У нее — голливудская улыбка, пристальные глаза из-под стильной стрижки и сережка в одном ухе. Как у пирата. Она по жизни волчица-одиночка: выросла круглой сиротой с бабушкой, а детей так и не родила — не сложилось. Зато у нее есть две собаки, мегазвездный муж Валерий Леонтьев, домик в Майами и лоскуты перекроенной судьбы.
Зеркало своей жизни она разбила сама: 13 лет назад, во время гастролей, осталась в США на ПМЖ. На приемной родине сделала реальностью волшебную американскую мечту — из грязи в князи. Только стала ли она от этого более счастливой?
Всю подноготную своей прежней и нынешней жизни Людмила Исакович раскрыла в интервью “МК”.
Это здесь, в России, она интересна всем как жена Валерия Леонтьева. А там, дома, американцы бегают за ней и канючат: “Луса, ну возьмите нас к себе”. Нас — это отнюдь не ребенка музыке пристроить учиться, нас — это пса подстричь. Потому что собака в США — член семьи и вправе претендовать на все лучшее, а Люся Исакович — самый крутой груммер. Или, по-русски, собачий стилист. И это в Бруклине (она насмешливо говорит “Брукленно” с ударением на последний слог), районе миллионеров.
Однажды во время гастролей она попросила политического убежища в США и с тех пор не была в России 13 лет. И вот приехала. Встретилась со старыми друзьями, съездила в Ялту, в последний день успела главное — у мужа на даче побелила стенку. “Такой был желтый подтек, ну, я поехала с утра в магазин, купила краску, которая не пачкается, и целый день провозилась. Едва успела душ принять и переодеться”. А времени на часах — восемь вечера, и у нее, можно сказать, отходная.
— Завтра домой или вы сейчас дома?
— Не-е-ет. Домой завтра. Здесь я в гостях.
— Это после целой жизни, прожитой здесь, и тринадцати лет, проведенных за океаном?
— Да я же даже не москвичка, я из Ивано-Франковска.
— Так, может, настоящий дом остался там, где прошло детство?
— Я давно забыла эти березки.
— Кто ждет вас в настоящем доме, там, где нет ни родственников, ни старых друзей?
— Две собаки. Мальтис, — на американский лад называет она мальтийца, — и пекинес, — произносит опять же не по-русски, с ударением на средний слог.
— Почему именно эти породы?
— Мне их принесли. Их куда-то хотели сдать, а я приютила. Они старые и больные.
— Как их зовут?
Мальтиса — Бобо, пекинеса — Чарли.
Захочешь спать, стоя уснешь, что со мной и бывало
— Вы делаете бизнес на стрижке собак. У вас сеть салонов или ручками своими?
— Ручками.
— Наверное, тяжело. Руки не болят?
— Плечо одно время болело. Слава богу, что аллергии нет. Раньше от бас-гитары была мозоль, теперь вот рука. Ну, я сплю на доске и без подушки, для позвоночника это полезно.
— Высыпаетесь?
— Когда хочешь спать, стоя уснешь, что со мной иногда и бывало.
— Кого труднее всего стричь?
— Труднее всего? Больных и старых. Я разговариваю с ними, тогда они не так переживают.
— И сколько стоит у вас подстричься?
— По-разному, в зависимости от породы. Где-то от 100 до 200 долларов.
— Клиентов за день...
— В зависимости от сезона. В среднем шесть, иногда четыре. Каждая стрижка занимает час-полтора. Я работаю четыре дня в неделю.
Она — очень лаконична. Но каждый односложный ответ обязательно сопровождается открытой улыбкой, отчего резковатость поневоле окрашивается в тон искренности.
— По американским понятиям вы — обеспеченная женщина?
— О, да. Абсолютно.
— И, как принято в Штатах, счета с мужем у вас разные?
— Нет, у нас все общее, один счет.
— За содержание домика в Майами платите пополам?
— С общего счета и платим.
— У вас американское гражданство?
— Да, я — гражданка Америки.
— Муж?
— У него грин-карт.
— Вы — сильная женщина?
— Ну, конечно, безусловно.
И тут в разговор врываются друзья исследуемой семьи. Композитор Михаил Герцман, Батаг Кокиев (все ласково называют его Батиком) — человек, в квартире которого вся честная компания, перебравшись в Москву, обитала несколько лет, и директор Николай Кара.
— А помнишь, Люся, как ты избила ударника? — и мне: — Она ему говорит: “Крошка, ты не так играешь”, он: “Да ладно тебе”, она опять: “Ты не так играешь”, он: “Отстань”. Тогда она подходит и как даст ему! Он обалдел, а она... Люся, расскажи же!
Голливудская улыбка ломается, ее лицо, словно лампочка, вспыхивает энергией:
— Я ему: “Ты что? Женщину в ответ хочешь ударить?” И как дам еще раз. Он, бедный, упал с установки...
— Понятно. Мужа не бьете?
— Уже нет, — говорят они в один голос и начинают хохотать.
— Уже нет? А раньше?
— Ну как его можно бить, — замечает Люся, — он и так послушный.
«Если Валера хочет иметь детей, пусть имеет»
— Значит, вы в семье ведете?
— Ну почему? Нет. У нас — два лидера.
— Две сильные личности уживаются под одной крышей?
— Да.
— И ваша жизнь безупречна?
— Абсолютно.
— Так не бывает.
— Бывает не бывает, но есть.
— О чем жалеете, что в жизни не сложилось?
— Ни о чем. Все шикарно. Мы понимаем друг друга как никто иной.
— Вы никогда не хотели иметь детей?
— Нет.
— Почему?
— Некогда. Без этого много дел.
— А супруг?
— А ему тоже некогда. Он все поет, когда же ему детей заводить? Их же надо воспитывать, не ездить на гастроли, это большая ответственность — иметь ребенка, а он постоянно занят.
— Да? А вот Валера в интервью говорил, что стал в последнее время задумываться о ребенке.
— Ну, сейчас, может быть, и задумывается.
— А как вы относитесь к этому желанию?
— Нормально, если он хочет иметь детей, пусть имеет.
— Вы не будете возражать?
— Конечно, нет!
— И как вы будете к этому ребенку относиться?
— Как к любому ребенку. Как к внуку, как к сыну, как к племяннику. На чужих балконах дети легче растут.
— Вы мужа никогда не ревнуете?
— Нет. Я лишена этого чувства, слава богу. У меня нет комплексов.
— И вы никем не увлеклись за все эти годы?
— Конечно, нет. У меня только животные.
— Только животные — вразрез с американским менталитетом. Там принято кого-то все время усыновлять...
— Ну да, ну да... Я там даже курить не бросила! А они все бросили. Меня зомбировать сложно, к телевидению я равнодушна, радио не слушаю, газет не читаю. Как меня можно зомбировать?
— А зачем вы вообще туда уехали?
— Президент нравится.
— Последний, что ли?
— Нет, папа. Папа Буш.
— А за кого голосовали?
— За кого? Да я вообще не пошла на выборы, я не лезу в политику.
— А чем Буш-старший нравится?
— Фигурой, по-моему.
— Ничего себе мужик, да?
— Мужик шикарный, всегда галстук выглаженный, рубашечка с иголочки, офигительно выглядит. Молодой — так себе. Грязный. Как бультерьер.
— А вы когда оставались в Америке… кстати, вы прямо во время гастролей остались?
— Да. Никто не знал о моем решении. Только Валера.
— Одобрил?
— Ну, нет, не сказала бы.
— Произошел скандал? Ну, там, мы станем невыездными...
— Какой скандал? Ничего подобного не было. Тогда время уже революционное наступило. Мы видели танки.
— Вы остались по еврейской линии?
— Да. Но я не воспользовалась помощью. Честно отработала грин-карт, все на своих плечах.
— У вас были деньги или начинали с нуля?
— С нуля. Тогда денег не было, мы за границу ездили через Госконцерт, валюту почти не зарабатывали.
— Рассчитывали, что наладите свой бизнес?
— Конечно.
— А чем вас советская действительность не устраивала?
— Да, у нас все было. Но... Мы сделали здесь такое большое дело, дошли до победы, куда дальше-то? А я люблю достигать. В США я воплотила в жизнь американскую мечту. Там если ты ничего не можешь, то ты и не можешь, а если ты что-то из себя представляешь, можно дойти до любых вершин.
— И все, что у вас сегодня есть, вы достигли самостоятельно или с финансовой поддержкой мужа?
— Первые четыре года, самые сложные, я выживала сама, не было возможности мне помогать. А потом, конечно, с финансовой поддержкой.
— Вы остались в США, и муж с вами тут же развелся?
— Развелся? Да нет же! Мы никогда не разводились, мы просто разъехались.
— И сколько лет браку?
— Официальному? Ну, считайте, с 97-го года.
— Как с 97-го года, а раньше?
— Мы живем вместе с 73-го. Никогда не скрывали своих отношений, но тогда был гражданский брак. Считались сожителями.
— Все-таки получается, как у Мюнхгаузена: после заключения брака мы уехали в свадебное путешествие, я — в Турцию, она — в Швейцарию, где жили три года в любви и согласии...
— Да нет, не так. Мы — единомышленники, понимаете? В музыке одинаково мыслим, в кино, в одежде, в еде, в отношении к собакам. Он очень любит собак. А потом, он ведь несколько раз в году приезжает, мы два раза вместе летали в отпуск — на Виргинские острова и на Гавайи.
— Не густо.
— Так некуда ехать. Все едут в Майами, там же курорт. В Магадан надо ехать? Это да. Но мы ведь везде были. Камчатку на автобусе объехали, шесть месяцев подряд колесили по Колыме, на Сахалине были.
— А как сейчас время провели?
— О, релакс был полный. Валера повез нас в Ялту. Мы поднимались на гору Ай-Петри, это 1274 метра над уровнем моря. Там мы выпили вина на воздухе, закусили шашлыком и после этого поехали кататься на верблюде и на лошадях. Я в первый раз в жизни ездила на верблюде.
— Ну и как?
— О! Я села на верблюда, а у него такие ресницы длинные, лицо такое умное, он такой гордый! Я ждала, что он в меня плюнет, но... он сдержался. А на следующий день мы поехали на яхте в открытое море, купались, ныряли. Все было замечательно. Только однажды во время концерта отключили свет.
— Там еще с водой все время перебои...
— Да ладно “с водой перебои”! Там в последний день дерьмо из крана потекло!
— Ужас. И как вам после Америки дерьмо из крана?
— Мне? Нормально. Я очень быстро ко всему адаптируюсь.
«К слухам о своих лесбийских наклонностях отношусь абсолютно хорошо»
— Люсю трудно чем-то смутить, — вмешивается в разговор Миша, — я помню, у нее собака была, дворняга Мишка, ее в честь меня назвали. У него была гонорея, а однажды он провалился в выгребную яму.
— Господи! И чем все закончилось?
— Люся его вытаскивала, а квартира коммунальная, соседи сбежались, смотрят. Ну, она его достала. А что делает собака в таких случаях? Правильно, отряхивается. Знаете как, да? От носа к хвосту, так б-р-р-р. В общем, — закончил он под общий хохот, — все это у соседей любви к Люсе не прибавило. А она его схватила, обнимает, а затем как кинет: “Фу, от него же пахнет!”
— Ничем, говорите, не смутить? А как вам происки желтой прессы? Дескать, ваш брак безупречный только потому, что у обоих разная сексуальная ориентация.
— О! Валера иногда привозил эти газеты. Мы специально садились, читали... смеялись, чуть с кровати не упали!
— То есть к слухам о своих лесбийских наклонностях вы относитесь с юмором?
— Абсолютно хорошо. Лишь бы говорили.
— Вам нравится, когда о вас говорят?
— Мне все равно — говорят не говорят, меня это не волнует. Но Валере по статусу положено, чтобы про нас слухи ходили.
— А вы мужем восторгаетесь или...
Про “или” она не дослушивает:
— Постоянно! Каждую минуту, каждую секунду! Я гляжу на него только с восторгом. Да-да, как фанатка. Сумасшедшая, с чудынкой.
— И давно вы такой стали?
— С чудынкой-то? После катастрофы в Индии. Мы ехали ночью, днем там жара 50 градусов, я попросила остановить машину, чтобы Валера пересел назад и хоть поспал немного. А буквально через минуту машина врезалась в грузовик, который стоял на обочине, не включив габаритные огни. Шофер пострадал, машина не подлежала восстановлению. Валера с его размером… он бы не уцелел, балка прошла бы как раз по виску. Ну, там мальчишки какие-то были, они нас на лошадях доставили в бесплатный госпиталь, там все лежали на полу, везде грязь. Вызвали какого-то доктора, я боялась уколов, Валера кричит: “Делай, я тебе сказал!” Я кричу: “Лучше умру от столбняка, чем от заражения крови!” Такая рваная рана была здесь, — она показывает на лоб, — и перелом ребер. Ладно, дождались мы машины, доехали до нормальной больницы. А на второй день после операции я — такая сине-красная — уже снялась в клипе. Там, кстати, хорошо по роли подошло, я шпионку играла. Вот после и стала женщиной с чудынкой.
— В чем еще проявляется ваша чудынка?
— Ну, я вон Батика подстригла. Разбудила его в четыре утра и говорю: “Давай я тебя подстригу, а то ты какой-то очень лохматый”.
— И подстригли под...
— Эрдельтерьера. Хотела и Мишу подстричь, но он не дался.
— А Миша какой породы?
— Он — ризеншнауцер.
— А муж?
— Пуделек. Маленький такой.
— Пудели — они иногда такие вредные бывают, кусачие...
— Нет, он не кусается.
— В Россию приехали тоже из-за чудынки?
— Из-за Миши. Я его не видела 13 лет. Ему в четвертый раз не дали визу в Америку, пришлось мне... Гора подъехала к Магомету, иначе я полетела бы в Англию. Миша — очень старый наш друг, он сейчас пишет книгу, чтобы подвести итог всей нашей жизни литературным способом, сказать всю правду про Валеру.
«Публика засвистела, а он начал терять сознание. В общем, неудачно прошел концерт»
— Миша, отвечайте: так уж и всю правду?
— Валера — редкий исполнитель, у него уникальный талант...
— Простите, что перебиваю, но это и так все знают. Что будет сенсационного? Что сделает книгу бестселлером?
— Я бы хотел избежать дешевых неожиданностей. Валера — человек закрытый, я напишу, что его может рассмешить, огорчить, что его по-настоящему волнует, о чем он говорит, когда никого из посторонних нет в комнате. Я расскажу — может быть… Еще не знаю точно! — о его попытке уйти из жизни.
— Оба-на! Причина?
— Любовь. Несчастливая любовь. Это было давно, тогда он был какой-то порывистый. Это случилось во Владимире. Он наглотался таблеток и не мог проснуться.
— Мы его подняли, — вступает в разговор Люся, — он вышел на сцену, начал работать, а потом забыл слова... Публика засвистела, а он начал терять сознание. В общем, неудачно прошел концерт.
— Сами откачали или со “скорой”?
— Со “скорой”.
— А вы уже были рядом?
— Мы тогда не были так близки.
— Понятно. Как будет называться книга?
— Пока только рабочие названия. Может быть, “Скиталец” или “Странник”, есть еще вариант “Падение в небо”. Будем выбирать.
— О самом грустном вы уже рассказали, а что было в жизни самого веселого?
— Веселого? — Люся задумывается. — Ну, потолок на нас падал. Мы вдруг начали замечать, что поклонницы знают нас маршрут. Мы подходим к вагонам, а они уже стоят там или летят на том же самолете. Начали искать, откуда уходит информация. Но все было без толку. А жили мы тогда у Бата. Квартира у него была на последнем этаже шестиэтажного дома. И однажды ночью у нас упал потолок. Большой такой кусок. Я кричу: “Бомбят! Война! Война!” Мы с ним — помнишь, Бат? — рванули на чердак, а там фанаты! Они нам пропилили потолок, и им стало не только все слышно, но и видно. И они нас видели в любых видах — голых и не голых.
— Вы там любовью занимались...
— Мы же не знали, ну откуда мы могли знать.
— Не фотографировали хоть?
— Нет, иначе снимки бы уже всплыли. Тогда просто аппаратуры такой не было.
— Вы их не поубивали?
— Одну пришлось прямо за волосы тащить, — вздыхает Ботаг, — ногами идти не захотела, упала. Они же фанаты, это другой мир.
— Короче, они потом стали уличными, — продолжает Люся, — а мы их наказали, заставляли машину мыть, сторожить ее ночью. Они нас очень разозлили.
— Люся, расскажи по Афган, — просят друзья.
— А, да! Мы должны были лететь в Афган. Это был 85-й год, зима, холод. Я к ним подхожу и говорю: “Девчонки, кто встретит Леонтьева в Кабуле, на том он и женится”. Никто не встретил.
— Пришлось вам... Со свекровью ладили?
— Очень даже. Она любила меня, борщом кормила. И все время говорила: “Слушай, Люся, зачем вы этим занимаетесь? Ступайте на стройку, Валерка прорабом будет”. Уж очень ей хотелось, чтобы Валерка прорабом был.
— Ей не нравилось творчество сына?
— Очень нравилась, но она считала, что это не работа. Катерина Ивановна — это вообще сказка была. Когда к ней ни зайди, у нее всегда были пирожки, борщ. Она сначала накормит, ничего не говорит, потом как начнет: “Зачем эта музыка, поете и поете!”
А мы ей: “Как же так, гастрольный график. Ну, вот приедем с гастролей и построим дом”. Шикарная была женщина, все ее любили.
— Я все-таки не могу понять: вы с мужем жизнь прожили или любите его?
— И жизнь прожила, и люблю.
— Люся, — опять вмешиваются в разговор друзья, — она в прошлой жизни, наверное, была собакой, а может быть, ею и остается. Она для Леонтьева и домоправитель, и ангел-хранитель. Ты знаешь, он когда улетает — Люся до того момента, пока Валера не войдет в квартиру в Москве и не перезвонит ей: “Я долетел, все нормально”, ничего не делает в доме: не стирает, не пылесосит, не моет. Такая у нее примета.
— То есть вы суеверны? — спрашиваю Люсю.
— Нет.
— А в эту примету верите?
— В эту — да.
— А вы ждете, что он приедет насовсем?
— Трудно сказать. Я не думаю, что он приедет навсегда, я думаю, можно и по двум странам жить. Во всяком случае не жду и не зову.
— Фамилию мужа никогда не хотели взять?
— Нет. А зачем?
— На его сольники в Москву не прилетите?
— Так это еще через месяц. Посмотрим...
— Вы когда-нибудь плачете?
— Никогда.
— Похоже, повезло Леонтьеву с женой.
— Почему? Это мне повезло с мужем.
