Разбирая на даче старый книжный шкаф, я наткнулась на потрепанный томик. Это были “Записки следователя” знаменитого советского детективщика Льва Шейнина. Один из рассказов назывался “Любовь мистера Гровера”.
Про англичанина, который на хлипком самолетике в 38-м году нарушил границу Советского Союза, чтобы встретиться с любимой женщиной. Ему не давали визу в СССР — и поэтому он в буквальном смысле прилетел на крыльях любви…
Но вместо романтического свидания пилота-самоучку ждала Лубянка. Как шпиона. И тут весь мир встал на защиту несчастного. “Свободу летающему Ромео!” — пестрели в те дни заголовки газет. Палата общин английского парламента послала запрос премьер-министру Чемберлену, а тот переадресовал его советскому правительству. Делом “влюбленного летчика” занимался лично Лаврентий Берия.
Так что же это была за любовь? Кто та девушка, ради которой чопорный англичанин готов был пожертвовать собой? Как сложилась жизнь этой пары дальше? Увы, об этом у писателя Шейнина почти ничего нет. “МК” раскопал подлинную историю мистера Брайена Гровера и его русской страсти…
“Жители деревни Глухово Калининской области долго еще помнили тот случай, когда 13 ноября 1938 года прямо на колхозное поле сел маленький иностранный самолет, из которого вылез пилот и сказал с акцентом:
— О, здравствуйте!.. Я англичанин, да, и я прилетел к вам из Лондона… Я прилетел за своей русской невестой Еленой Голиус”, — это из книги Льва Шейнина.
Кроме имени девушки никаких данных о ней в документальном рассказе нет. Только обмолвлено, что в те годы семья Голиус жила в Грозном, где работал по контракту инженером-нефтяником англичанин Брайен Гровер — там же, очевидно, он и познакомился с Еленой.
Искать кого-то в Грозном сейчас, естественно, бесполезно. Но фамилия Голиус слишком редкая, чтобы люди, ее носящие, не находились хотя бы в дальнем родстве друг с другом. Я выписала из адресных книг всех Голиусов Москвы и Санкт-Петербурга, надеясь, что уже по первому номеру меня будет ждать удача. Но увы! “Среди наших родственниц такой женщины не было!” — неизменно отвечали на том конце трубки.
И вот — последний звонок, в Питер, 72-летней Галине Ивановне Голиус. Она ничуть не удивилась моему интересу. “Приезжайте, это история любви моей родной тетки…”
Письма для леди
— Тетя Леля была своенравной особой. Даже мы, маленькие племянники, ее немного побаивались. Она могла за капризы и шлепок отвесить! Хотя обычно именно таких, взбалмошных женщин, а вовсе не преданных и покорных, и любят мужчины до самозабвения. Это несправедливо, вы не находите? — вопрошающе глядит на меня Галина Ивановна Голиус.
Мы сидим в ее питерской квартире. Тикают часы. На полу, на столе, на диванах — везде разложены свидетельства безграничной любви Брайена Гровера к советской гражданке Елене Голиус. Это его письма к ней. Из Англии в РСФСР. Целая папка писем. По два в неделю. 104 письма в год. 520 или даже больше — за долгих пять лет их вынужденной разлуки. В семье Голиус эти послания хранят бережно, как реликвию, ведь им уже больше семидесяти лет.
А написаны письма на тончайшей папиросной бумаге. Все — в двух экземплярах, если одно письмо вдруг потеряется, то второе уж точно дойдет до адресата.
“Милая Ленуся! Я готов, чтобы мне выкололи глаз, лишь бы только вновь тебя увидеть, — клянется Брайен Гровер. — Говорят, что женщина не способна любить мужчину, в котором она так уверена, — но это не о нас. Я люблю тебя. Я страшно тебя люблю. Мне все равно, где жить, лишь бы ты была рядом. Твой Бобочка…”
У Льва Шейнина их первая встреча описана в коммунистическо-целомудренных тонах. Прелестная дочка грозненского аптекаря комсомолка Леля Голиус продала лекарство заболевшему английскому инженеру и — влюбилась. В результате невинных ухаживаний мистер Гровер сделал девушке предложение. Но его контракт подошел к концу, и иностранец вернулся на родину. Новую визу в СССР ему не дали — так как его брак с Лелей не был зарегистрирован. И тогда Брайен купил подержанный самолет, взял пару летных уроков и полетел в Москву, к невесте. Он хотел дотянуть до Кремля, но ему, увы, не хватило ни опыта, ни керосина. Сумасшедший перелет с четырьмя дозаправками по маршруту Амстердам—Бремен—Гамбург—Стокгольм—Москва закончился в деревне Глухово.
— Так мистер Гровер прилетел в СССР, чтобы жениться на вашей тете? — интересуюсь я.
— Вы тоже начитались Льва Шейнина? — усмехается Галина Голиус. — На самом деле Боб с тетей Лелей расписался за пять лет до этого полета, в 33-м году. Так что его не пускали в СССР незаконно! А когда они впервые встретились в Грозном, моей тетке было уже 37 лет. Брайену Гроверу 32 года. И еще тетя Леля была замужем за другим.
Это были времена, когда женщины походили на гитары. Темноволосая, с невероятными голубыми глазами, тонкой талией и округлыми бедрами с “галифе”, которые, впрочем, ничуть не портили ее статную фигуру, — Елена Голиус стопроцентно попадала в модный образ начала
30-х годов, агонию эпохи нэпа.
— Никакой комсомолкой тетя не была. Она только и делала, что занималась собой. У тети Лели была куча нарядов, кремов и уйма свободного времени. Ее содержал первый супруг, знаменитый в Грозном врач Рогожин. Занудный был человек, — вспоминает вторая племянница, Татьяна Несмеянова, с которой я встретилась в Москве.
Елена Петровна Голиус. Ухоженная хозяйка, скучающая за высоким серым забором в двухэтажном особняке своего супруга. Вечерами она заводит на граммофоне танцевальные пластинки. Лениво отчитывает прислугу. Смотрится в антикварное трюмо, на котором тоскуют потемневшие от времени медные скульптуры Венеры и Амурчика с нацеленными стрелами.
Наверное, именно так могла бы выглядеть булгаковская Маргарита до встречи с Мастером.
В ее огромной напольной вазе вянут отвратительные желтые цветы.
Елена Петровна ждет любви.
Долгая дорога в дюнах
В Грозный юные сестры Голиус вместе с матерью прибыли после Гражданской войны, бежав из голодного Петрограда. В дороге от воспаления легких умер отец, а они, проехав в теплушке через всю Россию, осели в солнечной Чечне.
Там абреки, спускаясь с гор, катили на восточные базары полные арбы фруктов и овощей. А между кавказскими хребтами прятались буруны, зыбучие пески, злые чеченские дюны.
Но сам город Грозный был абсолютно русским. Столичная питерская интеллигенция — врачи, учителя — из тех, кто не сумел или не захотел эмигрировать, обосновались здесь. Ели ложками черную икру и закусывали севрюгой, приходили в себя после военной разрухи.
И было тогда в Грозном два центральных проспекта: Победы и Революции. На углу одного из проспектов в аптеку старого еврея Ривензона и устроилась фармацевтом 23-летняя беженка Леля Голиус.
— Старик хозяин, едва увидел тетку, влюбился в нее без памяти, — продолжает рассказ Татьяна Сергеевна Несмеянова. — Неизвестно, чем бы закончились его ухаживания, но в Грозный пришла ужасная антисанитария. Тетя Лена заразилась тифом. В больнице, среди умирающих, ее заприметил знаменитый гинеколог Рогожин. И представьте себе, он тоже потерял от нее голову! Он не был ее врачом, но доставал дорогие лекарства, не отходил от кровати, когда Леля была без сознания. А как только тетка пришла в себя, Рогожин предложил ей руку и сердце.
Гинеколог был вдовец. Старше невесты в два раза. Три его взрослых сына тут же возненавидели будущую юную мачеху.
И все же Леля согласилась на неравный брак. Вышла замуж, чтобы отъесться.
— Не могу сказать, что тетка была счастлива, — рассуждает Татьяна Сергеевна. — Я, еще маленькая, слышала, как, приходя к нам в гости, Леля плакала. Она, безусловно, была благодарна Рогожину за все, что он для нее сделал, — но общих детей они не родили, а молодость уходила.
Мирное течение жизни нарушила кампания против врагов народа. “Товарищи! В тифозных эпидемиях Грозного виноваты грязные чеченцы, которые не моются и распространяют вшей”, — так начинался доклад гинеколога Рогожина на врачебной конференции. Он не хотел прослыть националистом, просто докладывал обстановку.
Но в интернациональном государстве не может быть “грязных” наций. Над Рогожиным нависла уголовная статья за шовинизм.
— Друзья предупредили врача насчет ареста, и Рогожин скрылся, — продолжает вспоминать Татьяна Сергеевна. — А тетя Леля осталась в Грозном, в своем особняке.
В скором времени одинокую врачиху уплотнили, и в доме поселились два иностранца-квартиранта. Один — маленький и толстый. Другой — высокий и худой, в добротном твидовом пиджаке, с курительной трубкой и невозмутимым взглядом. Оба — англичане. Инженеры-нефтяники, присланные по договору с частными фирмами США в Грозный на строительство второго в мире по величине нефтяного завода.
Высокого джентльмена звали Брайен Монтегю Гровер. Он родился в 1901 году в городе Фолгстоне в патриархальной английской семье. Викторианское воспитание, колледж, Кембридж, женитьба на леди и ровно через девять месяцев рождение старшего сына — такова была до этого безупречная биография инженера Гровера.
На первый взгляд он был такой же занудный и правильный, как и гинеколог Рогожин. Но только на первый…
Никто не знает, как и почему рождается любовь.
— Тетя Леля увлеклась Брайеном. Она попросила подружку Лидочку сшить ей шикарное голубое платье под цвет глаз из шарфиков-джерси. С тех пор каждый вечер она устраивала для постояльцев званые ужины в своей столовой, а потом были танцы под граммофон, — рассказывают племянницы. — Маленький англичанин приглашал Лидочку, а Брайен — Елену Петровну. Мы, дети, разумеется, не были допущены на интимные посиделки, но подглядывали. До сих пор помним эту красивую пару, кружащуюся в ритме танго, и тетку в нежно-голубом…
“Я вижу сразу, если женщина — леди, просто по тому, как она входит в комнату. “Не леди” для меня не существует”, — писал позже мистер Гровер своей жене.
Елена Петровна Голиус, дочь бывшей петроградской горничной, выглядела в глазах англичанина истинной леди.
…Никто не знает, как и почему пошлый флирт вдруг превращается в слепое и всепоглощающее чувство.
Жди меня
Нефтяной контракт закончился. Маленький англичанин уехал домой, забыв о своем романчике с Лидочкой. Но мистер Гровер добивался продления трудового договора. И все ради того, чтобы подольше оставаться рядом со своей любовью. А пока он позвал Елену Петровну в Москву.
— Будем гулять по Красной площади вместе, навсегда, — предложил Брайен Гровер возлюбленной. И Леля, совершенно не подумав о репутации, побросала в чемоданчик несколько платьев — и гудбай, Грозный!
Хелло, Москва!
Завшивленная комнатка в коммуналке, которую удалось снять. Хозяин жилья только что умер от туберкулеза. Его портрет в черной рамке висел над разобранной кроватью с грязным бельем. Именно в эти арбатские хоромы привел Брайен Гровер жить свою советскую леди.
Они тут же расписались в районном ЗАГСе — тогда это было проще. Вечерами ходили на премьеры в Большой. Днем катались на катке завода “Красная Роза”. “Ах, мой милый английский медведь”, — чахоточно смеялась Елена Петровна, когда неуклюжий Брайен шлепался на лед. Теперь она частенько натужно кашляла, врачи советовали сменить страшную квартиру — иначе неминуемо заболеет. Но куда идти?
Приближался день отъезда Гровера в Лондон. Контракт ему не продлили.
“Жди меня, и я вернусь”, — сказал он ей, уезжая. И не обманул. Только вот их разлука продлилась пять лет. Обратно в СССР британца не впустили. Елена Петровна пробовала сама выехать по турпутевке, но в визе также отказали.
Миллионы мужчин разных возрастов и национальностей легко бы забыли о покинутой ими пассии. Тем более если она — в другой стране, отгороженной от мира железным занавесом. Но не таков был мистер Брайен. Он не унывал и забрасывал запросами о судьбе жены советское посольство в Англии. Даже написал самому Михаилу Калинину, “всесоюзному старосте”, умоляя о встрече с Еленой Голиус. Безуспешно!
— Тетя Леля была нормальная женщина, и в отличие от мужа она понимала, что это конец их брака, — рассуждает Галина Ивановна Голиус. — Она вполне могла бы еще выйти замуж за кого-нибудь, если бы не эти безумные письма Брайена. Он просто заразил ее своей страстью!
“Дорогая Ленуся! Я хочу описать тебе наш будущий дом — весь, от спальни до гостиной, — фантазировал мистер Гровер. — Я сам построю его для тебя. И только цветы в саду посадишь ты, как только приедешь. Твой Бобочка!”
Брайен как сумасшедший носился по миру и зарабатывал деньги на их будущую жизнь. В 36-м году он уехал работать в Персию на нефтяные вышки. А в конце 38-го мистер Гровер куда-то исчез. Из Англии Леля получила по почте ужасное послание от родителей мужа, в котором те, даже не видев невестки, обвиняли ее во всех смертных грехах. “Ты сломала судьбу моему сыну!” — перевели ей гневное послание от леди Гровер.
— Измученная тетка попросила сестер оповестить свекровь, что она, Елена Голиус-Гровер, умерла от туберкулеза, — продолжает племянница Татьяна Сергеевна Несмеянова. — “У меня больше нет сил ждать Брайена”, — рыдала Леля.
В декабре 38-го Елену Петровну неожиданно вызвали на допрос на Лубянку по делу летчика-шпиона Брайена Гровера. Тогда же, за решеткой, и состоялась их долгожданная встреча.
И снова из Льва Шейнина: “Когда Гровер узнал, что увидит Елену, его лицо исказилось. Он сразу закурил и заметно побледнел. Следователь возвратился с Еленой Петровной. Гровер бросился к ней, и они обнялись. Они смеялись и что-то шептали друг другу, опять смеялись и снова начинали шептать. И если оставался в этом деле хоть один вопрос, до конца не выясненный следствием, то это был именно вопрос — что же шептал своей Елене мистер Гровер”.
Все английское посольство приехало в суд, чтобы присутствовать на процессе. Дипломаты с моноклями и их дамы с золотыми лорнетами, английские и американские репортеры, чинные атташе. У подъезда Мосгорсуда сверкали дипломатические “Роллс-Ройсы” и “Бьюики”.
Брайен Гровер, обвиненный по статье
59-3д, грозившей ему десятью годами Сибири, безучастно сидел в ожидании приговора. Он хотел только одного — снова видеть Елену.
Процесс был однозначно политическим. На фоне черных “воронков” “дело летающего Ромео” было отличным шансом для советской власти показать свою человечность. Тем более что гитлеровская пресса издевательски подначивала, что “шпиона” Гровера неминуемо казнят, и это окончательно оттолкнет от русских Запад.
И вот председатель оглашает вердикт. Мистера Гровера приговаривают к… штрафу в тысячу рублей и полной свободе. Правда, через 12 часов он вместе в женой должен покинуть Советский Союз.
— У тети Лели было совсем мало времени, чтобы попрощаться, — рассказывает Галина Ивановна Голиус. — Дядя Брайен оставил нам, ее родным, один из комплектов своих любовных писем, теплую шапочку, портплед и шикарные замшевые бутсы, в которых он совершил перелет. И еще тетя Леля с мужем поклялись, что никогда, ни при каких обстоятельствах они не вернутся обратно.
…И умерли в один день
“Я даже не ожидала, что старость подкатит так быстро. И вот уже внуку Филиппу шесть лет, а Бобу — 75. А мне, страшно сказать, восемьдесят один. Я всегда скрывала свой возраст, даже хотела поменять документы, чтобы никто не знал, что я старше мужа. Все было за эти годы, но, славу богу, мы вместе. Хотя, если бы не безграничная любовь и преданность Боба, мне пришлось бы гораздо тяжелее”, — из письма Елены Гровер, год 1976-й.
— Для нас заграничные весточки тети Лели были немного из другой жизни, — улыбается Галина Ивановна Голиус. — Ее письма, единственные, доходили к нам в блокадный Ленинград. Мы с моей мамой умирали от дистрофии, грелись в полетных бутсах дяди Боба и взахлеб читали эти послания.
…В первый момент Англия встретила чету Гроверов как героев. Журналисты замучили интервью. Но чопорная родня Брайена так и не приняла русскую сноху. А сам инженер не мог найти работу по специальности — английским работодателям не нужен был человек, способный на столь непредсказуемые поступки. Средств на жизнь не хватало. И тогда Брайен со своей Еленой уехали туда, где их никто не знал и не задавал лишних вопросов.
…Высоко в горах, в Африке, солнце жарит так, что невозможно дышать. Пожилая негритянка лениво качает в тени коляску с розовощеким младенцем. Другой мальчик, чуть старше, спит, положив голову на колени темноволосой белой женщине, очень красивой. Вдалеке шумит река, мычат в стойле коровы.
А из радиоприемника, прерываясь на сводки с фронта, льется божественный “Евгений Онегин”.
— Тетя Леля с Бобом купили голый участок в Кении и занялись фермерством, — продолжает Галина Ивановна. — Боб своими руками возвел мост через местную речку, построил хижину, где они ночевали, потом поставил одноэтажный дом. Жили Гроверы довольно небогато. Моя когда-то изнеженная тетка сама пахала на тракторе и доила скот. Когда у тети Лели родился первый мальчик, сильно недоношенный и болезненный — все-таки ей было уже 44 года — его назвали Петром, в честь русского деда. Потом в Кении произошло социалистическое восстание рабов, и белые Гроверы, отстреливаясь, были вынуждены бросить все и перебраться в Южную Африку.
Еще раз Елену с мужем разлучила война. В июле 41-го Елена Петровна родила второго сына, Генри. В это время мистер Гровер, призванный служить в армию Ее Величества, добывал в Египте горючее для английских танков.
Я спрашиваю племянниц Елены Петровны: а любила ли та своего мужа? Или у нее просто уже не было другого выбора: вернуться в Россию из Африки она не могла бы.
— Что вы, тетя Леля обожала дядю Боба, — восклицает Татьяна Сергеевна. — Она так боялась, что в старости он ее разлюбит, что лет в 70 сделала себе операцию по липосакции, лишь бы подольше оставаться молодой. А мистер Гровер ее за это так отругал!
Однажды к Гроверам, в Африку, прибыл американский миллиардер, владелец острова, который где-то прочитал их любовную историю и безумно жаждал познакомиться со столь удивительной женщиной.
— Он сказал тете Леле: “Бросай своего Боба и уезжай со мной. У тебя будет все!” — восклицает племянница Татьяна Сергеевна Несмеянова.
— А она? — ахаю я.
— Разумеется, отказалась. Ведь у нее уже был муж.
В 56-м журнал “Новый мир” опубликовал рассказ Льва Шейнина, и иностранные журналисты опять вспомнили о Гроверах. Продюсеры из Голливуда упрашивали продать права на сценарий об этой любви со съемками в Москве, в Лондоне, в Грозном…
— Дядя Боб воспринимал такие предложения как очередное приключение. Но тетя Леля, видимо, не очень хотела откровенничать, ведь ее книжная биография сильно отличалась от настоящей, — пожимает плечами Галина Ивановна. — Нам, в Ленинград, тетка отправила такое письмо: “Интервью бесплатно не давайте!” В старости тетя Леля стала моралисткой, вкладывала в каждое письмо вырезки из модных западных журналов с фотографиями манекенщиц в мини: “Посмотрите, какой кошмар сейчас носят!” — ругалась тетка, как будто забыла, какой кокеткой когда-то была сама, — усмехается Галина Ивановна. — Обмениваться посылками из СССР в ЮАР было нельзя. Лишь раз тетя Леля положила в конверт для моей сестры Таты невесомый газовый шарфик с африканскими мотивами. А мы через английскую журналистку передали ей расписной русский платок и килограмм ленинградской гречи…
За полвека жизни в англоязычной стране Елена Петровна так и не выучила ни слова по-английски. За нее с окружающими общался Боб. С ним же самим она разговаривала только на русском языке.
А больше им никто и не был нужен.
В мире есть много талантов. Но один из самых редких — умение бескорыстно любить, как и загадочная русская душа, по наследству, видимо, не передается. В последних письмах к родне тетя Леля сетовала на то, что ее сыновья, особенно старший Петр, выросли англичанами — такими спокойными и уравновешенными, без чудинки. И, увы, совершенно не способными на сумасбродные поступки...
Умерла Елена Петровна глубокой старушкой, на 94-м году жизни. Сломала шейку бедра и тихо угасла за три месяца. Возможно, просто не захотела, чтобы муж видел ее немощной и слабой. Она ведь привыкла быть для него леди.
Мистер Гровер пережил жену на год...
