14 марта в России — выборы царя. Казалось бы — не может быть ничего интереснее. Но в этот раз все не так. Уже сейчас, когда только зарегистрированы кандидаты на роль самодержца, понятно, что никто не может составить конкуренцию Владимиру Путину. Ему не может помешать ни фальшивый гнев Хакамады, ни хитреца “крестьянского сына” Харитонова, ни каменная неподвижность вышедшего на охоту паука, которую демонстрирует Сергей Глазьев. Даже гениальное комикование Ивана Петровича Рыбкина не добавит остроты. Строго говоря, 14 марта пройдут не выборы, а всенародное подтверждение полномочий ВВП. И результаты этого референдума понятны заранее.
Поэтому месяц до голосования имеет смысл размышлять не о том, кто лучше будет выполнять работу президента. А попытаться объяснить себе, почему именно Путин добился такой популярности. Это объяснение может прояснить реальность, а значит, и предсказать будущее.
За четыре года после того, как был задан вопрос: “Кто вы, мистер Путин?” — объяснений его успеха было множество. Больше всех старались профессионалы — социологи и политологи. Было сказано много правильного: Путин — президент, за которого не стыдно, он президент “надежд”, он везунчик и поделился везением с Россией — цены на нефть уже четыре года только растут... Умных слов выдано множество.
И не стоит пытаться дать объемное объяснение этому в одной заметке. Но добавить еще одну версию — вполне реально.
Путина, конечно, полюбили после второй чеченской войны. И только безнадежные романтики могут всерьез говорить, будто вторжение Басаева в Дагестан было спланировано в Москве специально для раскрутки нового преемника. Чтобы реально представить себе обстановку 99-го года, надо вспомнить беспросветное унижение первой войны; постоянный позор похищений, убийств, изнасилований в годы фактически независимой масхадовской Чечни; полную беспомощность милиции и армии, которым не доверяли даже собственные министры. Надо вспомнить и смертельные драки олигархических кланов, коммунистов, чуть не добравших голосов до импичмента Ельцина, сенаторов, принципиально не снимавших генпрокурора Скуратова...
Можно до хрипоты доказывать, что ситуация была абсолютно управляема и рассчитана ельцинским окружением или Березовским. Только поверить в это трудно. Было только ясно, что ждали люди, непричастные к политическим тайнам, которым и предстояло избрать нового президента. Они ждали очередного унижения. Долгой и мучительной кровавой возни в Дагестане. А под конец — потерю этой горной республики.
При этом люди хоть сколько-нибудь продвинутые говорили об этом вполне открыто. Один из помощников главного энергоолигарха на полном серьезе убеждал меня: “Ну что тебе этот Дагестан? Если потеряем его, в Москве поймут, что случилось, человек сто. Важнее, чтобы Степашин стал президентом, а то упустим результаты всего десятилетия”. Степашин в тот момент казался важнее.
Высшие чиновники хорошо понимали все угрозы. И делали вид, что “все под контролем”. Тот же премьер Степашин вылетел в Дагестан всего раз — через два дня после того, как Ельцин в первый раз заявил, что хочет отправить его в отставку, и за день до окончательного ухода. Впрочем, дело было не в Степашине. Дело было в общем настрое: государство разваливалось. Для того чтобы иметь шанс на продвижение, по мнению большинства элиты, надо делать вид, что ничего не происходит. А то после неизбежных неудач электорат отвернется от кандидата-пораженца.
Сам электорат, может быть, не знал наверняка намерения властей. Но на каком-то генном уровне ощущал, что потеря единого государства обернется неисчислимыми бедами для каждого. Он хотел, чтобы кто-нибудь хотя бы назвал вещи своими именами. И поэтому “мочить в сортире” было выражением общих настроений.
Это и стало началом феномена Путина. А когда армии удалось загнать басаевских крыс обратно в горы, судьба президентской кампании была решена.
Но представить себе, что рейтинг поддержки уйдет к 2004 году за 70 процентов, еще было невозможно. Все первое полугодие путинского президентства прошло под тем же знаком борьбы с распадом России. Нарезка федеральных округов, первые конфликты с владельцем НТВ и профессиональным шантажистом Гусинским, первые попытки мобилизовать мировое общественное мнение против “кровавого антидемократического режима в Кремле”. Публика поддерживала президента в этом противостоянии заметно меньше, чем во время второй чеченской войны. Хуже разбиралась. Но все-таки понимание, о чем на самом деле идет речь, было. Известнейший радиодеятель как-то объяснял мне: “Как ты не понимаешь, не допустить развала — задача сама по себе негативная. Значит, нерешаемая”.
В принципе он был прав. Окончательно победить угрозу распада в такой стране, как Россия, — невозможно. Эту задачу надо решать каждый день. Шефы этого радиодеятеля уже четко понимали, что для развития собственного бизнеса удобнее страну поделить.
За четыре путинских года вероятность того, что наша страна станет набором легко манипулируемых кусков, стала гораздо меньше. Когда угроза развала отступила, сразу поменялось многое. На самом деле одно время сменило другое. Когда вспоминаешь о конце 90-х, то слова “безнадежность”, “бесперспективность”, “бездарность” — первые, которые приходят в голову. Может быть, за эти четыре года не так много и изменилось. Вряд ли генералы стали одареннее, чиновники — честнее, силовики — щедрее. С них спрашивают, очевидно, меньше, чем нужно. В этом, пожалуй, главная слабость Путина. Безобразная грызловская предвыборная кампания по искоренению “оборотней”, — лучшее тому подтверждение.
Но, как бы то ни было, огромное количество людей стали гораздо увереннее смотреть в будущее. Где-то хуже, где-то лучше, но мы карабкаемся вверх. Не все получается. Но мы чувствуем себя уже не кучей дерьма перед чистеньким европейским порогом. При этом вряд ли надежду на будущее мы связываем конкретно с Путиным. Социологи говорят, что ВВП — президент надежд. Что с ним связывают вполне конкретные расчеты на повышение пенсий, зарплат, детских пособий. И если он этого не достигнет, то надежды рухнут вместе с рейтингом.
Мне кажется, что все сложнее. Лично с Путиным все-таки никто величину своей пенсии не связывает. Скорее это связывают с общим настроем в стране, с атмосферой в обществе. С тем ожиданием прорыва, которое и делает прорыв неизбежным. И Путин — символ этих изменений. Именно в этом смысле он — президент надежд. А рост зарплат и пенсий — лишь доказательство того, что все развивается правильно.
И пока Путин является символом перемен к лучшему, перебить его рейтинг ничем нельзя. Борис Немцов выступил с письмом к сторонникам президента. В нем он попросил их не голосовать за ВВП. Ведь если Путин наберет 90% голосов, то у него будет мандат на любые действия. А это опасно. Чуть более слабый президент больше устроит всех.
Но не пойти на выборы Путина для огромного большинства — это выступить против своих собственных надежд, против “великой русской мечты”. Поэтому, несмотря на всю предвыборную скуку, плебисцит 14 марта обязан состояться. И Путин обречен побеждать, пока в России не появится новое представление о национальных целях, национальном успехе и уважении. Но для этого мы должны решить задачи нынешнего, путинского времени. И пока именно ВВП остается символом того, что у нас есть пропуск в будущее.
