Проработав в своей, прямо скажем, неординарной должности почти год, она умудрилась не дать ни одного интервью. Хотя очередь из журналистов тогда, в феврале 2004-го, выстроилась “на нее” будь здоров. Сразу появилась версия: дескать, начальник ГУВД Москвы Владимир Пронин обиделся на одну газету (разумеется, не нашу), которая написала, что она — руководитель такого ранга! — носит короткие юбки, и категорически запретил ей встречаться с прессой.
Подтвердить или опровергнуть эту версию мне не удалось. Но наша встреча состоялась. Свое первое в жизни интервью первая в милицейской истории женщина — начальник Управления собственной безопасности ГУВД Москвы Наталья СОСНОВИК дала “МК”.
Между прочим, полковник милиции Наталья Сосновик была в короткой юбке. Засмеялась: “Ну, я так хожу!” И оказалась человеком… абсолютно без “милицейских” комплексов: никаких там “это пишите — это не пишите”. Правда, сразу “обнадежила”: “Все равно я вам ничего лишнего не скажу”. А чего еще ждать-то от руководителя суперсекретного милицейского подразделения, призванного отлавливать и обезвреживать всякую нечисть в собственных рядах?
Кричать можно по-разному
— Наталья Федоровна, признайтесь, что вы испытали, когда узнали, какую должность вам Пронин уготовил? Да еще сразу после отлова “оборотней” в МУРе, которых прежний начальник УСБ, выходит, проморгал.
— Потрясение. Я даже предположить такого не могла. А “оборотней” из МУРа проморгали, кстати, гораздо раньше. Они еще в 1992—1993 гг. развернули свою “деятельность”. И куда все смотрели? Я считаю, что здесь претензий к Москве быть не может.
— Сколько человек у вас сейчас в подчинении?
— Примерно 160, если считать с округами и метро.
— И как они восприняли ваше назначение?
— Оно многих повергло в шок. Их тут же стали подкалывать: ну и как вам под женщиной живется? Это коробило: служба такая серьезная — и вдруг… Но это быстро прошло.
— У вас есть специальные приемы, чтобы держать полторы сотни мужиков в узде?
— Нет у меня приемов, это, наверное, наработанный опыт. Просто ставишь перед ними задачу, требуешь выполнения и контролируешь.
— Наказываете?
— Обязательно.
— Какими способами?
— Обыкновенными. Выговорами.
— И действует?
— Вы знаете, реагируют. Потому что за выговор они не получают премии. Они ведь заранее навели все справки: как со мной работать, надо ли спорить… И сделали свои выводы.
— Нельзя спорить?
— Нет, спорить можно. Но только со знанием дела.
— Орете на подчиненных?
— Да еще как! Если есть необходимость.
— А потом не стыдно?
— Нет. Абсолютно.
— Они прощают?
— Они воспринимают как должное...
— …раз баба — то истеричка?
— Нет. Кричать можно по-разному. Не в истерике, а исключительно по делу. Я просто начинаю говорить на повышенных тонах. Причем это происходит не один на один, а на совещании, при руководителях. Там они получают у меня по полной программе. Им стыдно, и они стараются не доводить дело до этого. Я считаю, что никогда нельзя ругать людей один на один. И ни в коем случае нельзя выговаривать руководителю при подчиненных.
Время от времени в кабинете Сосновик звонит телефон. Она отвечает предельно лаконично: “Нет. Позже. Я занята”. И спорить с ней явно никому не приходит в голову. Зато как только я покидаю этот самый кабинет, туда радостно устремляется толпа заждавшихся мужиков с криком: “Наташ, ну смотри, что творится!” А железная леди-то — с человеческим лицом. Кликуха среди своих — Мама.
— Про кнут все понятно. А пряники у вас есть?
— Пряники — это святое. И Пронин меня понимает, так что ни в премиях, ни в технике, ни в чем другом отказа нет. Нельзя постоянно что-то требовать и при этом не показывать, что ты стараешься их защитить и что-то доброе для них сделать. Вот был День УСБ — 9 лет, вроде не круглая дата. И премию им выдала, и награды. Все были такие довольные. Сказать “спасибо” за работу обязательно надо.
— У вас только мужчины работают?
— Нет, у меня и женщины есть. Их, правда, очень мало. Вот я взяла трех плюс к нескольким работавшим — больше не возьму.
— Странно слышать от вас о такой дискриминации.
— Нужно же выезжать на задержания. Женщины, к сожалению, этого делать не могут. Учитывая последний инцидент, когда моему сотруднику гаишники ногу прострелили... Уже стало просто опасно.
Нормальная закалка
— А как вы вообще оказались в милиции?
— Совершенно случайно. Я бухгалтер по жизни, закончила техникум советской торговли, работала в заводской столовой. Так и собиралась этой дорожкой идти. И тут мне предложили присмотреться, так сказать, к должности директора столовой. Но меня это совершенно не устраивало. Мне и сказали “до свидания”. Так я осталась без работы — в 25 лет, при перспективах хорошей карьеры. Я ушла обыкновенным секретарем в следственный отдел РУВД Калининского района, где была вакантная должность.
— Понравилось?
— Понравилась работа следователя. Не сыщика — именно следователя. Может, у меня склонность к скрупулезности, к дотошности, к документам. Но на следствие тогда брали только с высшим образованием, юридическим. И я пошла в инспекцию исправработ. Отслеживать тех, кто условно-досрочно освободился, за кем нужно надзор установить и т.д. Потом у меня получилось в институт поступить. И уже на 4-м курсе я была назначена на должность следователя.
А еще я, между прочим, работала начальником кабинета профилактики мужского вытрезвителя.
— Вот ужас-то! И в чем же заключается профилактика пьянства?
— Мы выезжали на предприятия, отлавливали на рабочих местах пьяных, доставляли в вытрезвитель.
— Не казалось это бессмысленным?
— Бессмысленным? Почему? Человек пьет рядом с работающим станком, и ему может в любую минуту руку или голову оторвать. А мы их спасали.
— А не противно было с пьяными мужиками якшаться?
— Я всегда считала: если меня поставили на какую-то должность, я должна выполнять все по максимуму. Противно, не противно — есть слово “надо”. Так что закалка у меня была нормальная. И руководители замечательные — опыта поднабралась. Может, и здесь сижу оттого, что меня правильно учили в свое время.
— На следствии у вас была специализация?
— Ну, сначала малолетки. А потом, когда появились РУБОПы, я была следователем по оргпреступности. После этого, в 1995-м, меня назначили начальником следственного отделения ОВД “Нижегородский”.
— Как на вас подследственные смотрели? Как в “Тюремном романе”?
— Ну это же идиотство. Никаких там чувств не может быть. В той истории своя подоплека — там речь шла о миллионе, который он запрятал. Когда недавно в документальном фильме показали объект любви той дамы-следователя (я по-другому сказать не могу) — какой там Абдулов! Это такое ущербное создание! При этом из оперативной съемки ФСБ явно видно, что он отрабатывает сценарий.
— Но ведь на его месте действительно мог оказаться умник и красавец.
— У меня были разные обвиняемые, разные свидетели. Но ни разу в жизни мысль закрутить какой-то роман не появлялась. Их просто не рассматриваешь как объект любви.
— А на улице познакомиться можете?
— Да запросто!
Следствием карьера Натальи Сосновик не ограничилась. Потом были еще две должности, на каждой из которых она оказалась первой женщиной в истории России. Начальник инспекции по личному составу ГУВД Москвы и начальник Управления правового обеспечения того же ГУВД. Так что к званию “пионерки” ей не привыкать.
И хобби у нее совсем не женское. Сосновик — член охотничьего клуба. Говорит, и ружье есть. Из которого, впрочем, она ни разу ни в кого не выстрелила.
УСБ — это клеймо
— А деньги вам подследственные предлагали?
— Предлагали. Много денег. Но чистота мундира для меня прежде всего. И так, я считаю, должны работать все. К сожалению, уже находясь в этой должности, я могу только посочувствовать нашей системе, где люди копейки получают. Многие так и говорят: “Когда нам платить начнут, тогда и мы начнем хорошо работать”.
— Вы с этим не согласны?
— В таком случае нужно уйти, подождать, когда будут хорошо платить, а потом возвращаться. Зарплата — лишь половина дела. Кого-то и большая зарплата не устроит, если там другие цели. Мы выявляем лиц, которые приходят к нам специально, чтобы внедриться в систему.
— Что, казачки засланные?
— Конечно, но, слава богу, их немного.
— А кого чаще всего задерживаете?
— Участковых. Гаишников — пачками. Еще следователей, дознавателей — в общем, тех, кто имеет доступ к тому, за что деньги можно брать. Взятки ведь в основном идут. Со следователями труднее всего — они же самые грамотные сотрудники и, стало быть, самые грамотные преступники. В этом и тонкость нашей работы — изловчиться и задержать профессионала, который знает все нюансы оперативно-розыскных мероприятий.
— Вот вы стараетесь, а народ все равно на вас жалуется: мол, обращались, мер не принято.
— А потому что мы не вправе принимать решение. Его принимает только прокуратура. Мы ждем ответа оттуда.
— А почему прокуратура к вам не всегда прислушивается?
— Я считаю, что в прокуратуре — и в судах! — должна быть такая же служба, как наша. Вот если бы с нее требовали результатов работы, как с нас, я думаю, был бы порядок.
— У вас, что, план по милиционерам-преступникам?
— Нет, плана у меня нет. Нашу работу оценивают по огромному количеству показателей. Мы ведь не просто разбираем жалобы и заявления граждан — это очень маленькое направление. Основное — это оперативно-розыскные мероприятия: агентура и все прочее.
— Но Пронину, наверное, невыгодно выносить сор из избы?
— Я вам могу сказать, что по сравнению с прошлым годом получились такие результаты, которым я сама удивилась. Например, было предъявлено обвинений сотрудникам милиции к началу декабря 175, из них 166 — по нашим материалам. А в том году — 123. Далее, 241 уголовное дело возбуждено (против 225 прошлогодних). Уже осудили 48 сотрудников — в том году было только 24.
— Вам не кажется, что здесь сквозит некое лицемерие? Выходит, вы должны радоваться, что среди милиционеров много преступников. Тогда ваши показатели растут…
— Если говорить о нашей службе — конечно. Чем больше мы поймаем, тем лучше. А если обо всей милиции — это просто грустно.
— Представляю, как на вас коллеги из других подразделений косо смотрят.
— УСБ — это просто клеймо! Поменьше стараются общаться. О чем-то говорят, заходишь — сразу замолкают. Очень чувствуется...
— То есть вы чужие среди своих.
— Ну, в основном в милиции народ адекватный и прекрасно понимает, что сегодня мы в этой службе, а завтра в другой.
— Как вы принимаете сотрудников на работу? Сами с ними беседуете?
— Обязательно. С каждым. Критерии такие: не меньше 5 лет в милиции, приоритет операм, следователям, дознавателям. Если кто-то приходит и говорит: “Я хочу у вас работать”, — я его никогда в жизни не возьму.
— Вот это интересно!
— Человек просто так в нашу службу придти не может. Вроде бы по желанию, с горящими глазами. Но как только начинаешь задавать вопросы — всплывает: вот я им всем там задам! А-а, так он пришел обиженный. Таких не берем.
— А как же к вам попадают?
— Приходят мои сотрудники, говорят: “Вот есть хороший человек, вроде он не против…” Естественно, мы проверяем его по всем базам, беседуем. Я еще ни разу не ошиблась, оценив кандидата.
— Прямо-таки и ни разу?
— Нет.
— Вы страшный человек.
— Да бросьте вы! Это обыкновенный профессионализм.
НАЧАЛЬНИК ГУВД МОСКВЫ ВЛАДИМИР ПРОНИН О НАТАЛЬЕ СОСНОВИК:
— Тогда много кадровых перемен было. Сидели мы, сидели с замами, головы ломали: этот поэтому не подходит, тот потому-то. И вдруг она звонит и здоровается со мной как-то... очень свободно, что ли. Я говорю: “Наталья Федоровна, чувствуется, у вас такой резерв мощности”. Она стушевалась: “Да я, товарищ генерал, просто хотела доложить...” Я: “Ну-ка давайте спускайтесь”. Думаю, а что? Она процессуалист, знает право, а мы все время обжигались на том, что прокуратура нам материалы возвращает — то недоделали, другое. Она спускается. Я ей: “Идите домой, подумайте. А утром доложите мне, что вы согласны быть начальником УСБ”. Она чуть со стула не кувыркнулась. Говорит: “Что я вам плохого сделала?”
В общем, я не ошибся. У нее есть мозги, и она умеет делать дело. Женщина заставила мужиков себе подчиняться, подняла авторитет этой службы намного. Прокуратура практически перестала нам возвращать материалы — это говорит о ее процессуальных знаниях. И то, что наверху объявили: ГУВД Москвы пусть сами со своими разбираются, хватит их опекать, — меня это радует.
— Какими громкими делами гордитесь?
— Слово “гордиться” не подходит. Здесь можно только ужасаться. Но мы многих руководителей задержали. Последним был задержан и соответственно освобожден от занимаемой должности начальник милиции общественной безопасности одного из отделов метро. С марта того года тянулись проблемы по метро. Начал все небезызвестный Герман Галдецкий, который заявил, что в метро девушек насилуют. Мы стали потихоньку работать. Но в его интерпретации ничего не подтвердилось, пострадавшую якобы от милиции девушку он мне так и не привел.… Потом из других источников начала вылезать другая информация. В итоге в метро поменяли практически всех руководителей. Последнее уголовное дело было возбуждено в отношении сейчас уже бывшего командира полка по сопровождению поездов.
— Чем он провинился?
— Общак организовал. Деньги сотрудникам не выдавал, говорил: это на подарки кому-то там, распишитесь за 13-ю зарплату, а никто ее не получит.
Вот сейчас расследовали возмутительный случай, когда по нашим сотрудникам гаишники начали стрелять. Одна газета привела их версию: вроде бы они подумали, что это бандиты на них напали. Это же просто смех! Наши всегда представляются. И когда было совещание в ГИБДД по этому поводу, я сказала: “Товарищи руководители. Эта ваша версия настолько детская — сами-то не позорьтесь. Вы же прекрасно понимаете, что каждое мероприятие мы снимаем на видеопленку. Потом прокрутил — там все видно. О чем вы говорите?”
Обращаться в УСБ ГУВД Москвы можно круглосуточно по адресу: Баррикадная ул., д. 8“Г”, или по телефону 255-96-57. Каждую вторую пятницу Сосновик принимает граждан в приемной ГУВД (по предварительной записи).
Семейный альбом
— Было ли в вашей работе что-то, с чем вы не справились?
— Нет. Да мне и не ставили нереальных задач.
— У вас высокая самооценка.
— Если бы знала, что не справлюсь, я сюда не пошла бы. Бессмысленно.
— Вы когда-нибудь плакали?
— Нет. Никогда. Вот вы попросили принести семейный альбом... А его просто не существует. Вот чего у меня нет — так это личной жизни. Единственная фотография у меня на столе стоит — внук, и все.
— Как?! Вы не фотографировались в отпуске, на природе? У вас нет дачи, где вы пропалываете грядки?
— Дача у меня есть. В том году я ни разу туда не съездила. А в позапрошлом только наведалась посмотреть, что у меня там после зимы, не потекло ли что, не развалилось ли. Потом еще раз приехала и закрыла на зиму. Все.
— С мужем разошлись?
— С двумя. Один был просто никакой — если учесть, что я в 18 лет замуж вышла, там оценка была детская. Однако же 12 лет мы с ним прожили. Второй муж — только отметка в паспорте и белорусская фамилия. И разводы были исключительно моей инициативой.
— А почему не сложилось?
— Я же все время на работе. И наконец наступал момент, когда я слышала: “Одни идиотки могут работать до 2 часов ночи”. Как только я становилась идиоткой, понимала, что пора разводиться.
— Ну вы хоть одну ошибку в жизни совершили? О чем-то жалеете?
— Не-ет. Такого нет у меня. Прежде чем что-то сделать, я 150 раз подумаю. Я даже не жалею, что замуж выходила. Просто жалко потраченного времени.
— Прямо железная леди!
— К сожалению, мне с детства пришлось быть в этой роли. Жизнь так распорядилась. Когда отец умер, мама сказала: “Наташа, вся забота о семье ложится на тебя”. Поэтому с 15 лет и до сих пор я занимаюсь семьей. Мама, младшая сестра, дочь — тоже развелась с мужем. Теперь еще и внук. Все глобальные проблемы решаю только я. Вот у внука — он во втором классе — плохо с глазами, я тут искала ему коррекционную школу для слабовидящих. Нашла, у них там своя программа.
— Женщине с таким характером очень трудно встретить достойного мужчину. Со слабым будет неинтересно, а сильному не захочется подчиняться.
— Вот это самое меня всю жизнь и преследует.
— Да и с вами не каждый сможет ужиться.
— Со мной нет, невозможно. Поэтому я уже и бросила эту затею с замужеством.
— И все-таки, какие вам мужчины нравятся?
— Нет у меня идеала. Пожалуй, человек, который тебя не предаст и не врет. Вранье я просто ненавижу. Тем более что перепроверить элементарно — было бы только желание.
— Но мечта-то у вас есть?
— Мечта одна — чтобы мне внука поднять. У него ухудшается зрение катастрофически. Пока не знаю, что с этим делать.
— Я понимаю, внук — это очень важно. Но для себя самой хоть чего-нибудь хочется?
— Хочется. Все-таки иметь какую-то стену за спиной, чтобы не все проблемы решать самой. Хотя я понимаю, что эта мечта неосуществима абсолютно. У меня и подруг-то нет. Я очень закрытый человек. Близкие обо мне много чего не знают. Я им не говорю — в этом просто нет никакого смысла.
