Как рассказать о дне рождения драматурга? Пожалуй, правильнее — в форме небольшой пьесы. Сжав происходившее до предела. Увы, оставив за бортом многие удачные реплики и превосходные монологи, но попытавшись передать атмосферу события.
Место действия — нижний буфет Дома литераторов (где собираются не самые шикующие и пафосные мастера слова). Время действия — суббота, середина дня. Зал пуст. Виновник — Леонид Яскевич, он во главе стола. Гости сплотились вокруг юбиляра.
Первая прозвучавшая шутка: “Нас девять... Столько же, сколько было Муз...”
Первые смешки: достаточно посмотреть на этих бородатых, лысоватых и не слишком женственных служителей искусства... На этих вдохновенных муз...
Пока девушки-официантки приносят закуски, из сумок выгружается захваченное с собой: собранные в подмосковных лесах и замаринованные опята, огурчики со своих огородов, сыр, зеленый лук, неограниченное количество бутылок. Вспоминается знаменитое стихотворение: “Так жили поэты...” А мы присутствуем при продолжении эпоса — так они живут нынче...
Первый тост: “Ты, Леня, перешагнул рубеж среднестатистического возраста жизни российских мужчин...”
Первая реплика: “Надеюсь, это не потому, что сменил сексуальную ориентацию!”
Официантка Аня вручает главному персонажу правительственную поздравительную телеграмму, сочиненную, конечно же, присутствующими. Текст оглашен.
Реплика: “Пока он еще может воспринять, а мы — прочитать”.
Пятый тост: “Это мы тебе тут принесли фрукты... С глубоким смыслом. Банан... Чтоб у тебя всегда был банан. Груши. Чтоб у твоей женщины всегда вот здесь были такие же и не меньше. Яблоко. Потому что оно было в основе грехопадения Адама и Евы...”
Какова образность мышления?! А?
Двадцатый тост: “Ты, Леня, талантливый, умный, скромный, добрый, красивый...”
Виновник: “Ой, я сейчас поверю...”
В промежутках между тостами льются воспоминания об удивительной жизни, которую вели писатели раньше, в советские времена, и которая наступила теперь. Действующие лица говорят, перебивая друг друга:
— А на семинаре в Рузе, где одной из руководительниц была Инна Люциановна Вишневская, подходит драматург из Якутии и спрашивает: “Как ее имя-отчество?” Мы: “Инна Люциферовна...” Он к ней: “Инна Люциферовна!” Она: “Так, кто его научил?”
— А помнишь, в “Литгазете” работал Залман Румер? Залман Афроимович... Так его называли Залп Аврорович...
— На том же самом рузском семинаре был объявлен сухой закон. Руководители сказали семинаристам: “Хватит пить!” И все держались неделю. А потом входит в столовую этот самый якут. С бутылкой. И как закричит: “Все, больше не могу!” И налил себе стакан. И выпил. И как понеслось!
— А еще одним руководителем был удивительный старичок... Он по дороге в Рузу у каждого спрашивал: “У вас есть машинка?” И выбрал себе комнату точно между двумя семинаристами, у которых не было машинок. Чтоб стуком ему не мешали.
— А этот самый якут что сделал? Он боялся, что его за безделье выгонят с семинара. Так он записал стук машинки на магнитофон и включал. Сам пил, а машинка в его комнате — тут-тук, тук-тук. Вроде он над пьесой работает...
Сам новорожденный:
— А это уже не в Рузе... Это на другом семинаре... Там по очереди ездили в магазин... Далеко было... На такси. И вот мне выпала очередь быть дежурным. Еду. А там как на грех только четвертинки. Но не уезжать же пустым! Набрал их... с полсотни. Сколько смог унести. Приезжаю в пенаты. А занятия еще не начались. Все стоят возле столовой. И с интересом на меня смотрят. И руководители, и семинаристы. Откуда это я на такси? Не могу же я мимо них пройти с охапкой бутылок! И тут мимо идет местный электрик. В сатиновом халате. Я ему: “Подойди сюда!” Он подошел. И я в его многочисленные карманы бутылочки распихал. И отправил с грузом в корпус. Он, когда шел мимо нашей братии, весь звенел... Хрустальный звон...
В подарок юбиляр среди прочих презентов получил хоккейную клюшку — поскольку сам он из Белоруссии, а белорусская хоккейная команда на минувшей Олимпиаде, как известно, прославилась, прогремела.
Реплика. Да и президента Лукашенко называют хоккеистом-одиночкой!
Все участники застолья на этой клюшке поставили автографы. А центральный фигурант торжества поведал анекдот. Лукашенко, беседуя по телефону, говорит в трубку: “Плохая, плохая, хорошая, опять плохая, хорошая”. Вошедший помощник недоумевает: “С кем это вы? О чем?” Лукашенко: “Даже картошку без меня перебрать не могут...”
И опять мемуары:
— А я после премьеры, после банкета, где меня обласкали и даже положили бутылку во внутренний карман пиджака, иду домой. Ночь. Тормозит милицейская машина. Выходят двое. В форме. “Так, пьяный. Ну-ка посмотри, что там у него”, — говорит один. Второй лезет в мой карман, извлекает бутылку: “Так, бутылка, это хорошо. Что еще?” Лезет, достает удостоверение члена Союза писателей. “Знаешь что, отдай ему и удостоверение, и бутылку. Пусть идет. Не нужны нам эти писатели...”
— А я вышел вечером погулять с собакой. Вдруг тоже — тормозит милицейская машина. Выходят двое. “Ваши документы”. Я говорю: “Я вышел с собакой, не захватил...” — “Ваши документы”. Я говорю: “Я живу в этом доме...” — “Нет документов? Тогда придется проехать с нами...” Сажусь на заднее сиденье, между двух строгих мужиков в кителях, уже знаю: сопротивляться себе дороже. Попадал. Везут. Долго везут. Прикидываю: куда? Только в окошко вижу: вроде мелькнул мой дом. Но опять везут. Потом высаживают. Опять возле дома. Правда, с тыла. И вручают ящик пива. “Мы горды, что вы проживаете в нашем микрорайоне”. Они на моем спектакле побывали... Такие вот приходится переживать шутки, такие розыгрыши.
От себя. Из чего все же можно заключить: литературу вообще и драматургию в частности в нашей стране пока еще ценят.
Иначе — разве стали бы дарить ящик пива? Сами подумайте.
