В нее был влюблен весь двор. Когда Нина проходила через наш чахлый скверик к своему подъезду, редкие по военному времени мужики не просто оглядывались, а застывали как соляные столбы, глядя ей вслед.
Мы, пацаны, тоже не могли устоять перед красотой этой синеглазой женщины с золотыми волосами. Нам она казалась сказочным созданием, сошедшим с экрана.
Мы бегали в кинотеатр “Смена” рядом с нашим домом. В сорок третьем и сорок четвертом году там шли американские фильмы: “Полярная звезда”, “Джордж из Динки Джаза”, “Серенада Солнечной долины”, “Сестра его дворецкого”... Шли и другие фильмы, названия которых я уже забыл, так как больше никогда не встречал их в прокате.
Так вот, первая дама нашего двора была похожа на сошедшую со сказочного экрана в темень и неустроенность военной Москвы американскую актрису.
Мы ревниво следили за ее поклонниками, провожавшими ее через наш двор, сквозь темные арки, мимо траншей строившейся станции метро “Белорусская”-кольцевая.
В основном это были военные — лейтенанты с серебряными погонами, как я понял потом, слушатели Академии им. Жуковского.
Но однажды ее провожал моряк в черной шинели и с трубкой.
Мы, покоренные трубкой, золотым “крабом” на фуражке, шли за ним до ворот нашего дома.
Мы гордились нашей соседкой: ее поклонниками были офицеры, люди, которым мы завидовали до глубокой дрожи.
Мы все хотели быть офицерами. Мечтали вернуться с фронта в отпуск и гулять по городу в форме с блестящими погонами.
А потом ее стал провожать штатский. Молодой парень в серой кепке и коричневом кожаном пальто.
И мы немедленно разлюбили ее. Нам трудно было понять, как она, красавица и гордость нашего двора, променяла офицеров на тыловую крысу в ярком клетчатом шарфе.
Теперь мы не любили ее, а ее кавалера — просто ненавидели.
Мы кричали им вслед всякие обидные слова, а один раз даже забросали снежками.
Но кроме нас во дворе крутились и пацаны постарше. Те, кому до призывного возраста оставалось год или два.
Тишинский рынок, филиалом которого практически стал наш двор, наложил определенный отпечаток на их, скажем так, мировоззрение. А проще говоря, все наши ребята были малость приблатненными.
Они-то и решили немного проучить нового кавалера нашей дворовой красавицы.
Место для науки было выбрано самое подходящее. Темная арка, соединяющая наш корпус с большим двором. Не знаю, как это все происходило, но на следующий день главный приблатненный нашего двора Витька Субботин — естественно, кликуха у него была Суббота — собрал нас, пацанов, на заднем дворе и сказал, что если мы еще один раз позволим себе какие-то оскорбительные выпады против Нины и ее кавалера, то нам лучше из квартир не выходить.
— А кто он такой? — спросил я.
— Тебе знать не положено. Молод еще, — Суббота достал пачку папирос “Бокс”, важно закурил и, погрозив нам на прощанье кулаком, ушел.
А с Нининым кавалером мы подружились. Он оказался веселым и щедрым человеком.
Приходя во двор, он раздавал нам замечательное лакомство, продававшееся на Тишинском рынке, — леденцы-петушки на палочке.
А в мае сорок четвертого во двор въехали две “Эмки” и “Виллис”. Из машин выпрыгнули решительные опера и бросились в наш подъезд.
А через некоторое время из дома вывели заплаканную Нину, милиционеры вынесли чемоданы и узлы и уехали.
Днем мы отловили участкового, с которым у нас сложились вполне доверительные отношения, и наперебой стали спрашивать, что случилось.
— С бандитами она связалась, ребята. Помните того здорового Лешу, который у нее жил?
— Помним, — хором ответили мы.
— Бандит. И не просто бандит, а главарь банды.
— А что они делали?
— Грабили, убивали. Вырастите, поймете, кем он был.
Так и случилось. Через много лет, при сборе материалов для романа о борьбе с преступностью в военной Москве, мне дали ознакомиться с оперативной разработкой по делу “Докторов”.
Там я увидел фотографию нашей красавицы Нины и ее поклонника Леши.
Банда, которой оперативники дали кодовое название “Доктора”, действовала решительно и нагло.
У них было два военно-санитарных фургона с красными крестами. Вся Москва знала, что в таких машинах привозят раненых с Белорусского и Киевского вокзалов в московские госпиталя.
Бандиты психологически точно рассчитывали настроение людей.
Ночью в двери магазина стучала женщина-военврач — в форме, с узенькими серебряными погонами.
Сторож, а тогда каждый магазин охраняли ночные сторожа, в основном старики, подходил к двери и видел молодую девушку-военврача и санитарный фургон.
— Дедушка, — почти рыдал военврач, — машина поломалась, а в ней у меня тяжелораненые. У вас есть телефон?
— Конечно, — отвечал сторож.
— Разрешите позвонить, вызвать помощь, а то, боюсь, не довезу раненых...
Расчет был безошибочным. Ну кто в те годы мог отказать в подобной просьбе? В каждой московской семье на фронте были сыновья и отцы. И, возможно, кто-то из них лежал в такой же санитарной машине.
Сторож, забыв про инструкции, открывал дверь. А вслед за милым военврачом в магазин врывались крепкие мужики в форме военных докторов. Глушили сторожа и выносили продукты.
Вот чем промышлял веселый Леша в кожаном пальто, баловавший нас петушками на палочке.
В деле находились документы, изъятые у него при аресте. Военный билет, в котором было записано, что предъявитель его комиссован из Красной Армии после тяжелой контузии, медицинская справка из госпиталя, подтверждающая это, паспорт с московской пропиской, ночной пропуск.
И самое интересное заключалось в том, что бумаги эти были не поддельными, а выданными официальными лицами за взятки. Медикам, сделавшим бандита “инвалидом”, было отгружено три мешка американской консервированной колбасы. Писарь военной комендатуры, регулярно выдававший бандитам ночные пропуска, получал водку, меланж (яичный порошок), мясные консервы...
Они тоже пошли по делу “Докторов” как бандпособники по статье 59-3.
Когда я писал историю по делу “Докторов”, вполне естественно расцвечивая ее придуманными ситуациями, я все время вспоминал веселого мужика Лешу, угощавшего меня самопальными леденцами с Тишинки.
Это был первый живой бандит, которого я видел в своей жизни.
И что самое странное, я по сей день вспоминаю этого веселого парня в коричневой коже с чувством симпатии.
* * *
Нынче мы живем в странных обстоятельствах. Слово “банда” мы заменили на более современное ОПГ, бандитов именуем членами организованной преступной группировки.
На многочисленных брифингах и по телевидению вальяжные милицейские генералы рассказывают нам о солнцевской, таганской, бауманской, мазуткинской преступных группировках. Они называют фамилии лидеров и их “погонялы”, по старому “кликухи”, количественный состав преступных сообществ, зоны, которые они контролируют.
И у меня всегда был один и тот же вопрос:
— Если вы все знаете, то почему одним ударом не покончите с бандитами?
Но этот вопрос практически всегда оставался без ответа.
Мне всегда “вешали лапшу на уши” о том, что должна существовать твердая доказательная база, и прочие юридические отговорки.
Но странный исторический казус. Дважды в России провозглашали демократическую республику. И дважды новая, свободная жизнь начиналась с невероятной вспышки бандитизма.
* * *
Александр Федорович Керенский, первый российский вождь демократии, начал свое правление со всеобщей амнистии. Он заявил, что заблудшие, пострадавшие при царизме уголовники, став свободными гражданами демократической страны, немедленно забудут свое преступное прошлое и отправятся на фронт защищать завоевания Февральской революции.
Налетчики, вышедшие на волю по амнистии бывшего присяжного поверенного, который, участвуя в уголовных процессах, прекрасно знал преступный мир России, занялись своим привычным делом — налетами и грабежами.
Делали они это практически безнаказанно, так как старая система криминального сыска была практически уничтожена, а новую создать так и не успели.
Поэтому большевики, пришедшие к власти, получили от демократической республики Керенского тяжелое уголовное население, “керенских юнкеров” — так звали в народе освобожденных по амнистии громил.
* * *
Итак, Москва, 1919 год. Облупившиеся стены домов, разбитые булыжные тротуары, редко ходящие трамваи, темные улицы ночью. Газовые и электрические фонари практически не горели.
Но в квартиры свет подавался с наступлением темноты аккуратно, а в дневное время электричество во многих районах отключали.
Только люди, живущие в центре, круглосуточно пользовались электроэнергией, потому что в этом районе были сосредоточены правительственные учреждения.
Город жил какой-то странной, нереальной жизнью. Постоянные политические разборки с бывшими союзниками, с левыми эсерами, с анархистами. Орудийная стрельба, пулеметные очереди, штурм старых особняков стали неотъемлемой частью столичной жизни этого времени.
Пока новой власти было не до уголовников: сначала надо было политически закрепиться.
А в городе ежедневно происходило больше десяти вооруженных налетов. Бандиты обнаглели до того, что нападали на кассы учреждений средь бела дня.
В городе не хватало продуктов, но в частных ресторанах и кафе можно было заказать вполне неплохой по тем временам обед и получить не только спирт, который в городе имелся в больших количествах, потому что на спиртовой смеси ходили автомобили, не только самогон, но и донское шампанское, и шустовский коньяк.
В городе процветали игорные притоны и знаменитые “Пти шво” — механические бега.
Так что деньги в Москве, окруженной фронтами гражданской войны, истратить можно было.
Кстати, все трогательные рассказы о голодающих наркомах, о последней вобле и сахаре, которыми Владимир Ильич делился с голодными соратниками, были несколько преувеличены нашими литераторами.
На территории Кремля находился кооператив “Коммунар”, в котором ответственные работники Совнаркома, ЦК ВКП(б), ВЧК и многочисленных наркоматов могли по твердым ценам приобрести нежную телятину, английские консервы, осетрину и семгу, а главное, что меня поразило, когда я читал полученный из архива список товаров кремлевского кооператива, — это швейцарский шоколад “Эйнем”, так любимый Владимиром Ильичом.
Господи, как будто смотришь закольцованную киноленту: Ленин с воблой — и Ельцин с авоськой, идущий в магазин; шоколад “Эйнем” — и спецогороды и сады с экологически чистой продукцией...
За продукты кремлевского кооператива народная власть рассчитывалась с буржуями народным достоянием — картины из музеев, драгоценности из Гохрана...
Это отступление я сделал для того, чтобы попытаться показать, как жила Москва в те мрачные дни.
* * *
Несколько лет назад ребята из пресс-службы Московского УКГБ показали мне фотографию. На ней был запечатлен мордатый человек. Подбородок его подпирал крахмальный воротничок, в пестром галстуке торчала здоровенная булавка.
Это был знаменитый московский бандит Николай Сафонов по кличке Сабан.
Как рассказывали люди, встречавшиеся с этим “замечательным” человеком, Сабан любил одеваться. Носил хорошо сшитые визитки и пиджаки, дорогие пальто с шалевым бобровым воротником и бобровую шапку.
Он больше походил на удачливого провинциального трагика, чем на бандита.
На лацкане пиджака он всегда носил золотую лиру, усыпанную бриллиантами, которую выиграл в “Метрополе” в карты у легенды русской драматической сцены Мамонта Дальского.
Банда Сабана насчитывала тридцать четыре ствола. Все они были вооружены пистолетами “Кольт” и “Маузер”. Кроме того, у бандитов имелся большой запас ручных гранат и несколько легковых автомобилей.
Приведу текст из оперативной сводки секции МЧК по борьбе с уголовными преступлениями.
Из обзора о работе секции МЧК по борьбе с уголовными преступлениями.
“По вечерам в центре Москвы происходит массовое ограбление прохожих. Особенно характерен случай на Воздвиженке. 1 мая 1919 года в седьмом часу вечера 5 человек налетчиков, заранее подготовив автомобиль, отправились от Никитских ворот по Воздвиженке. Бандиты следовали по обеим сторонам улицы, останавливая и грабя всех хорошо одетых прохожих, шедших навстречу. Одежда потерпевших складывалась в машину, двигавшуюся медленным ходом по мостовой. Дойдя до Моховой улицы, налетчики прекратили грабеж и скрылись, завязав перестрелку с милицией и убив трех милиционеров, высланных на их задержание”.
В банде Сабана было несколько известных уголовников тех лет: Николай Павлов по кличке Козуля, Александр Андреев, кличка Зюзюка, и таинственный человек, которого все звали Капитан. Именно он превратил банду в полувоенное подразделение. Наладил разведку, и теперь бандиты шли только на верное дело. Распределил обязанности среди бандитов, разбив их на группы захвата и прикрытия.
То, что Капитан был офицером, сомнений не вызывает: существуют две версии его появления в Москве. По одним данным, он был заслан деникинской контрразведкой для активизации уголовного мира, чтобы чекисты меньше занимались политическим подпольем, по другим — он был обычным фронтовым офицером, пошедшим в налетчики. Допросить его так и не удалось.
20 апреля 1919 года Капитан на извозчике ехал мимо Большого театра.
Его опознал дежуривший на площади сотрудник МЧК и начал преследование. Капитан бросил гранату, но никого не убил, соскочил с извозчика и ворвался в двери Большого театра.
Немедленно все выходы были перекрыты чекистами и оперативниками из МУРа.
Капитан спрятался среди декораций и начал отстреливаться, в перестрелке он был убит.
Поэтому его появление навсегда осталось тайной.
Тем не менее именно он жестко организовал банду.
Ребята Сабана ограбили кассу фабрики “Богатырь” на 660 тысяч рублей, оставив голодными рабочих и их семьи.
Среди бела дня группа захвата банды напала на Страстной площади на пролетку, в которой ехал артельщик Александровской железной дороги. Он вез из банка зарплату. Бандиты захватили мешок со 150 тысячами рублей.
При отходе группа прикрытия, в которой находился сам Сабан, забросала милиционеров гранатами. Но уголовники — не вояки, осколками гранат была убита женщина, спешившая за хлебом.
Сабан был не просто бандитом. Он хотел показать власти, кто в городе хозяин.
Розыск его был поручен 27-му отделению милиции. Ночью Сабан вошел в отделение, представился, выхватил маузер и гранату и разогнал сотрудников отделения.
А что могли сделать вчерашние рабочие, призванные по партнабору в милицию?
Самой кровавой акцией банды Сабана было убийство в ночь на 24 января 1919 года шестнадцати милиционеров.
Бандиты на двух закрытых машинах ехали по Долгоруковской улице, Оружейному переулку к Тверской заставе, подзывали постовых, спрашивали, как проехать к Страстному монастырю, и расстреливали милиционеров.
В те годы милиция была слишком слаба и мало подготовлена. Московский уголовный розыск слишком малочислен, поэтому бандой Сабана занялся лично Федор Мартынов, руководитель уголовной секции МЧК.
У этого человека был врожденный дар оперативного работника. В одном из московских кабаков ему удалось задержать и завербовать некоего Лосева, активного участника банды Сабана.
Именно Лосев рассказал об организации банды. Именно он сообщил о предстоящем налете на валютную контору на Мясницкой.
Мартынов разбил чекистов и оперативников МУРа на две группы. Одна должна была ликвидировать группу захвата, вторая — группу прикрытия.
Как только люди Сабана на двух машинах подъехали к валютной конторе, их немедленно окружили чекисты.
Группу прикрытия тоже взяли в кольцо. Бой был короткий и яростный. Большинство бандитов погибли на месте, остальные сдались.
Но Сабану удалось уйти. Это было невероятно.
Видимо, Сабан перед делом сам проверил все ходы и выходы в Банковском переулке, где должна была находиться группа прикрытия.
Он и ушел через никому не ведомый лаз в подвале.
Вполне естественно, что он бежал из Москвы в город Лебедянь, где решил отсидеться у своей сестры.
Но патологическая подозрительность погубила его. Однажды он увидел из окна, что сестра о чем-то разговаривает с участковым милиционером.
Сабан убил всю семью. Сестру, ее мужа и двух племянников. На дикие крики сбежались соседи. Сабан открыл огонь из двух маузеров, бросил гранату и решил пробиться, но подоспевшие милиционеры взяли его живым.
Им так и не удалось довезти его до отдела милиции. Возмущенная толпа вырвала Сабана из рук милиции и растоптала на месте.
Такие нравы были в те героические годы.
И подтверждением этого может служить рапорт сотрудника МЧК руководству. Я пересказываю его, так как этого документа в моем архиве нет.
Сотрудник докладывает, что, проходя по улице Нижняя Масловка, он услышал звуки гармошки и пьяные крики, заглянув в окно, он увидел группу граждан, справляющих контрреволюционный праздник Пасху. Среди них находились трое известных бандитов из шайки “Адвокаты”.
Помощи ему ждать было не от кого, но у него были при себе две гранаты “Мильс”. Он принял решение уничтожить бандитов и бросил гранаты в окно. Бандиты были убиты.
А сколько человек сидело за столом?
* * *
В годы нэпа Всесоюзный староста Михаил Калинин издал декрет ВЦИК “О дополнении к постановлениям “О государственном политическом управлении” и “Об административной высылке”.
“В целях скорейшего искоренения всякого рода бандитских налетов и вооруженных ограблений предоставить Государственному Политическому Управлению право внесудебной расправы вплоть до расстрела всех лиц, взятых с поличным при бандитских налетах и вооруженных ограблениях”.
Хотя многие юристы сегодня говорят о том, что суровость наказания не влияет на рост преступности, материалы двадцатых годов свидетельствуют об обратном.
Именно эти постановления, разрешившие оперативникам расстреливать бандитов на месте, остановили криминальный беспредел в Советской Республике.
А время тогда было весьма тяжелое.
“Председателю ОГПУ
тов. ДЗЕРЖИНСКОМУ Докладная запискаЛиквидировав в основном уголовный и политический бандитизм на Украине, Особая группа по борьбе с бандитизмом имеет целый ряд сведений, что в г. Киеве имеется очень опасная большая организованная банда, которая причиняет большой вред нашей стране. Более ста человек этой банды наводнили всю Советскую Республику фальшивыми деньгами разных достоинств и даже инвалюты.
Деньги фабрикуются даже за границей и провозятся в СССР. Во главе этой банды аферистов-налетчиков находятся братья Партеры, бывший сотрудник Киевского губчека Панаретов. Эта банда имеет хорошую связь, информируется по всем линиям, а поэтому неуловима...
Я считаю необходимым специально выделить группу для ликвидации этой крупной шайки. Надо действовать очень осторожно и конспиративно. Если это будет поручено мне, то я думаю, что в месячный срок эта банда будет ликвидирована.
Начальник Особой ударной группы по борьбе с бандитизмом
Ф.МАРТЫНОВ”.
15.07.1923
Чем же знамениты были братья Партеры и Николай Панаретов? Это был вполне современный тандем. Коммерсанты-аферисты Партеры и бандит Николай Панаретов.
Но сначала о нем.
Николай Панаретов окончил гимназию, поступил в Петербургский университет. Был страстным меломаном, изучал индийскую философию, занимался йогой. Когда началась война, он добровольно пошел в школу прапорщиков, отважно воевал, был взят в плен раненым, шесть раз бежал из офицерских лагерей и тюрем.
Занятия йогой помогли ему прикинуться парализованным, и его обменяли на тяжелораненого офицера австро-венгерской армии.
Каково же было изумление работников шведского Красного Креста, производивших обмен, когда на русской границе парализованный поручик Панаретов спрыгнул с носилок и пустился в пляс.
Военный Петроград принял его как героя. Панаретов написал свои воспоминания о плене, закрутил роман с одной из фрейлин императрицы.
А тут и революция подоспела. Склонность к авантюризму заставила Панаретова примкнуть к большевикам. Он вступил в партию, стал политработником на фронте. Потом его перевели в Киевский ЧК. Там он достаточно успешно боролся с деникинской агентурой и бандитами батьки Ангела.
Панаретов любил красивую жизнь, гулянки, женщин. Естественно, для этого нужны были средства. И он нашел самый простой выход. Он начал прикарманивать деньги и ценности, изъятые у бандитов.
ЧК в те годы была организацией строгой и аскетичной. Разгульная жизнь начальника отдела Панаретова явно бросалась в глаза. Было проведено внутреннее расследование, и Панаретов навсегда расстался с ЧК и партийным билетом. Работая в спецслужбе, он, вполне естественно, завел обширные знакомства среди киевского криминалитета.
Так он вышел на фальшивомонетчиков братьев Партер, организовавших фабрику фальшивых денег на квартире раввина киевской синагоги.
С ними Панаретов провернул аферу века. Когда-то я писал о деле Павленко, аферисте, организовавшем во время войны липовую воинскую часть. Но тогда я не знал, что у него были предшественники.
Панаретов с веселыми братишками изготовил липовые документы и зарегистрировал в Губвоенкомате туфтовую воинскую часть. В течение восьми месяцев они получали обмундирование, продукты и фураж для лошадей на две тысячи кавалеристов.
Но жизнь тихого афериста не устраивала кипучую натуру Панаретова, и он уезжает в Москву, где сколачивает банду. В нее вошли младший из братьев фальшивомонетчиков Исаак Партер, Михаил Боров, Яков Лейкин, Саша Киевский и Михаил Потоцкий.
Наводчиком был некий Боровский, человек, вращающийся в кругах московских коммерсантов. Он дружил с мануфактурщиками, ювелирами, рестораторами. Часто бывал у них в гостях, считался незаменимым тамадой и душой компании.
Кстати, для сведения, нынче тоже есть такие “прекрасные” парни.
По его точным наводкам было совершено два десятка налетов на квартиры крупных нэпманов. Но справедливости ради надо сказать, что ни на одном ограблении не была пролита кровь.
Панаретов предупреждал своих отморозков, что стрелять можно только в случае задержания.
Как ни странно, о банде Мишки Пантелеева в Питере в те годы так много шумели, а о Панаретове, который взял значительно больше денег, мы ничего не знаем.
К сожалению, Федору Мартынову не удалось в месячный срок ликвидировать банду Панаретова. Слишком хорошо главарь знал методы работы ВЧК-ОГПУ.
Да и Мартынов не хотел терять своих людей. Слишком уж хорошо были вооружены люди его бывшего коллеги. Поэтому нужна была оперативная комбинация.
Проанализировав налеты, Мартынов пришел к выводу, что все они связаны с одним человеком — Боровским.
Только он, будучи коммерсантом, бывал во всех этих домах. Оперативная разработка установила, что Боровский постоянно играет в казино на Страстной площади и является завсегдатаем ипподрома. Образ жизни ведет широкий, что не соответствует положению мелкого служащего на Московской бирже.
Вот ему-то через агента была скинута информация, что в доме 12 на Маросейке хозяин, крупный ювелир в прошлом, прячет бриллианты и сто тысяч английских фунтов.
Панаретов со своими людьми пришел туда, и банда была взята без выстрела.
Любопытно, что за ночь до расстрела Николай Панаретов написал многостраничное сочинение “Исповедь бандита”. Оно заканчивается так:
“Цепляться за земные привязанности и радости тоже смешно: неужели меня устраивает, что я до смерти еще съем определенное количество обедов и полюблю еще несколько женщин. Верьте — не верьте, а мне безразлично, когда умереть. Я знаю, что пошел против общества, против его законов вполне сознательно, заслужил, и со мной не приходится церемониться.
Мысль — это другое дело: ее жаль. Толчок был дан. Окончательно все продумал: увидел, что ошибся в среде и тактике жизни. С каждым днем присматриваюсь все ближе и вижу, нет идеологичности, а есть лишь трусливое, животное цеплянье за органическую жизнь.
Я не торгаш и своей жизнью, а в особенности чужой, не торговал и не буду. Искренне желаю искоренить то, что сдавливает тело Республики... Время мне доказало, что банды были и будут, и что это вполне естественно”.
* * *
Однажды я спросил своего товарища, занимающегося борьбой с бандитизмом:
— Вы же их всех знаете. Неужели не можете повязать?
— Можем, — ответил он мне, — в одну ночь.
— Так в чем же дело?
— Нет команды.
