Все самое интересное и смешное в жизни актера происходит на гастролях. Когда артист не на гастролях, он живет по формуле: Д-Т, Т-Д — дом—театр, театр—дом. В крайнем случае застолье после спектакля. Но и там актеры рассказывают о гастролях. И эти истории при передаче из уст в уста обрастают новыми деталями и новыми именами. И когда они (истории) доходят до “широких масс”, уже никто и никогда не сможет точно сказать, с кем и когда это произошло.
Левон Оганезов: “Два раза я видел Брежнева. Лично”
Первая встреча произошла в Барвихе, в один из праздничных дней. Утром состоялся концерт для кремлевской обслуги. Всем было сказано, чтобы к половине второго закончить и уехать. Мы так и сделали. Все, кроме одного человека. Это был ударник нашего оркестра Семен Лившин, попросту Сема. И не то чтоб он был медлительным, хотя и не без этого, а просто — ударная установка содержит в себе множество отдельных частей и винтов, которые упаковывались, застегивались, завязывались и закрывались на молнию. И со всеми этими сумками худенький, маленький Сема пытался на глазах у сидящих в
автобусе артистов выйти на улицу. Дверь, как назло, открывалась вовнутрь...
В это время мягко подкатила огромная черная машина, и из нее вышел Леонид Ильич Брежнев. Увидев человека с сумками, генсек как человек воспитанный открыл дверь и жестом попросил Сему пройти. Сема также как воспитанный человек хотел поблагодарить. Поднял глаза. Увидев перед собой до боли знакомое лицо, он остекленел. Переборов “остекленение” (мы наблюдали за этим из
автобуса с интересом), Сема, помедлив секунду, вдруг произнес: “Здравствуйте, Никита Ильич...”. И тут же исправился: “Ой, простите, Леонид Сергеевич”. После первой ошибки Брежнев поднял одну бровь, после второй он так же поднял вторую и дружелюбно произнес: “Ну, вспоминайте, вспоминайте”. Сема так и не вспомнил. Не любит он это вспоминать и сейчас, потому что жил он в пятиметровой комнате, на площади Ногина, и двадцать лет после этого случая только ленивый не говорил ему: “Какой же ты, Сема..! У тебя в руках была квартира”.
* * *
Вторая встреча произошла в Кремле. Это был 1980 год. Члены Политбюро сидели, а гости стояли перед накрытыми столами и смотрели и слушали концерт. В элитный список выступающих попали и мы с Винокуром. Концерту предшествовали просмотры при участии высоких чиновников. Не помню, что был за басистый певец (он должен был петь “Дубинушку”, один из чиновников сказал на прослушивании: “Знаете, все-таки нехорошо, что вы поете: “...и настанет пора, и восстанет народ”. Тот говорит: “А как? Это же канонический текст!” Чинуша отвечает: “Получается, что вроде угрожаете. Пойте-ка лучше так: “И настала пора, и восстал уж народ”). Испуганный певец (а надо сказать, что певца сбить с заученного текста очень трудно) записал этот бред себе на ладони руки. И на репетиции спел, как просили.
Мы с Винокуром тихо ржали в кулак. Но на концерте, не знаю по какой причине, певец спел все-таки текст оригинальный. Мы с Вовой в этом концерте исполняли пародии. Точнее, он исполнял пародии, а я ему аккомпанировал. Это был очень смешной номер. Кое-кто из гостей даже смеялся. Наш “дорогой Леонид Ильич” достаточно дружелюбно, но внимательно смотрел на сцену. Наш номер длился минут восемь. На седьмой минуте генсек повернулся в сторону Косыгина, что-то спросил, и Косыгин быстро ему что-то ответил. После этого вождь, не меняя выражения лица, три раза хлопнул в ладоши. Весь зал, словно дрессированный, начал заученно хлопать и криками выражать восторг. Я ничего не понимал, поклонился и ушел. Винокур еще раз поклонился на бис, и с тех пор все администраторы говорили: “Вы в Кремле прошли лучше всех”. Почему так случилось, я до сих пор не могу понять... Кстати, могло быть и наоборот.
Музыканты на гастролях
Одна чужая история. Из боязни, что никто про этот замечательный случай не вспомнит, я его изложу в том виде, в котором донесла молва. В оркестре у Леонида Осиповича Утесова работал гитарист. Видимо, гитарист он был хороший, потому что, когда он задумал жениться, Леонид Осипович “пробил” ему комнату и на деньги оркестра устроил некое подобие свадьбы. После этого оркестр на месяц уехал на гастроли. Через некоторое время Утесов спрашивает у этого гитариста: “Как молодая жена?”. На что тот неожиданно заявляет: “Я ее выгнал”. Утесов пожал плечами: “Как же так, мы вам и комнату дали, и свадьбу устроили. Что случилось?”. Ответ музыканта потряс бы даже программу “Моя семья”: “Леонид Осипович, я всю жизнь собирал кроссворды, думал, когда пойду на пенсию, буду потихонечку их решать. Уехал я на гастроли, а эта гадина все мои кроссворды... разгадала!”.
* * *
Несколько раз я ездил на гастроли с неразлучной тогда парой — Игорем и Яшей. Они были рабочими сцены. Но вели вполне артистическую жизнь. Основанием для этого были их фамилии. Игорь был Ильинским, а Яша Довженко. Один маленький эпизод. Они придирчиво выбирали из стоящих за кулисами девушек одну и, глядя в глаза, спрашивали: “Хотите сниматься в кино?”. Девушка бдительно спрашивала: “А вы кто?”. Услышав в ответ могучие фамилии Ильинский и Довженко, в ее воспаленном мозгу проносились кадры из будущего фильма с нею же в главной роли. И несчастную, зомбированную, уводили в гостиницу. Раздевали и придирчиво осматривали. Сопровождали осмотр замечаниями типа: “Посмотри вправо, руки перед собой, глаза наверх” и так далее. Если девушка категорически не хотела раздеваться, один из них строго произносил ключевую фразу: “Что с тобой, возьми себя в руки”. И, видимо, девушка брала себя в руки, потому что осечек у них не бывало.
* * *
Среди артистов на гастролях существовало некое братство. Если у кого-то возникал гастрольный роман (а возникали они у многих), самой большой проблемой было провести девушку в номер.
Некоторые совали трешник швейцару, но так как почти все швейцары в гостиницах нашей необъятной родины были отставными военными, не всех можно было купить за трешник. Но если деньги в конце концов принимались, оставалась главная проблема — на этаже всегда сидела дежурная. И тут было несколько способов. Самый простой способ — девушка снимала пальто, оно пряталось в сумку, и девушка проходила как жительница гостиницы. Но самый замечательный способ был у нашего музыканта (не хочу называть фамилию, вдруг прочтет жена). Он проходил к себе в номер, через минуту взволнованный подходил к дежурной и говорил: “У меня что-то с краном”. Кран для дежурной был как красный цвет для быка. Что угодно, лишь бы не было течи. И дежурная немедленно вскакивала и бежала смотреть, что там с краном. Наш товарищ, делая наивные глаза, объявлял ей: “Вот, смотрите, открываю кран, вода течет, закрываю — не течет”.
Дежурная сперва терпеливо, а потом растерянно говорила: “Ну правильно. Так и должно быть”. У нашего музыканта была задача продержать ее одну минуту, чтобы все успели растащить девушек по номерам. Поэтому он, делая еще более наивные глаза, тихо, проникновенно говорил: “Да вы не понимаете, посмотрите еще раз”. Значительно открывал кран и так же значительно закрывал, сопровождая: “Вот течет, не течет”. Дежурная недоумевала. Вроде не пьяный, может — сумасшедший? А все уже прошли. И наш музыкант делал разрядку, которая добивала дежурную: “Вы мне так понравились, я хотел на вас посмотреть вблизи”. Чем старше была дежурная, тем охотнее она верила этой околесице.
Как я был артистом
В 1985 году я успешно сотрудничал с Андреем Мироновым. Успешно в том смысле, что было много концертов и были хорошие заработки. В один из “роковых” дней Андрюша пришел ко мне в номер гостиницы с рукописью и сказал: “Прочти эту пьесу. Я хочу тебе дать роль”. От этих слов во мне шевельнулось еще никем не тронутое актерское самолюбие. Я прочел пьесу, и началось мое “падение” в артисты. Пьеса была написана Григорием Гориным к 40-летию Победы, и один из эпизодов пьесы был автобиографическим для Театра сатиры. Там говорилось о том, как бригада артистов поехала с концертом на передовую и почти все погибли под бомбежкой. Пьеса называлась “Прощай, конферансье”. У меня была приличная роль. Как сказал Анатолий Папанов: “Лева, чтоб получить такую роль, надо проработать лет десять в театре”. Начались репетиции. Андрей участвовал там как актер и режиссер. Через две недели (естественно, в это время никаких концертов не было) я получил актерское жалованье за полмесяца. Как сейчас помню, 34 рубля. Для неосведомленного читателя, за один концерт, аккомпанируя Андрею Миронову, я получал 52 рубля. Моя жена, которая испуганно следила за моими актерскими опытами, при виде жалованья в 34 рубля взглянула на меня, как смотрят на тяжело больного человека и, что ей несвойственно, ничего не сказала. Некоторые реплики из своей роли я репетировал дома. К примеру, мне надо было с горечью заорать: “Оля...” Однако нужной горечи в голосе не ощущалось, и я продолжал орать, добиваясь результата. Жена и обе дочери в минуты моей “горестной” репетиции прятались в другой комнате и сочувственно переглядывались.
На следующее утро после вышеупомянутых 34 рублей к 10 надо было бежать на репетицию. Видимо, я проспал, потому что в половине десятого вошла в спальню жена и сказала гениальную фразу: “Вставай, артист хренов”.
Придя на репетицию, возмущенный непониманием близкого мне человека, я поделился обидой с первым встречным — это была Ольга Александровна Аросева, но просил никому не говорить. Этого было достаточно для того, чтобы через десять минут весь театр называл меня “артист хренов”.
Кстати, жена была потом на премьере и говорила, что ей понравилось.
* * *
Возвращаемся в Москву из Горького. Поезд приходит очень рано. А надо сказать, что Миронов вообще не любил рано вставать. Приехали. Распахивается купе, носильщик, в форменной фуражке, в переднике, только потом я рассмотрел, что на нем было написано “кока-кола”, с жетоном, хриплым голосом спросил: “Вещички поднести?” Нам потребовалось секунд 15, чтобы узнать в носильщике Михаила Державина... Вот так они шутили и дружили.
* * *
Еще одна история про Андрея. Произошла она уже без меня. Весь вечер гуляли друзья, боюсь соврать, но, по-моему, Саша Ширвиндт, Марк Захаров, Михаил Державин и Андрей. Наутро проводили Миронова на вокзал, он уезжал в какой-то город на съемки фильма. Когда поезд отошел, Марк Анатольевич сказал: “Будет глупо, если мы туда не прилетим”. Купили билеты, прилетели на съемку. В костюмерной взяли какую-то одежду и слились с массовкой. Во время съемки по очереди прошли мимо Андрея. А потом он рассказывал: “Мне вдруг показалось, что я схожу с ума...”
