НЕКРАСИВЫЙ
Да, я такой, некрасивый. Можно даже сказать — уродливый. Но что мне теперь — не жить из-за этого? Прятаться и прятать гадкую внешность? Я, что ли, виноват, что я такой? Но и родители не виноваты, они надеялись, наверное, надеялись, я хочу думать, что они надеялись: я получусь очаровашкой. Загляденьем. Лапонькой. А вышло — ужас что. Мне самому тошно на себя смотреть. Видеть в зеркале низкий лоб, обвислые щеки, мощные надбровные углы. К тому же я лыс. И хотя зачесал с висков отросшие лохмы и собрал их в модный хвостик, в пучок, все равно это не спасает от безнадежности. Я отталкивающ! Как я должен жить, куда использовать и употреблять свою внешность, если женщины не обращают на меня внимания? Я не угрожаю, нет, но я должен предупредить: подамся в гомосеки. И тогда те, которые не хотят меня замечать и воротят нос, очень об этом своем пренебрежении пожалеют! Я так и поступлю, имейте в виду!
ТРУБА
Моему другу разбили голову. Ударили обрезком трубы. Он дополз до дома. Жена вызвала “скорую” и милицию. Из милиции говорят: “Мы сейчас приедем с собаками”. И точно, приехали. Друг лежит, истекает кровью, а по квартире шнырят ищейки, что-то вынюхивают. Он стонет: “Зачем собаки?” Милиционеры отвечают: “Нам их все равно прогуливать надо было”. Хорошо, что “скорая” его забрала. А то бы еще и нервы себе истрепал.
ЛИТЕРАТОР
Тем, которые жили и творили до нас, — им было легче! В давние дремучие времена никто еще ничего ни о чем не знал и каждая мысль была открытием. Все надо было называть какими-то словами в первый раз! Раздолье! А теперь все всё знают, открыть и сообщить людям что-нибудь новое крайне тяжело. Приходится выискивать и думать, думать, напряженно думать. Все уже отражено и отображено. И изображено. А раньше... Что ни скажешь, ни напишешь — все в новинку... Незапечатленного было — непочатый край!
ЧТО КОМУ ПОЗВОЛЕНО?
Он опаздывал минут на пятнадцать. А когда поезд метро встал в туннеле как вкопанный, понял, что к опозданию прибавится еще как минимум три минуты. “Ну и ничего, — успокаивал он себя. — Ничего страшного, подождут. У меня были достаточно важные дела... Достаточно веские причины для опоздания”.
Выскочил на платформу, побежал к головному вагону, где договорились увидеться... Никого. Он даже не поверил в такое благополучное развитие событий. Он их опередил! Они сейчас приедут, а он скажет, что ждет уже двадцать минут... Сверил свои часы с огромным станционным табло... Время на часах и табло совпадало...
Но и в следующем поезде родственники не приехали. И в следующем после следующего. Ну, дают! Опаздывать на полчаса — это чересчур!
Вдруг его кольнуло. Он выхватил из кармана бумажку, в которой были записаны место и время встречи. С местом все в порядке, ошибиться невозможно... А время... Ох, ты, он прибежал на час раньше! Однако он не слишком расстроился. Побродил по платформе, вышел на улицу, съел мороженое. Ровно в назначенное время спустился вниз, стоял, где условлено, возле первого вагона. Прошло пять минут... Десять... Пятнадцать... Что они себе позволяют? Почему он должен их ждать? Целых пятнадцать минут? Даже если у них дела... Пусть планируют время, чтобы не опаздывать...
Но вспомнил себя — час назад — опаздывающим, томящимся в поезде, затормозившем в тоннеле. И улыбнулся. То, что прощаешь себе, — не простишь ближнему. Ведь так?
СОЛЯНОЙ СТОЛБ
Когда слышу про пожар в центре города, застываю как соляной столб. Моя контора находится в центре, в старом ветхом здании. Каждый вечер, запирая перед уходом на ключ дверь конторы, я волнуюсь: как бы чего не случилось в мое отсутствие. А подходя к дому, где живу, тревожусь: не сгорела ли квартира, пока я был на службе? Каждое утро, уходя на службу и запирая квартиру, я думаю: не сгорела ночью фирма? И как бы чего не случилось с моей квартирой — в мое отсутствие. В таком постоянном напряжении я живу и пребываю постоянно.
Можно ли так жить?
ОДИННАДЦАТЫЙ КОНЦЕРТ
(монолог артиста)
Я сказал: “Мальчик, когда вы начали давать взятки? При Горбачеве? А я давал их всегда. Когда вас еще и в помине не было. И я сразу стал талантливым, желанным, всем нужным. Все дело в одиннадцатом концерте. Десять работаешь на себя, одиннадцатый отдаешь администратору. Не директору, нет. Директор выше денег. Его такие пустяки не волнуют. А администратор по одному приглашает артистов в свой кабинет, и деньги за одиннадцатый концерт отдаешь ему. И после этого можешь становиться капризным, разборчивым, склочным и скандальным. “Нет, в этом купе я не поеду!”; “Этот зал мне не подходит!” Будут терпеть все. И ублажать. Все дело в одиннадцатом концерте. Пока не делился, меня гоняли выступать в Мухосранск. А начал платить — пошли выступления в Ростове, в Сочи, в Керчи... Хлебные выступления. За раскрутку надо платить, молодой человек. Одиннадцатый концерт, двадцать второй и так далее. Надо это понять. И начать с одиннадцатого”.
