От того века на четной стороне переулка сохранился другой двухэтажный дом. За ним простиралась огромная усадьба князей Львовых с главным домом, флигелями, садом и прудом. Родоначальником этого рода был князь Лев Данилович Ярославский по прозвищу Зубатый, потомок в восьмом колене князя Рюрика. В этой фамилии наиболее известен князь Георгий Евгеньевич Львов, после Февральской революции возглавлявший с марта по июль Временное правительство России. Арестованный большевиками и привезенный в Екатеринбург, он сидел в тюрьме. Но его не расстреляли, как Николая II. Ему удалось эмигрировать и умереть в Париже спустя год после смерти первого главы правительства Советской России Ленина.
В середине XVIII века усадьба в Крапивенском переулке принадлежала Александру Яковлевичу Львову. Сохранилось обращение князя к городской власти в 1745 году с просьбой закрепить за ним пустующую землю, примыкающую к его владению: «Жительство я именованный имею в Белом городе на Петровке близ Петровского монастыря в приходе церкви Сергия Чудотворца что на Трубе. А подле онаго моего двора имеется переулок прямо к Неглинной реке, который летним временем не токмо на лошадях проехать, но и пешему пройти за великою трясиною и грязью и за неимением через оную Неглинною реку мосту никак не можно. К тому ж оный переулок пришел к пустырям и к глухим нежилым местам, отчего я именованный от лихих людей имею немалое опасение да и имеющимся подле моего двора обывателям в том переулке никакой нужды не имеется».
Дочь князя Елизавета вышла замуж за Сергея Ивановича Одоевского. От нее усадьба перешла князьям Одоевским. Они вели родословную от Романа Новосильского, потомка в пятнадцатом колене князя Рюрика. После разорения своего удела в городе Новосиле князь перенес свою столицу в город Одоев, чье название перешло к фамилии.
Сергей Иванович Одоевский, очевидно бывавший и живший здесь, в 20 лет начал службу адъютантом светлейшего князя Григория Потемкина и воевал под его началом с турками, командовал полками, в 1812 году формировал ополчение, сражался с французами. Сын его Федор, как отец, также очевидно живший здесь в детстве, служил адъютантом Потемкина, но карьеру сделал на гражданской службе, возглавлял московское отделение Государственного ассигнационного банка.
Внук князя Александр Одоевский корнет лейб-гвардии Конного полка, после восстания на Сенатской площади осужденный на восемь лет каторжных работ, ответил, как известно, на стихотворное послание Пушкина декабристам: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» — такими словами:
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли.
К мечам рванулись наши руки.
Но лишь оковы обрели…
Эти стихи учили наизусть все школьники Советского Союза. Слова стихотворения: «Из искры возгорится пламя» — стали крылатыми. Они служили эпиграфом ленинской газеты «Искра», три года за границей раздувавшей пламя первой русской революции 1905 года.
Другой внук Сергея Ивановича — Владимир Одоевский, родившийся в Москве, раннее детство провел не в роскошной усадьбе, а в семье бедной и невежественной матери и рано осиротел. С 12 лет учился в Благородном пансионе при Московском университете. Вышел из его стен с золотой медалью в чине 10-го класса (из 14) Табели о рангах коллежским секретарем. Пансион не давал высшее образование, его воспитанники продолжали учиться в университете. Поступать на факультет Владимир не стал, но уровень образования в дворянском Благородном пансионе был настолько высок, что его речь на выпускном акте «Разговор о том, как опасно быть тщеславным» опубликовал известный в России журнал «Вестник Европы». Там же, когда автору исполнилось 18 лет, появились в четырех номерах журнала «Письма к Лужницкому старцу» за подписью Фалалей Повинухин.
Начав государственную службу коллежским секретарем, Владимир Одоевский закончил ее «первоприсутствующим сенатором» в чине действительного статского советника, приравненного на военной службе званию генерал-майора. Он назначался в Петербурге помощником директора Публичной библиотеки, заведовал Румянцевским музеем, переведенным в Москву, — домом Пашкова. Вместе с тем этот успешный чиновник стал философом, музыковедом, писателем, вошел в литературу романом «Русские ночи», гениальной сказкой для детей «Городок в табакерке». Современники в лице Белинского увидели в ней «удачное решение педагогической задачи». Понадобилось сто лет, чтобы в ХХ веке критика распознала в увлекательном сочинении «особое обаяние придуманного Одоевским мира». Эта сказка в СССР переиздавалась многократно. Обложки «Городка в табакерке» заполняют Интернет. По сказке разыгрывались спектакли на радио, записывались грампластинки, выходили мультипликационные фильмы. В Интернете хранится 129 видео. Каждый может скачать оттуда сказку, сочиненную писателем, которому судьба не даровала счастья иметь собственных детей.
Современникам Владимир Одоевский казался русским Фаустом, страстно желавшим постигнуть суть жизни, искусства и естествознания. Друживший с ним историк Погодин так описывал его жилище в Москве, когда писатель заявил о себе:
«Две тесные каморки молодого Фауста под подъездом были завалены книгами — фолиантами, квартантами (книгами в четверть печатного листа. — «МК») и всякими октавами — на столах, под столом и на стульях, под стульями, во всех углах. На окошках, на полках, на скамейках — склянки, бутылки, банки, ступы, реторты и всякие орудия. В переднем углу красовался человеческий костяк (скелет. — «МК») с голым черепом на своем месте и надпись sapere aude («решись быть мудрым» на латинском языке). К каким ухищрениям должно было прибегнуть, чтобы поместить в этой тесноте еще и фортепиано».
Без музыки этот князь не представлял жизни. Он первый ввел в русскую литературу образы великих композиторов, неоднократно писал о них и музыкантах, в частности, о Рихарде Вагнере, гастролировавшем с триумфом в Москве. Одоевский первый основал в Москве философский кружок «Общество любомудров». Написал некролог на смерть Пушкина, начинавшийся словами: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!»… За что редактор, опубликовавший некролог, получил нагоняй от председателя Цензурного комитета: «К чему эта публикация о Пушкине?.. Но что за выражения! «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь?..»
Перед Отечественной войной Екатерина Сергеевна Одоевская, унаследовавшая имение, выходит замуж за губернского секретаря Гаврилу Ивановича Дурново. Перед приходом французов семья покидает усадьбу. Огонь 1812 года не добрался в глубину сада, в опустевший главный дом. В нем, как сообщает Сергей Романюк в недавно переизданной замечательной книге «Переулки старой Москвы», «квартировал начальник штаба наполеоновских войск маршал Л.Бертье». Его имя связано со всеми победами Наполеона, который назначил его начальником штаба Великой армии.
Этот маршал Франции разрабатывал все стратегические планы Наполеона, включая тот, который закончился бесславием в снегах России. Благодаря Бертье девять корпусов Великой армии совершили марш-бросок от берегов Ла-Манша до австрийских равнин, где произошла битва под Аустерлицем, принесшая славу Наполеону. Но в битве под Ватерлоо, где звезда императора закатилась, рядом с ним Луи Александра Бертье не оказалось. Вспоминая о том поражении, Наполеон сказал: «Будь у меня Бертье начальником штаба, я не проиграл бы битву».
Все, кто учится в военных академиях, изучают разработанные Бертье основы штабной службы, принятые во всех вооруженных силах, включая Российскую армию. Маршала называли за исключительную преданность и верность «женой Наполеона». После ссылки низложенного императора, когда в город, где Бертье жил, вошли войска победителей, маршал в 62 года покончил жизнь самоубийством. Дом, где месяц пребывал в Москве Бертье со своим штабом, сохранился в изуродованном виде в глубине переулка. Между пятиэтажными пристройками зажат бывший дворец.
Что сказать по этому поводу. В минувшем 2012 году исполнилось 200 лет триумфу в Отечественной войне 1812 года. К этой дате привели в порядок памятники, сооруженные в прошлом в царской России и СССР. Однако новых монументов, посвященных судьбоносной победе, не появилось. Даже овеянный славой дом графа Ростопчина на Большой Лубянке пребывает в жалком виде.
В нынешнем 2013 году исполнилось 400 лет династии Романовых. И эта дата никак монументально не увековечена, хотя на Пречистенке в галерее Зураба Церетели томятся отлитые в бронзе все цари и императоры России, начиная с Михаила Романова и его сына Алексея Михайловича, кончая Александром III и его сыном Николаем II. Между ними можно увидеть в стенах зала, а не на площади Петра II и Екатерину II, царицу Елизавету Петровну и Павла I. Никого из Романовых художник не забыл. А город не вспомнил.
Когда владевшая усадьбой Екатерина Одоевская в 1817 году умирает, усадьба переходит к ее мужу, дворянскому роду Дурново. Члены этой фамилии занимали высшие посты в Российской империи вплоть до ее катастрофы. Ведал департаментом полиции в годы тотальной охоты социалистов-революционеров на губернаторов, министров и генералов Петр Николаевич Дурново. На него покушались и убили по ошибке похожего на него человека. Будучи недолгое время министром МВД, в докладной записке генерал убеждал Николая II не воевать с Германией, полагая, что эта война закончится для России плачевно.
Московским генерал-губернатором и командующим войсками Московского военного округа летом и осенью 1905 года служил «мягкий и благодушный» Петр Павлович Дурново. Но предотвратить кровопролитие — Декабрьское вооруженное восстание — ему не удалось.
От князей и дворян усадьба в 1876 году переходит, как об этом сообщает новый путеводитель из серии «Москва, которой нет», к некоему Гермогену Петровичу Лазарику. После чего началась безжалостная вырубка сада и строительство доходных домов. Это только одно из множества опровержений концепции авторов книги, что раньше все было славно, а теперь современная власть рушит «наш старый многослойный Вавилон, дабы на его месте построить железобетонный новодел, лишенный исторической памяти». Поэтому авторы путеводителя «в мире московских улиц и особняков чувствуют себя почти иностранцами». И я себя так чувствую, но не потому, что напротив моих окон поднялся железобетонный «Европейский», а от того, что вижу и слышу у своего дома массу чужеродных людей, хозяйничающих в моей округе.
По заказу Лазарика не хватавший звезд с неба архитектор Митрофан Арсеньев, чьи дома сохранились на Арбате, 55, Кузнецком Мосту, 3, Рождественском бульваре, 22/23, сооружает трехэтажный корпус на земле усадьбы «Львова—Одоевских—Дурново». Царская полиция придала ему номер 26, при советской власти здание надстроили двумя этажами. Этот номер на Петровке хорошо знаком поколениям москвичей. В заполнивших владение строениях располагались до 1917 года типографии, театр-варьете «Альказар», издательство, основанное переводчиком Владимиром Саблиным, «Детский сад с первоначальной школой» Л.Л.Левенштейна, новаторский для своего времени.
В меблированных комнатах «Эжен» и «Бельэтаж», квартирах вблизи театров жили многие известные в XIX—XX веке актеры. Двадцать лет пел на сцене Большого театра Лаврентий Донской, сын костромского крестьянина, учившийся в Петербургской консерватории и в Милане у итальянских мэтров. Его считали лучшим лирико-драматическим тенором Москвы, ему поручали первому исполнить многие партии на сцене Большого театра, в том числе в операх «Мария Бургундская» и «Тушинцы» Павла Бларамберга, жившего с певцом в одном доме. Этот композитор и педагог — учитель Калинникова, прославившегося Первой симфонией. От него вся Россия после внезапной смерти Чайковского ждала новых откровений, но молодой композитор умер от чахотки.
Петровка, 26, — являлась в конце XIX века адресом известных хирургов Ивана Спижарного, ученика Склифосовского, Федора Гаага, прооперировавшего неправильно сросшуюся после перелома руку Льва Толстого. В этом доме снимал квартиру и умер в октябре 1885 года замечательный диагност Павел Пикулин, первый учитель медицины великого доктора Боткина, лечивший Тургенева, Грановского, с кружком которого был тесно связан в молодости. По просьбе друзей врач выполнил секретное поручение, побывал в Лондоне у Герцена и тайно привез в Москву номер «Полярной звезды», посвященный декабристам.
На Петровке, 26, при советской власти жили артист Кондрат Яковлев, заслуживший редкое почетное звание Героя Труда, Виктор Кольцов, комик Театра Вахтангова, лауреат Сталинской премии 1952 года. Под одной крышей с актерами обитали при советской власти в коммунальных квартирах Борис Левик, выдающийся музыковед, и его брат Вильгельм, художник и блистательный переводчик классики, о котором Корней Чуковский с восхищением сказал, что он переводит «вдохновение — вдохновением, красоту — красотой».
Пруд усадьбы арендовал Императорский речной яхт-клуб, зимой он превращался в каток и арену чемпионатов. На его льду неоднократно побеждал на разных дистанциях первый чемпион России конькобежец Александр Паншин, счетовод правления Николаевской железной дороги, с триумфом выступавший на стадионах Европы. Он же один из первых наших фигуристов. Пруд засыпали и превратили в теннисные корты. Но зимой они по-прежнему превращаются в каток, зажатый каменными стенами.
Авторы «Москвы, которой нет», оплакивающие старину, цитируют Юрия Нагибина, писавшего об этом катке: «Каким-то чудом его серебряное блюдце уместилось в густотище застроенного-перестроенного центра Москвы. Здесь дом лезет на дом, не найдешь свободного пятачка: между помойкой и гаражом встроен крольчатник, рядом чистильщик сапог развесил макароны шнурков и насмердил сладкой гуталиновой вонью, вгнездился в какую-то нишу кепочник, а на него напирает электросварщик, обладатель слепящей искры; сараи, подстанции, всевозможные мастерские теснят друг дружку, толкаясь локтями, и вдруг город расступается и с голландской щедростью дарит своим гражданам чистое пространство льда». Так ведь замечательно, ребята, что такой Москвы больше нет! А каток остался. Я на нем учил дочь в три года кататься на фигурных коньках.
