук и его зам — мой отец, — рассказывает Михаил Роговой. — Им лет по 25, отцу 20. “Эх, все-таки обидно, что до победы не доживем”, — жалуются друг другу отцы-командиры. “Да ладно, ребята, все будет нормально. Сходим на танцы, найдем девчонок — чего грустить?” — слушая их, смеялся отец. Через несколько минут — прямое попадание в блиндаж. Все мертвы. Выжил только отец.
Офицер с косичками
Как она мечтала об этой роли! Словно знала, что она будет главной в ее киношной карьере. Но Алину Покровскую, молодую актрису Театра Советской Армии, на роль Любаши Трофимовой не утвердили. Алина отправилась вместе с шефскими концертами по войскам. А сниматься начала популярная вахтанговская актриса Елена Добронравова. Через месяц, не сойдясь с режиссером в трактовке образа — Добронравова играла так, будто тайно влюблена в героя Ланового, но ради долга живет с Трофимовым, — она из картины ушла. И роль вернулась к Алине.
— Любе в начале фильма всего 17, а мне уже было 30. Господи, как я волновалась! Легла пораньше спать, чтобы утром хорошо выглядеть, — улыбается Алина Покровская. — На крыльце небольшого загородного мотельчика меня встречали с цветами Юматов и Лановой. В гримерке ждал оператор Михаил Кириллов. Провел пальцем по лицу: “Здесь будем делать морщины!” — и вытащил откуда-то седой парик. И я вместо девчонки, которую собиралась играть, сразу же стала бабушкой!
Съемки начались с самого конца. С той самой сцены, где Алексей Трофимов (Георгий Юматов), уже генерал-майор и командир танковой дивизии, вызван в штаб дивизии и там неожиданно встречает своего боевого друга — генерал-полковника Ивана Варраву (Василий Лановой).
— Я три раза отказывался от этой роли. Ну не представлял я себе Варраву! — клянется Василий Лановой. — Бесстрашный красавец, настоящий герой и при этом всю жизнь влюблен в жену своего друга — без всякой надежды на взаимность и все равно преданный ей до конца. “Варрава — абсолютный романтик. Отсюда и его отношение к Любочке, и Испания”, — объяснил мне Кириллов. После этих слов я будто увидел громадный слой советских военных, потомков русских офицеров-державников, и тогда все встало на свои места.
Генеральский мундир и нарисованный боевой шрам во всю щеку так понравился Лановому, что он не расставался с ними и после съемок. Садился в “Чайку” и, не глядя на светофоры, мчался в Москву. Гаишники, тормозившие его машину, едва взглянув на его погоны, сразу немели и тут же отдавали честь. А Лановой хохотал как сумасшедший.
“Состарить” Ланового — это одно, а вот превратить 47-летнего Юматова в 17-летнего курсанта Лешу Трофимова оказалось для гримеров непосильной задачей. Ему заплетали в крошечные косички веревочки и завязывали их на затылке, замазывая лицо яичным белком. Тут-то создатели фильма и оценили всю прелесть черно-белого кино.
Царство осетрины и лошадей
Весна 1970-го. Заброшенная пограничная застава на границе Туркмении и Ирана. Здесь насаждали советскую власть в Средней Азии, здесь же снимались сцены боевой молодости Трофимова и Варравы и битвы с басмачами.
— Я отлично, по кадрам, помню каждый съемочный день. Я приезжала на 2—3 дня. Садилась после спектакля в самолет и мгновенно засыпала. Дозаправка в Красноводске — и из заснеженной Москвы попадаешь в буйный зеленый рай, — рассказывает Алина Покровская. — Возвращаемся вечером со съемок в гостиницу, а кругом сумасшедшие запахи... “Алена! Алена! — кричит мне снизу Жора (Юматов — Е.М.). — Тебе шашлык заказывать?” — “Заказывай!” — и бегом на улицу.
Эта сцена потом так и не вошла в фильм, но ради нее Покровской пришлось научиться кататься верхом. Помните, как басмачи в первый же день похитили Любашу Трофимову? Вернуться она должна была самостоятельно — прилететь на лихом коне.
— И что мне оставалось делать? Жора и Вася скакали не хуже лихих джигитов, а вместо меня будет сниматься дублерша? Нет, я так не хотела. Возвращаясь в Москву, я каждое утро — к 7 часам — ездила на ипподром, на закрытый манеж. Инструктор подводил здоровенного, как шкаф, коня, я ставила лесенку и залезала на него. Страху натерпелась! И вот через пару дней я снова взгромоздилась, конь сделал несколько шагов, остановился рядом с зеркалом и посмотрел назад, на свое отражение. Смеялась я тогда до слез и после этого перестала бояться лошадей.
“Дайте мне коня поспокойнее”, — попросила на съемках Покровская у каскадеров. Ей и дали — конченого флегму. При слове “Мотор!” и при ударах в бока он даже ухом не вел. Попросила другого — поэнергичнее. Алину обозвали капризной дамочкой и выделили красавца Адлера. Этот Адлер чуть не угробил и Покровскую, и Юматова, и Ланового.
Обочина пыльного шоссе, дальше — трехметровый ров с огромными камнями, над которым нависла громадная отвесная стена. По шоссе едет оператор на “газике”. А троица, спасаясь от басмачей, скачет по обочине, корпус в корпус — впереди Лановой, за ним Юматов, и замыкает Алина. Но Адлеру, видимо, не понравилась задумка режиссера. В кадре он закусил удила и пошел на обгон. Поравнявшись с Лановым, Адлер начал заваливаться в ров.
“Вася! У Алены лошадь понесла!” — разнесся по ущелью истошный юматовский крик. Жора догнал их справа, и, уже практически падая, актеры успели с обеих сторон схватить Адлера под уздцы.
Жуткая ругань, белые лица. И — растерянный шепот каскадеров: “Он же ипподромный, не может видеть перед собой чужой круп. Как мы могли про это забыть? И как они не разбились?!”
А еще через пару дней съемочная группа едва не потеряла Владимира Золотоустовского, второго режиссера картины.
— Басмача-предателя играл ашхабадский художник, который панически боялся высоты. А тут ему по роли надо подстреленным падать со скалы. Мы с ним были примерно одного роста, вот я и решил “упасть” вместо него, — говорит Владимир Золотоустовский. — Туркмены внизу натянули брезент, я повернулся спиной, шагнул вниз и... промахнулся! Рухнул башкой прямо им на руки. “Страховщики” испугались и тут же бросили меня вместе с брезентом. Очнулся — “скорая”, врачи, сотрясение мозга.
Но на этом несчастья не закончились. Летом в Севастополе, где снимали школьный роман сына Трофимовых (Александр Воеводин) с одноклассницей Машей (Наталья Рычагова), Юматов ушел в запой. На съемки срочно вызвали его жену, актрису Музу Крепкогорскую.
“Я — Юматов, не видите?!”
Муза играла практически во всех фильмах, где был Жора. “Он, конечно, гениальный. Но ведь запьет!” — в один голос говорили режиссеры. И, решив снимать Юматова, искали эпизод для Крепкогорской — только ей удавалось его сдерживать.
Но для Владимира Рогового Муза была настоящим талисманом. “Эти ямочки на щеках стоят любой красоты”, — искренне восхищался Роговой. Он снимал ее во всех своих фильмах.
Для нее и роль нашли подходящую — мамы невесты сына Трофимовых. Она мелькнет в фильме только раз, когда выглянет из окошка на солнечный зайчик.
Поселили ее с Юматовым в одном номере. С утра Муза обычно проверяла все “нычки”, но однажды не уследила. Жора зашел в туалет трезвый, а вышел оттуда через 15 минут абсолютно невменяемый. Съемочный день был сорван. Муза нашла тогда бутылку водки в туалетном бачке, а Юматова начали запирать в номере одного. Но и это не помогало.
В день ВМФ, который в Севастополе всегда гуляют с особым размахом, Юматова снова, чтобы не сорвался, закрыли в гостинице. И тут ему на выручку пришли военные морячки, прознавшие, где прячут известного актера. Они принесли ему кусочек чудом сохранившейся пленки, на которой было снято, как во время войны юнге Юматову вручают орден. Не отметить это событие было нельзя, попасть в номер — тоже. Жора разорвал гостиничную простынь на кусочки, связал их и спустил вниз. Через несколько минут у него уже была бутылка.
После той истории Юматов сорвался окончательно, и его пришлось положить в больницу — кодироваться.
— Эй, мужики, я — Юматов, не видите, что ли?! — зычно кричал он проходившим мимо забулдыгам и по пояс высовывался из окна.
— Юматов, глянь-ка! Вот это да! — не верили те своим глазам и мигом неслись за опохмелом.
Жора проверенным способом спускал разорванные больничные простынки и к врачебному обходу был уже “тепленьким”.
Наконец Юматова закодировали, но он все равно продолжал выпивать. “Ты же помрешь, неужели не понимаешь?!” — кричали ему друзья. А Жора лишь хитро улыбался и наливал себе снова: мол, ему-то это не грозит. Надо было срочно что-то делать. И тогда Роговой решил переиграть Юматова в его же игру. Все знали, что для Жоры главное даже не “нажраться”, а — как для маленького ребенка — перехитрить всех и сделать то, что запрещено.
На севастопольском спиртзаводе специально для Жоры в бутылку его любимой водки залили обычную воду и запечатали. И вот, когда Юматову в очередной раз с крыши опускали утром беленькую, Роговой этажом выше перехватил бутылку и привязал другую. А сам побежал в номер к Юматову.
— Жора, давай выпьем! — предложил Роговой, открывая своими ключами юматовский номер.
Актер растерянно развел руками: “Да нет же ничего...” — и покосился в сторону окна. Там на обрывках простыни болталась бутылка.
Вскрыли, разлили, попробовали.
Только после второй стопки, которую Роговой запивал из той же бутылки, Юматов наконец очухался: “Вода?!”
— Жора, ты, конечно, великий махинатор, но я хитрее, — невозмутимо сказал ему режиссер.
Больше Юматов до конца съемок не пил.
Он влюбился.
Последняя любовь
Спустя четверть века на похоронах Юматова к Покровской подошла одна из его родственниц: “Алиночка, вы были его последней любовью”.
— То, что Жора ко мне неравнодушен, было видно невооруженным глазом, — вспоминает Алина Покровская. — Но я делала вид, что ничего не происходит. Я уже тогда встречалась со своим будущим мужем, за Жору очень переживала Муза. У нас бы ничего не вышло... Поэтому мы везде ходили втроем: Жора, Вася и я. Прямо как в фильме. Жора меня безумно ревновал. Помню, еще в Ашхабаде мы вышли после съемок погулять. Вася взял меня за руку, помогая спрыгнуть с высокого бордюра. Юматов рассвирепел и бросился бежать, не разбирая дороги. Долго потом дулся. А на 8 Марта они мне сделали шикарный подарок.
Лановой и Юматов, пользуясь тем, что их знали продавщицы всей страны, пробрались в ашхабадскую валютную “Березку” и купили ей французские духи “Магриф”. Она их потом нигде, кроме Парижа, не видела.
Уже после съемок, когда Юматов снова ушел в запой, забыв про свою гордость, Муза набрала номер Алины. “Приезжай, пожалуйста, — просила она. — Он только тебя стесняется”.
— Я приехала к ним вместе с мужем. Жора страшно испугался, заперся в ванной и к нам так и не вышел. “Ты это сделала специально! Это нечестно!” — упрекал он жену.
В “Офицерах” воплотилась самая большая мечта Юматова — иметь сына. Муза родить не могла. И только тут, в кино, это стало реальным.
— Так получилось, что мы, не сговариваясь, подошли с Алиной к гробу Юматова одновременно, — вспоминает Александр Воеводин. — Киношная жена, киношный сын...
Сейчас бы сказали, что “Офицеры” снимались как клип, — настолько все было кратко и четко. Каждый кадр — попадание в десятку.
Михаил Кириллов, гениальный оператор, таскал тяжеленную камеру в авоське. Чтобы снять рельсы, расходящиеся и вновь сходящиеся, как и все в нашей жизни, он закрепил камеру на груди и завис между вагонами.
“Китайскую переправу” снимали под Рузой, в деревеньке Волково. Мало кто помнит, но во время обострения советско-китайских отношений этот эпизод беспощадно вырезали.
— Из темной мутной воды торчали гнилые корневища — идеальный Халхин-Гол. А значит, нужны и настоящие китайцы. В китайском посольстве нам выделили на съемки 200 человек, работавших в торгпредстве, — вспоминает Владимир Золотоустовский. — Вода была ледяная, а китайцы — очень ответственные: дрожали, но все-таки лезли в озеро. Правда, в конце съемок их ждала “компенсация” — много-много водки. В итоге большинство из них пришлось грузить в автобусы, как болванчиков.
Для того чтобы Василий Лановой заговорил по-китайски, к нему прикрепили китайского студента.
— Как он со мной намучился! Все старался меня языку научить — оказалось бесполезно, — говорит Василий Лановой. — В итоге я, как попугай, две недели запоминал звуки и повторял их вслух. Как ни странно, но в Китае, где “Офицеры” и “Павка Корчагин” до сих пор пользуются бешеным успехом, все меня принимают за своего. Подходят, начинают беседовать — они уверены, что я отлично говорю по-китайски.
Склады, баррикады, “но пасаран!”, небрежно выведенное краской на заборах, взрывы и десятки раненых “испанских товарищей” — боевые действия развернулись у стен Кремля, во дворах Никольской улицы. В роли испанцев выступали дети тех, кто перебрался в СССР в конце 30-х годов.
И даже “красные революционные шаровары” — вовсе не забавная шутка сценаристов. В архивах армии Фрунзе нашлись документы, подтверждавшие сей факт, — красноармейцам действительно вручали красные штаны за личное мужество.
Другая жизнь
Началась зима, и в кино началась война — Великая Отечественная.
— Ассистенты режиссера долго подыскивали для съемок годовалого малыша, — говорит Наталья Рычагова, исполнившая роль Маши Белкиной — девушки сына Трофимовых и мамы Ванечки. — Ни одна нормальная мать не хотела, чтобы ее ребенок часами мучился под софитами и замерзал в неотапливаемом вагоне. А ведь именно так и было. За гостиницей “Космос” по заброшенной узкоколейке гоняли поезд времен Великой Отечественной. За окнами минус тридцать, в вагоне — столько же. Кроме того, режиссер мечтал, чтобы внучок был хоть немного похож на своего “деда” — Юматова.
Искали Ванюшу в московских домах малютки, среди детишек-отказников. Нашли в Бабушкинском — ближайшем от Киностудии им. Горького. Розовый пухлый карапуз, улыбчивый и с виду вполне здоровый, оказался болен тяжелой формой астмы. И при этом, как по заказу, открытый задиристый взгляд. “Ей-богу, юматовский!” — удивлялись киношники.
Этот крошечный эпизод в “Офицерах” — в фильме Ванечка или завернут в “конверт”, или сидит на руках у Покровской — сыграл в судьбе брошенного младенца решающую роль.
— После “Офицеров” мы так и звали его Ванечкой. Я уже и не вспомню, какое у него настоящее имя, знаю только, что был он откуда-то из-под Смоленска. Обычно груднички в незнакомой обстановке капризничают и отказываются есть. Но наш Ванюша — настоящий актер, уплетал кашу и куски сахара за милую душу, — гордится воспитанником одна из нянечек, уже давно пенсионерка. — Ванюшу вряд ли усыновили бы — больных детей и раньше, и сейчас стараются не брать. И дорога у него была одна — в детский дом. Но самое удивительное, что где-то через год после съемок, когда “Офицеров” показывали во всех кинотеатрах, у нас появилась Ванечкина мама. Она узнала его в фильме и забрала домой!
Слегка пожелтевшие толстые тетрадки тридцатилетней давности, внешне похожие на больничные карты. Перерыв все архивы, мы вместе с Татьяной Вячеславовной Некрасовой, директором дома малютки, все-таки нашли того самого Ванечку. “Селиванов Владимир Викторович. Дата рождения — 17.01.1970. Уроженец г. Гагарина Смоленской области. Родители — одинокая мать”. И в самом конце — “29.04.1972 г. взят домой матерью”.
В Гагарине много общежитий. В одном из них и была прописана Светлана Селиванова, работница передвижной механической колонны.
— Вовка ничего об этой истории не знает до сих пор. И для него будет большим ударом, если кто-то расскажет ему об этом, — убеждена Наталья Ивановна, бывшая соседка Селивановых. — Поэтому Света и с работы уволилась, и в другой город уехала. Я отлично помню, как она тогда вернулась из кинотеатра. Увидела его во весь экран и разрыдалась... Витька, Вовкин отец, работал вместе с нею в ПМК. Знаете, обычная история — обещал жениться, а сам, узнав, что она беременна, тут же отказался от обоих. “Выбирай: или я, или он!” — кричал он ей. Считал, что дети ему не нужны. Светка любила его страшно, вот и оставила Вовку в детдоме. Витька ее еще немного помучил, а потом бросил.
У Вовки другая фамилия. И другая жизнь — страшно далекая от кино. Он живет вместе с мамой в небольшом городке вроде Гагарина, где много пьяниц и совсем нет работы. Но Вовка, говорят, везунчик — устроился недавно в строительную шарашку и “зашибает деньгу”. Им с матерью хватает...
“Разгильдяй! Отличник!”
— Разгильдяй! — ругался на подросшего внука генерал Трофимов—Юматов.
— Отличник! — разглядывая доску почета, уточняла “бабушка” Покровская.
Ванюша Трофимов, смешной лопоухий суворовец, опоздал в училище из увольнительной, “потому что бегемота смотрел” в зоопарке. За что и получил два наряда вне очереди и нагоняй от деда-генерала.
— Эта история на самом деле приключилась со мной — это я прогулял уроки из-за бегемота. Помню, отец тогда страшно ругался, а мама меня защищала, — вспоминает Михаил Роговой, сын режиссера. — В “Офицерах” много деталей, списанных с нашей семьи. Генерал Трофимов, как и мой отец, никогда не знал, где лежат его очки. Доходило до смешного. “Куда они опять пропали?!” — метался он по дому и звонил маме на работу — она всегда знала, где они. Или как в войну: отец приносил котелок с едой и вечно придумывал разные истории, чтобы мама поела. Так же и Трофимов потом в кино врал Любаше, что выдали специальную пайку кормящим женам офицеров. А сам при этом голодал.
Андрюша Громов, как и его герой Ванюша Трофимов, был разгильдяем, потому что постоянно прогуливал уроки из-за съемок. А потом бросил кино и стал отличником, закончил экономический факультет МГИМО, защитил кандидатскую. Сейчас он работает в российском посольстве в Австралии, у него двое детей. Старший сын, Андрей, как папа, учит языки в лингвистическом университете, а младшая — Влада — сейчас второклашка. Ровесница папы в самом начале его киношной карьеры.
— Меня после этого фильма все время звали в Суворовское училище, начальник лично обещал поддержку — все почему-то считали, что лопоухий Ваня обязательно должен стать офицером, — рассказал Андрей Громов по телефону из Канберры. — Но Родину и ее интересы защищают не только военные — дипломаты тоже. А в кино я попал благодаря своим ушам — это точно. Тогда снимался фильм “Приключения желтого чемоданчика”, и ассистенты режиссера Ильи Фрэза прочесывали московские школы в поисках главного героя. Меня вместе с несколькими мальчишками забрали с урока и попросили что-нибудь рассказать. Я прочитал басню — “Мартышка и очки”. А потом мы с мамой приехали на Киностудию имени Горького. В комнате сидели Фрэз и Роговой — и я с перепугу все забыл. Но меня все равно утвердили. После “Чемоданчика” был телевизионный фильм “Валерка, Рэмка плюс”, где мою маму играла Муза Крепкогорская. Так что в “Офицерах” у меня было уже много знакомых — этакий “сын полка”.
Талантливому мальчишке предлагали десятки ролей, но после “Офицеров” он с кино “завязал”.
— Из-за постоянных съемок и разъездов по другим городам в школе почти забыли, как я выгляжу. К тому же после общения с такими великими актерами, как Юматов, Пельтцер, Лебедев, Лановой, с которыми мне посчастливилось сниматься, я понял одну простую вещь — нужно быть или очень большим артистом, или вообще не связываться с этой профессией.
Когда Андрей подрос, знаменитые уши уже не казались такими большими, и его перестали узнавать. Даже собственная жена о его бурном киношном прошлом узнала только через два года после знакомства, когда они покупали мебельный гарнитур. Заработанный, кстати, на киношные гонорары — Андрюша отдавал все деньги родителям, а те клали их на книжку.
“Это все про нас!”
Премьера “Офицеров” прошла в “России”, в полупустом зале. Чиновникам из Главпура картина не слишком понравилась. Поэтому выпустили ее на экраны в “мертвый сезон”, присвоив фильму последнюю, четвертую категорию, означавшую минимальное количество копий и прокат в захолустных городишках. К счастью, на том показе в “России” была жена маршала Гречко.
— Это же все про нас, все правда! — плакала она на плече у Юматова.
Маршал Гречко отвез “Офицеров” Брежневу. Леониду Ильичу в отличие от чиновников фильм понравился. Только после этого “Офицерам” дали зеленый свет.
Фильм не получил никаких наград, зато побил все рекорды популярности, став самым кассовым в истории советского кино. И до сих пор входит в “пятерку” самых-самых.
— Я не снимал фильм про армию. Я делал кино про нашу страну и настоящую дружбу, — не раз говорил Владимир Роговой. — А вообще мне было бы очень интересно дожить до 2000 года, чтобы посмотреть, как через тридцать лет будут прославлять нашу Родину.
Но Роговой не дожил. Он умер в 1983 году, в 60 лет, во сне, с улыбкой на устах, от обширного инфаркта, хотя раньше никогда не болел и ни на что не жаловался. Он не застал развала Союза, а вместе с ним и армии. Не увидел тысяч бездомных и обнищавших офицеров и их отчаявшихся жен.
Как-то Алина Покровская, ставшая символом настоящей офицерской жены, возвращалась с гастролей в поезде вместе с нынешними офицерскими женами:
— Они из-за нижней полки чуть не убили друг друга: кидались тяжелыми предметами и матерились при этом хуже грузчиков-алкоголиков. Мне было за них стыдно. И очень обидно.
А один офицер недавно бросил в сердцах Василию Лановому:
— Ну что, Лановой, есть такая профессия — Родину расхищать? Я ведь после “Офицеров” пошел в военное училище... Эх, — покачал он седеющей головой, — какую страну прое...!
