“Как только поняла, что беременна, пить и курить как отшибло. Уже два месяца было, а у меня день рождения — проставляться надо. Ну я, как полагается, пиво купила. Все пьют, а я у толчка. И объясняю: “Не пила что-то давно, вот с непривычки и выворачивает”.
Слушая истории девочек из санкт-петербургского центра для несовершеннолетних матерей, удивляешься: с одной стороны, они мамы, с другой — дети.
Обшарпанное трехэтажное здание бывшего детского сада. На зарешеченном балконе ровным рядком выстроились детские кроватки — в погожий денек младенцев укладывают спать на свежем воздухе. На кухне воспитательница-татарка, прижав сморщенного грудничка одной рукой к животу, другой ловко ворочает рыбу на шкворчащей сковороде.
В комнатах пусто — мамаши гуляют с детьми. Но не так, как взрослые женщины, которые размеренно катят коляски по аллеям городского парка, изредка вступая в разговоры с другими родительницами, а так, словно им навязали на прогулку младших сестер и братьев.
Санкт-петербургский центр помощи несовершеннолетним матерям “Маленькая мама” — единственный в России. Посмотреть на чудо приезжают со всей страны. Появился центр шесть лет назад. Сначала существовал на базе детского приюта, а потом переехал в отдельное помещение. Создателям центра в конце 90-х удалось пробить финансирование из городского бюджета: в то время щедро давали деньги на самые разные соцпроекты.
Сначала центр задумывался как трудовой дом для бывших детдомовок. Хотели обучать юных мам шитью, но потом эта идея отпала сама собой, видимо, не пройдя лабиринта законов и предписаний. Работать детям нельзя. Рожать — можно.
Сейчас в центре живут восемь мамочек, еще одна вот-вот должна родить. Возраст от 15 до 20. У каждой своя комната с нехитрой обстановкой: кровать, шкаф, пеленальный столик, удобства в коридоре. В холле на диване, бездумно щелкая пультом, сидит 17-летняя мама.
“Папа умер, когда мне было три года, а мама — когда мне исполнилось 12. Нас с братом взяла к себе тетка, но у нее своих двое — куда мы ей. Я ни разу не жалела, что пошла в детдом, я там увидела больше, чем некоторые за всю жизнь. Мне повезло, я попала к воспитателям, которые нас действительно любили. Меня бы в детдоме до конца держали, живота-то не было видно. Я просто кофточки свободные надевала, и все. Сижу на учебе, а у меня кровь носом как хлынет — у беременных же давление скачет. И на физкультуре говорят: качай пресс — а у меня 26-я неделя... Ну не буду же я на весь класс кричать, думала, подойду потом, признаюсь по-скромному, что я беременна. А она мне и так “тройку” поставила, — Олеся рассказывает все без утайки, наверное, потому что мало кто интересуется судьбой интернатской сироты.
“...Я аборт не сделала, потому что у меня резус-фактор отрицательный. Но я об этом узнала только на двадцатой неделе. Но все равно как чувствовала. Все откладывала: а, думаю, потом пойду сделаю — и снова откладывала. Говорю брату: “Пойдем в больницу, ты согласие дашь, потому что я несовершеннолетняя”. А он взял и все тетке рассказал. Она ко мне приехала и спрашивает: что делать-то будем? Я прикинулась дурочкой, реву. И сквозь слезы: не зна-а-ю, аборт делать — а сама знаю, что у меня 25 недель. Тетка денег дала, а я пришла и говорю: не соглашаются мне аборт делать! Тетка вздохнула: “Все что ни делается — все к лучшему”. Я не хитрила, но не могла же я ей сказать, что рожать буду”.
Юные мамы до последнего верят, что их не бросили. Ждут каждый день. Обзванивают всех знакомых в надежде, что кто-нибудь передаст горе-папаше, что у него родилась дочка — 3500, 49 см. Очень на него похожая.
— Ведь даже если отец против рождения ребенка, нужно на аборт за ручку отвести. По голове погладить, пожалеть, — говорит зам. директора центра Елена Александровна Петухова. На ее плече выплакивают свои горести юные мамочки. — Но у девочек нет даже этого. А вообще у нас интернационал: маленькие узбеки, таджики... Иные отцы и не отказываются от ребенка, да у самих ни жилья, ни прописки.
Про центр в городе знают многие. И только освобождается место — сразу приходит новая роженица. По уставу молодые мамы могут жить здесь не больше года, но если идти совсем некуда — оставляют и на более длительный срок.
Олеся вот скоро переедет в свою квартиру, где она прописана с братом.
— Я садик нашла круглосуточный, если ребенка до пяти вечера не забираешь, его на ночь оставляют. А сама учиться буду.
— Не страшно тебе одной?
— Страшно.
Питерский центр организован по шведской модели. На родине Карлсона около ста пятидесяти подобных учреждений. Могут туда прийти и беременные женщины. Но тут сказывается разница менталитетов: в Швеции и соседней Финляндии понятия безотцовщины нет. Папашу находят в два счета и вычитают деньги на ребенка из его зарплаты. Если отец по каким-то причинам не может платить алименты, за него платит государство. О том, что государство платит, знают и российские подростки.
— А я даже не знаю, откуда деньги берутся, — говорит одна из девчонок, — бумажки какие-то заполняю, и мне деньги дают. В 18 лет у меня на книжке будет 20 тысяч, колледж закончу — еще тридцать дадут. Хорошо быть сиротой! — и первая смеется “черной” шутке. А глаза холодные.
...Ты его любишь? — Не знаю... Я об этом не думала. — А он тебя? — Даже если любит, не скажет. — Наверное, пожениться нужно? — Зачем? Для меня штамп в паспорте ничего не значит...
Сильнее, чем нужно, подведенные глаза — заретушированная наивность, яркий лак на ногтях, сигарета на отлете. И беспрестанно раскачиваемая коляска. Кавалер — почти ровесник — опасливо косится на копошащийся маленький сверток.
— У нас за шесть лет никто по второму разу в центре не забеременел, — отмахивается Елена Александровна. — Средства противозачаточные выдаем — нам без этого нельзя.
“У многих девочек первый опыт закончился беременностью”, — вздыхают сотрудники центра. Когда я говорю об этом девчонкам, на меня смотрят как на дуру.
— Я с парнем два года встречалась, и только потом — вот, — кивает на месячную дочку 15-летняя Лерочка. И ловко перекидывает ребенка с руки на руку, как дорогого пупса из мягкой резины. — Я вообще умереть могла при родах — мне врачи сразу сказали. Но я бы никогда аборт не сделала. Это все равно что человека убить. Разве ребенок виноват в твоей ошибке?
Мама Лерочки умерла, папа живет с другой женщиной. Так что Леркин малыш никому поперек горла не встал. Только неожиданно взбунтовался дед — ни в какую. Не убедил даже поздний срок — шесть месяцев. Решили вызвать искусственные роды. Лерочка не далась.
Жить она собирается с отцом ребенка. По ее понятиям, он уже взрослый — 22 года. Переедет к нему, когда дочке исполнится полгода.
— Если есть условия — надо рожать, — уверенно учит она меня жизни.
— А они у тебя есть?
— Конечно, — и даже не улавливает сарказма в моем тоне.
О будущем малолетние матери думают, как о светлой дали. В отличие от их более социально благополучных ровесниц. Которые изо всех сил пытаются поступить на бюджетное место в вуз, потом подрабатывают чуть ли не с первого курса, но в итоге даже в тридцать лет не готовы родить — боятся, что не смогут достойно обеспечить жизнь своего ребенка, а если и рожают, то одного. Эти не парятся. Девочек, которые уже ушли из центра, сотрудники называют выпускницами. Почти все выпускницы родили по второму, а то и по третьему ребенку.
— Сериалов насмотрятся и витают в облаках, — смеются воспитатели, — они же ищут не любимого человека, а мужчину, который сможет обеспечить ее и ребенка.
Они уверены — богатый муж появится в срок, как социальное пособие.
Менталитет детдомовских сохраняется на всю жизнь. Девчонки не умеют ни стирать, ни готовить.
— Домашние в 15 лет больше приучены к домашнему труду, чем детдомовские, — вот парадокс, — возмущаются воспитатели центра. — Привыкают на всем готовеньком. Поели — тарелки отодвинули, посудомойка уберет. И здесь так же. СЭС запрещает детям мыть посуду, а они по закону — дети. Уже родили, а все за ними кто-то убирает. Так и выходят в жизнь неприспособленными. До старости считают, что раз сироты — то государство им обязано.
В “Маленькой маме” у девчонок уроки готовки по субботам. Под присмотром повара они жарят котлеты — как на уроке труда. Стирает машина. Памперсы для детей выдает завхоз. Шампунь и стиральный порошок — тоже со склада. Детские вещи приносят сердобольные горожане. Жертвуют и одежду для девчонок, но популярностью старье не пользуется.
Тем сиротам, у кого нет жилья, государство обязано выделить комнату — все знают. Мама 25-дневной дочурки стоит в очереди на комнату.
— А если не дадут?
— Куда денутся-то, — преспокойно отвечает Ольга, младенец уютно сопит у нее на груди. Она работала на стройке, жила в общаге, а потом забеременела.
Дети у постоялиц центра рождаются здоровыми, как на подбор — толстощекие бутузы. Хотя бывает, что у беременной и сифилис, и курит всю беременность.
...А если твоя дочка родит в 15 лет? — Моя не родит... — Почему? — Я ее воспитывать буду. Моя будет счастливая.
