В странном и явно затянувшемся деле об обрушении кровли “Трансвааль-парка” произошел важный, но неожиданный поворот.
В понедельник стало известно, что один из обвиняемых, автор оболочки аквапарка конструктор Нодар Канчели, амнистирован в связи со 100-летием Госдумы России. От уголовного преследования могут быть освобождены лица старше 60 (возраст Канчели 68 лет) и те, кого обвиняют либо осудили за преступления со сроком наказания менее 5 лет лишения свободы. Однако остается открытым главный вопрос — по чьей вине 14 февраля 2004 года произошла трагедия, в которой погибли 28 человек (в том числе 8 детей) и 193 человека (в том числе 51 ребенок) получили травмы различной степени тяжести.
Мне удалось поговорить с Нодаром Вахтанговичем на эту тему. Глядя друг другу в глаза.
— Как, собственно, выглядела процедура амнистирования?
— Неделю назад меня вместе с адвокатом вызвали в прокуратуру Москвы. Следователь Александр Лавренченко показал документ, мой адвокат ознакомился с ним и написал, что его подзащитный согласен на амнистию.
— У вас этот документ есть?
— Нет. А сегодня (4 сентября. — Авт.) следователь позвонил и сказал, чтобы мы опять пришли с адвокатом. Нам подготовили довольно толстый такой анализ предыдущих событий… Внизу стояла подпись следователя, и я тоже должен был расписаться. Адвокат сказал, чтобы я написал, что “не признаю себя виновным”, потому что прокуратура этого не отметила. Я понимаю, что для прокуратуры прошло много времени, истрачено много денег и теперь им говорить, что я невиновен, — как-то язык не поворачивается. А амнистия — это что-то среднее, наверное, всем выгодное. Потом, когда я все подписал, следователь пошел к зампрокурора, и документ утвердили. Вообще-то признать виновным можно только решением суда, а его не было, почему я и согласился на амнистию, хотя она — не совсем оправдание.
— Появилось ли у вас чувство облегчения?
— Нет. Я то ли не осознал еще… Когда меня предупредили полторы недели назад, что это (амнистия. — Авт.) должно быть, мне казалось: “Ух ты!” А сейчас… черт его знает. Мне все-таки хотелось, чтобы состоялась какая-то пресс-конференция, где я мог бы выложить все, что я об этом думаю.
— А что вы об этом думаете?
— Я не признаю себя виновным. Я убежден, что обрушение — результат внешнего воздействия, не буду говорить какого. Я категорически не признаю свою вину!
— Но экспертиза считает, что причина обрушения в ошибках проектировщиков!
— Для грамотного инженера картина обрушения настолько характерна, что ему не нужно заниматься расчетными вещами. Если плохой инженер, то он говорит — давайте сосчитаем. Причем сам не умеет считать, а поручает кому-то. Поле оболочки не потеряло устойчивости! Скажу без ложной скромности, что людей, разбирающихся в пространственной работе оболочек, очень мало. Возьмите какого-нибудь эксперта и посмотрите, что он за свою жизнь сделал. Какой объект запроектировал, построил? Ну пусть кто-то хороший математик, но не факт, что он сможет быть экспертом по такому делу. И самое главное, если бы он пришел к выводу, что 2х2=4, а Канчели сказал — 5, в результате чего погибло столько народу, я бы сидел в тюрьме. Так что если меня не посадили, а сейчас амнистируют, то доказательств-то нету!
— Скажите, чувство вины все-таки у вас осталось?
— Я не счи-та-ю себя виновным. Но... я причастен к этому. Я автор, от этого не уйдешь. Объект построен мной, и даже если кто-то там взорвал шашку, все равно — под крышей, которую я проектировал, погибли люди. Когда меня допрашивали первый раз, в эту же комнату приносили погибших детей, и их брезентом прикрывали. Мне было очень тяжело…
