15 февраля 1989 года, ровно 14 лет назад, он шел по мосту “Дружба” через пограничную реку Аму-Дарья к охапкам цветов и звукам полкового оркестра. Шел навстречу мирной жизни, оставляя за плечами десятилетнюю афганскую войну...
Командующий 40-й армией генерал Борис Громов вывел своих подчиненных из Афгана практически без потерь и последним перешагнул “линию фронта”. Война закончилась.
— Борис Всеволодович, в одной из солдатских песен есть такие слова: “Афганистан болит в душе моей”. У вас — болит?
— Если честно, то сам Афганистан как отдельно взятая географическая точка меня не особо будоражит. Душа болит за Россию, Московскую область, губернатором которой я являюсь. Здесь — все мысли, все переживания. А Афган... Это в первую очередь погибшие друзья, однополчане, те 15 тысяч советских военнослужащих, которые не вернулись с той войны. Память о них священна, равно как и забота о родных и близких наших погибших ребят.
Сейчас, по прошествии четырнадцати лет после вывода войск, каждый прожитый день в Афгане стоит перед глазами так явно, как будто это было вчера. Вспоминаются боевые операции, поездки, встречи — помню все до мельчайших подробностей, до незначительных деталей. Ведь те годы были не просто прожиты — они были пережиты сердцем, особым внутренним состоянием, которое рождается только на войне.
— Наверное, самый запоминающийся день в Афганистане — это 15 февраля? Ведь именно вам выпало завершить в этот день долгую десятилетнюю войну...
— Больше запомнился, пожалуй, предшествующий вечер. Уже все войска 40-й армии ушли за речку, а в Афгане остались только я со своим штабом да батальон разведчиков. Расположились неподалеку от Шератона, как раз напротив Термеза, который воспринимался уже как Родина, ведь это была территория Советского Союза. Ночью не спалось, и я смотрел на мерцающие огни, веря и не веря, что все закончилось. Потом вспомнил, что уже отдал приказ на выход последнего разведбата: утром они начинают движение через мост в Союз. Уйдет батальон — мне тоже предстоит уйти из Афгана, одного ведь командующего не оставят... От этой мысли стало так легко, что я даже рассмеялся. Обратной дороги не было. Это самое сильное ощущение той войны...
— А что, был шанс остаться?
— Причем не один! Даже в последние дни вероятность приказа о возвращении была весьма велика. Десантная дивизия, например, просидела возле границы почти неделю, не зная, в каком направлении ей предстоит двинуться завтра. Боекомплект не разрушали, техника была заправлена, командиры отрабатывали на картах задачи по прорыву через Саланг обратно в Кабул. Представляете состояние людей, которым до Родины оставался какой-то десяток километров, считавших, что война закончилась, и знавших, что в любой момент может поступить команда опять идти в бой?.. Десантникам, к слову, пришлось потом вернуться в Кабул, чтобы эвакуировать наше посольство из окруженной моджахедами афганской столицы.
— Проведенная операция по выводу войск из Афганистана уникальна с точки зрения военной науки, заняла она по времени не один месяц. Какой день был тогда самым тяжелым?
— Это была середина января. Выводимые колонны растянулись по перевалу Саланг, небольшая часть войск еще оставалась в Кабуле. И в это время мне поступает приказ о развязывании активных боевых действий с отрядами Ахмад-Шаха Масуда. Это могло обернуться многочисленными жертвами с нашей стороны, объяснить которые за месяц до завершения вывода нормальным рассудком невозможно. Решение принять было трудно: с одной стороны — приказ Москвы, с другой — осознание ненужности потерь. Я начал войну... с горами. Наши снаряды и бомбы ложились на районы, откуда ушли мирные жители. Мы докладывали о принятых мерах, а Масуд смог со стороны оценить силу нашего оружия: там применялись бомбы повышенной мощности, способные обрушивать целые ущелья. Обошлось без кровопролития, но седых волос такая “война” мне прибавила.
— Говорят, уже после вывода войск вы общались с Ахмад-Шахом Масудом и даже едва не встретились, чтобы подписать договор о заключении мирного соглашения между Россией и Афганистаном...
— Мы действительно договорились встретиться с Масудом в Москве. В последние годы он очень помогал нашей стране в вопросах геополитики в Афганистане и был хорошо расположен к России, не таил былых обид за последнюю войну. К великому сожалению, смерть Ахмад-Шаха от рук талибов помешала этой встрече. Мне лично было бы очень интересно пообщаться с бывшим противником, проявившим себе благородным воином.
— Борис Всеволодович, тогда, в феврале 89-го, ваше имя было окружено ореолом славы генерала-героя, завершившего афганскую войну. Как встретила вас официальная Москва? Обогрела, обласкала?..
— Да никак не встретила. Вывод войск из Афганистана был обделен вниманием и правительства, и высших чинов Минобороны. На границе нас встречали родственники, журналисты да местные жители. Доклад у меня принимал прилетевший из Баку генерал армии Попов, который возглавлял ставку южного направления. Москва демонстрировала полное безразличие к выполнившим свой долг воинам-интернационалистам. Потом это безразличие к “афганцам” проявлялось и на бытовом уровне, когда ветераны той войны оказались ненужными никому. Сейчас, к счастью, отношение к “афганцам” изменилось.
— Какой тост у командующего в этот день?
— За тех, кто в полный поднимался рост!
