Сорок четыре метра общей площади на двоих.
Все на виду, на всеобщем обозрении. Бывало, дочь в спальне чихнет, а мать из кухни ей кричит : “Будь здорова”.
Впрочем, сейчас они не разговаривают. Вот уже восемь месяцев. Поругались в тот день, когда 42-летняя Юлия — гипертония, лишний вес и больная щитовидка в анамнезе — официально объявила о своей беременности.
Отца у этого ребенка нет и не предвидится.
“Нормального ты не родишь, возраст не тот, да и здоровья не хватит. А растить урода я не хочу и не буду”, — категорично заявила 63-летняя бабушка.
Дочь:
Мне с самого рождения везет как утопленнице. Начнем с того, что на белый свет я появилась в мае. Через месяц после полета Юрия Гагарина. В честь него меня папа и назвал. На этом роль мужчин в моем воспитании закончилась. Родная мама постаралась.
Я так точно и не знаю, из-за чего они разошлись. Мне меньше двух лет было, когда она завернула меня в тонюсенькое байковое одеяло и убежала из дома свекрови куда глаза глядят. Первые детские воспоминания — не бабушкины пироги с яблоками, а комнатка в заводской общаге, страшно холодный пол. Мама заставляла меня надевать валенки, чтобы не простыла, но я все равно шмыгала носом. “Вы бы за своей Юлей следили получше”, — укоризненно выговаривали маме воспитательницы в детском саду.
Говорят, что папаша пару раз приходил мириться. Но она его и на порог не пустила, гордая была. Потом отец женился, у него родились другие дети, и больше мы его не видели. Как и его алиментов. Правда, от помощи мама сама отказалась, в очередной раз проявила характер.
Первые джинсы появились у меня только на третьем курсе института. Первый молодой человек — тогда же. Мне иногда кажется, что не купи я себе приличные штаны — сидела бы до старости в девках. На джинсы я потратила 180 рублей — все, что заработала за три месяца летней практики. Хотя поначалу меня мама за эту покупку сильно отругала — у меня не было ни зимнего пальто, ни теплых сапог, чтобы фарцовщикам на Беговой за безделицу переплачивать. Но в чем бы я ходила на свидания?
Вскоре моего жениха и след простыл. Я сильно переживала, напилась анальгину, надеясь покончить с собой. Только маме не говорите — она до сих пор ничего не знает.
А американской фирме еще лет десять сносу не было. Они со временем только лучше стали.
Мать:
Мы всегда тяжело жили, бедно. Помню, отвожу дочку в детский сад и прошу: ты только покушай там хорошо, потому что дома вечером есть нечего.
Юлин папа нам не помогал. Мой бывший муж всегда и во всем слушался маму. Однажды та решила, что их семье я больше не подхожу: интеллигентные люди с окнами на Яузу никогда не уживутся с девицей из Мытищ с незаконченным высшим образованием — получить диплом помешало рождение Юльки.
Меня записали в бесплатные домработницы. Я готовила, стирала, убирала, возилась с ребенком, отвечала на телефонные звонки — свекровь постоянно кто-то требовал к трубке, она писала дома докторскую диссертацию. “Деточка, успокойте свою Юлечку, она мне мешает сосредоточиться”, — если бы вы знали, как я возненавидела ее вкрадчивый кандидатский голос.
Я ненавидела их всех вместе и каждого в отдельности. Безвольного мужа, равнодушного тестя. Я ненавидела даже собственного ребенка, который орал круглые сутки. Я готова была убить и Юльку, и себя. И злорадно улыбалась, когда представляла, как свекровь испугается тишины в квартире, перестанет печатать на машинке и откроет дверь в зал — а там мы. Лежим и не двигаемся.
Бог знает, чем бы все закончилось, если бы я не сбежала из этого ада. Подобных мыслей — острой смеси из жалости к себе и чувства вины к дочери — я не испытывала потом ни разу.
Я пообещала себе никогда не выходить замуж, не обжигаться. Впрочем, настойчивых соискателей моей руки все равно не нашлось. Я и представить себе не могла, чтобы по комнате снова зашаркал кто-то в шлепках и семейных трусах.
Наверное, я плохая мать, вот и Юлька говорит то же самое.
Она обвиняет меня в том, что я сломала ей личную жизнь.
А разве же она у нее была?..
Дочь:
Ухаживал за мной один, маленький, рост 1,68. Я его на голову выше. Да и мама моя не из мелких. “Игорь тебе не пара”, — заявила она, едва он переступил порог, знакомиться пришел, как взрослый. Сейчас у Игоря автосервис и огромный джип. А еще жена из манекенщиц.
С другим моим знакомым, Андреем, мы вечером ночевать к нам пришли. Не маленькие — по подъездам тереться. Мама тут как тут — усадила его за чай с вареньем. Часа в три ночи Андрей поцеловал ей ручку и откланялся. Потом я пару раз у знакомой ключи от пустой квартиры выклянчивала, но разве же это нормальная половая жизнь?!
Борис дольше всех продержался. Мы даже пожили с ним гражданским браком. Пока он не увидел, как моя мама в стареньком тазике его майку и трусы замочила. “У Юли хронический бронхит, и она совершенно не может возиться в воде, вообще ничего дома не делает, я ей не позволяю”. После чего Бориса и след простыл.
В тридцать лет я безумно влюбилась, прям как девочка. Вадим был такой крепенький, кареглазенький, но высокий, в моем вкусе. Он работал разносчиком хлеба в булочной за углом. Оказывается, это очень эротично, когда мужчина в спецовке таскает на своем горбу лоток с дарницкими и бородинскими буханками. “Разумеется, он пьет. Все грузчики — потомственные алкаши”, — заранее стращала меня мама.
Вадим не пил — он был закодированный. В начале нашего романа я за хлебом бегала по три раза на дню. Лишь бы он меня заметил. Освоила какие-то глупые рецепты из черствых батонов, сухарики сушила, чтобы добро даром не пропадало.
Вадим оказался женат. Правда, с женой жил как кошка с собакой, его только семилетняя дочка и удерживала. Он звонил мне ночами и жаловался на свою супругу. Мы до рассвета могли проговорить.
Мама уехала к подруге на дачу, и он два раза оставался у меня ночевать — говорил, что его благоверная стала совсем невыносимой. Я представляла, как ухожу от мамы и снимаю маленькую уютную квартирку для нас двоих. Я бы там линолеум отдраила и на кухне повесила веселые занавески. Такие были фантазии.
Домой с работы прибегу — и первым делом пасьянс на столе раскладываю. Придет Вадим сегодня с ночевкой или нет? К ясновидящей даже обращалась. Она меня сильно обнадежила, сказала, что в скором времени мы будем вместе и у нас родится ребеночек…
Но через девять месяцев второй ребеночек родился у его жены. Зачем им два? Когда у кого-то и одного нет.
Мать:
Юльке, дуре, надо было в тридцать лет о детях думать, раз уж так приспичило. В тридцать организм еще крепкий, да и окружающие уже не особо сплетничают — для себя родила, раз с замужеством не получилось.
Да от кого ей рожать-то было? Один — коротышка, другой — бабник, третий — пьяница беспробудный. Но ведь слова не скажи! Сразу в слезы. Сразу валерьянка на столе.
Может, я сама в чем виновата? Слишком опекала ее, боялась, от подола не отпускала. Она характером в мужа пошла. Вроде тихоня и скромница. И вдруг в один прекрасный момент кусанет больно — откуда что берется.
Помню, как муж уговаривал меня вернуться. Втайне от своей мамы, кстати. Доводы убедительные приводил: о том, что ребенку, особенно девочке, отец нужен, а мне одной не справиться.
Но прав-то он оказался: не справилась.
Уж лучше бы Юлька от коротышки родила.
Отца своего будущего внука я увидела лежащим на нашем диване. Он спал, прикрывшись “Московским комсомольцем”, поэтому лица было не разглядеть. Но и по одежке все ясно. Штаны в краске, и майка на тонких бретельках.
“Я, мамаша, из Молдавии, из солнечного города Кишинева”, — представился он мне и залез без спросу в наш холодильник. — Пожрать чего не найдется?”
Я не сноб. Я бы слова не сказала, если бы этот мужчина оказался из Мытищ — лишь бы был человеком.
Он съел мой борщ и весь чеснок из холодильника: “Я — человек практически свободный. Первая семья живет в Кишиневе, но мы в разводе давно, а в России я зарабатываю ремонтом квартир. Вам ничего отремонтировать не нужно?”
К вечеру я знала о нем все. И то, что он думает о Москве и москвичах: “Менты — козлы, спасибо братану, регистрацию мне за полторашку сделал. Иначе бы я тут пропал, каждый день постовым по полтиннику отваливать”. И то, как он относится к моей единственной болезненной дочери: “Юлия — женщина в самом соку. Хочется верить, что мы друг другу подходим!”
— Вы хотите у нас прописаться? — испугалась я.
— Нет. Я ее в Кишинев увезу, вот ремонт здесь только закончу. Купим домик, детей будем растить. Вы разве еще не в курсе, что Юлька в положении? Она мне сама сказала.
Так я узнала, что скоро стану бабушкой.
От совершенно постороннего человека.
Дочь:
Говорят, за три месяца до зачатия женщинам из группы риска, к которым я отношусь по возрасту, нужно пить фолиевую кислоту и есть фрукты-овощи — кислота эта стоит в аптеке шесть рублей с копейками, — тогда малыш здоровеньким родится.
А моя умная мама сказала, что родить нормального ребенка у меня шансов нет. “Вероятность получить дауна чуть ли не пятьдесят на пятьдесят!”
Но я все равно хотела бы пройти через эти муки. Мама умрет — с кем я останусь? О ком буду заботиться? Одна в пустой квартире, хоть волком вой.
Знакомство с ремонтником Петром вышло даже романтичным. Подруга оставила ключи от своей квартиры на праздники, цветы поливать. А сама укатила в Египет.
А у верхних соседей как раз был ремонт. Бригадир Петя постучал ко мне и попросил не переживать, если с потолка польется вода или жидкий цемент — это они на пол кладут стяжку.
В тот же вечер мы стали близки.
Петр с рабочими снимал квартиру в Свиблове. Однокомнатную на четверых. Конечно, он не высыпался. Ехать ему было далеко. Мы остались ночевать в подружкиной квартире. Утром я приготовила завтрак и подала его в постель, как любимому мужу. А маме наврала, что подружкину квартиру залило цементом и я привожу ее в порядок.
Через две недели я оказалась беременной. Не понадобилась ни фолиевая кислота, ни поливитамины. Надо же, всегда забывала о предохранении и ни разу не залетела. А тут вышло как по заказу.
Мать:
Предположим, что ее младенец родится здоровым. Предположим даже, что роды пройдут без осложнений. Без естественного в этом возрасте кесарева сечения.
Но чего ждать дальше?
Юлии будет шестьдесят лет, а ее малышу всего лишь двадцать. Его надо будет кормить. Ему надо будет давать образование. Он захочет отдыхать с друзьями за границей. Зарплата дочки сегодня составляет четыре с половиной тысячи рублей. Я не думаю, что ее ждет большая пенсия.
А как она собирается понимать собственного ребенка? Всех этих современных покемонов, кровавых монстров. Малыш будет стесняться ее. Начнет врать приятелям в школе, что это не мама, а его бабушка пришла.
И еще в сорок лет очень тяжело ночи напролет качать колыбель. Да и где ее взять-то?
— Ты собираешься поговорить со своим молодым человеком, чтобы он финансово поучаствовал в рождении вашего ребенка?
— Я ничего не буду просить. Это унижает. Если у него ко мне серьезные отношения, то он и сам все прекрасно поймет.
Дней через десять после нашего с ней разговора ее дружок закончил делать ремонт и умчался в свой солнечный Кишинев. Якобы у него там тетя заболела. Ха...
Дочь плакала, грозила покончить с собой, слава богу, хоть таблетки в этот раз не пила — наверное, боялась повредить ребенку. Мы крупно поскандалили. Я твердо дала понять, чтобы на меня в будущем не надеялась — пусть ищет квартиру и съезжает.
В моем возрасте нужен режим дня и полный покой. Впрочем, я готова печь этому ребенку по воскресеньям пироги с яблоками.
Дочь:
В газете на днях прочитала: пятидесятилетняя женщина потеряла сознание прямо на проезжей части, попала под колеса, привезли в больницу — последняя стадия позднего токсикоза.
Она и сама о беременности не догадывалась. Говорят, могла бы запросто умереть, если бы машина ее вовремя не сбила, — почки бы отказали.
Упала на тротуаре — никто не подошел. Кто знает — беременная она или пьяная, старая ведь.
В консультации на меня глядят как на восьмое чудо света. “Умереть не боишься?” — первое, что спросила врач, заполняя карточку. Доктора пичкают меня лекарствами, всеми, какими только можно. Таблетки уже в полиэтиленовый пакет не помещаются.
Сижу в очереди на прием среди молоденьких девочек. Те щебечут о том, как будут худеть после родов. Знакомятся между собой, про мужей рассказывают. На меня и внимания не обращают — я для них, наверное, пожилая мама одной из пациенток. Толстая, отечная, глупая, с красными пятнами по лицу и колыхающимся от жира животом. Смотреть противно.
Петя уехал. И ему я не нужна.
Да еще и мама со мной теперь не разговаривает. Она считает, что я испортила нашу с ней жизнь. “Ты обрекаешь на муки и безвинное дитя, и меня, старуху”, — заявила она.
А сама пеленки подшивает и вздыхает тяжело.
Рожать мне в мае, в десятых числах.
Врачи сказали, что будет девочка. Я так и знала.
