Именно с теми, кто третий месяц не спит, репортер “МК” и отправился в подмосковную Швейцарию, по-свойски именуемую просто Рузой, дабы досконально выяснить — как, от кого и с помощью чего доблестные рыбные инспектора стерегут своих хвостатых подопечных.
Я сегодня на стороне казаков. Рузское водохранилище, Можайское водохранилище — голубой простор слегка морщится — не от нашего присутствия, от ветра, который треплет воду. У инспекторов имеется катер. Чудный, импортный, он решительно, как именинник пирог, режет воду. Мы несемся вперед под тяжкие вздохи инспекторов.
— Катер-то хорош, к нему бы еще и право. Какое? А как у американцев: не остановился по требованию береговой охраны — можно стрелять. У нас же оружия и в помине нет.
— Да если будет, небось в той же Рузе через полгода половина населения останется, — замечаю я. — Шалят местные-то?
— Все бывает, — дипломатично отвечают рыбные телохранители.
— А какой ныне браконьер пошел? Есть у него социальное лицо?
Оказывается, есть. Если раньше люди браконьерили в основном для себя и больше для удовольствия, то теперь все чаще незаконная добыча рыбы превращается в преступный промысел или элементарный способ прокормиться. И то, и другое — очень опасно. И еще браконьер стал более отчаянным и дерзким — убегает, а когда поймают — грозит расправой. Были уже прецеденты, когда инспектора в неравной схватке несли физические потери. По счастью, без смертельных исходов.
— О, браконьеры! Вот они! — радостно кричу я, указывая на троицу разномастных персоналий, потрясающих удилищами над охраняемой нами водной гладью.
— Это хорошие рыбаки, — разочаровывают меня, — законопослушные. Браконьеры — те с сетью или с электроудочкой.
— А если с рыбой в лодке, но без сетки?
— Смотря сколько рыбы, а то можно доказать, что и браконьеры.
— А если с сеткой, но без рыбы?
— Тоже браконьеры.
Оказывается, за незаконную добычу рыбы можно привлечь не только без рыбы и без нахождения в лодке. Останавливает инспектор машину в непосредственной близости от реки, досматривает, а в багажнике сети или электроудочка — и все, держи ответ: зачем это катаешься вблизи рыбных угодий с опасными снастями? Из каких таких преступных намерений? И оказывается, в этом случае закон на стороне рыбы. Казалось бы, чего еще надо? При такой защите — плодись себе да размножайся. Ан нет. Закон, может, и строг, а наказание-то для браконьеров смешное. В основном в ход идет штраф, который рассчитывается в зависимости от размеров потравы, но всегда на основе минимальной оплаты труда — а деньги эти плевые. А чтобы наступила уголовная ответственность, которая тоже предусмотрена Уголовным кодексом, надо как минимум пустить в озеро ток, уничтожая все живое, а то и вовсе осушить его, это водохранилище, к чертовой матери.
— Вы небось и сами не прочь порыбалить? — интересуюсь я.
— В гробу мы ее видели, эту рыбу по сорок пять рублей килограмм, — пожимают плечами некоторые инспектора, другие более лояльны — говорят, что ловили, но в молодости и в других местах и в иных масштабах. А здесь, дескать, что за рыбалка? В лучшем случае щука, а скорее плотва какая-нибудь неопытная по молодости лет попадется, ну и куда ее — коту? Небось семга-то здесь не ходит.
— Так что же гонит людей на воду?
— Если не голод и не коммерческая выгода, то одержимость, — серьезно говорят мои сопровождающие, — они, рыбаки эти, просто фанаты — и в мороз ловят, и в грозу, и в холод, и в оттепель.
— “Ваших” тоже на льдинах уносит?
— Да регулярно — как льду таять, так они словно с цепи срываются, — рассказывают инспектора, — вот в этом году одного снимали чудика. Сапоги потерял, носки потерял, прыгает босиком на льдине, кричит и руками машет. Пришлось лодку на воду спускать, рубить лед, чтобы к нему пробраться, вытаскивать, а он потом даже спасибо не сказал, ушел, и все.
— Что, так босиком и ушел? — ужасаюсь я.
— Он будет дурью маяться, а я ему свои сапоги должен отдавать? — горячится инспектор. — Так и пошел без обуви, авось умнее станет.
— А почему не запрещается во время ледохода рыбу ловить?
— А зачем? — удивляются мои собеседники. — Мы же рыбу от людей охраняем, а не наоборот.
Их вылавливает сам рыбнадзор с весьма благой целью — добыть икру, оплодотворить ее вручную, вывести мальков и, подрастив их, выпустить в родную стихию. Щукам ничего не грозит — их, опустошенных, также отправляют обратно в реку. Добывают рожениц рыбинспектора с добровольными помощниками, вооруженные пофамильным списком последних и набором всяческих разрешающих документов. В разгар лова появляется доблестная милиция и забирает сперва помощников с сетями, а затем и примчавшихся на место событий рыбинспекторов. Уже поставленные сети остаются в реке, а вся компания отправляется в отделение разбираться. Разбираются долго, возвращаются поздно, документы остаются под замком, изъятые по протоколу. День, заметим, выходной. Сети без разрешений изъять из реки нельзя, а все управление отдыхает. Пока выправляются необходимые бумаги, температура в воде, как на грех, увеличивается всего-то на считанное количество градусов, и щука, сраженная материнским инстинктом, бросается по своему обыкновению в прибрежные кусты пометать икру. По пути она застревает в сетях. Сорок щук, так и не став мамами, задыхаются, запутанные в петлях. Ущерб — что-то порядка шестидесяти тысяч рублей — предлагается компенсировать именно бдительным милиционерам, что вовсе тех не радует. Заваривается свара, и нет ей ни конца, ни края...
— Все хотят помогать охранять рыбу, ну все, — вздыхает рыбнадзор, — и милиция, и пограничники. Скоро ее так доохраняются, что ничего на развод не останется.
Пока, по оценкам инспекторов, рыбы в подмосковных реках еще довольно. Попадается и щука, и карась, а вот угорь — редкость. Его, размножающегося лишь в Саргассовом море, надо для подмосковных водоемов закупать за валюту, а где ее взять? Тем более что угорь, не имеющий из Московской области выхода к месту нереста, уже не размножится, а лишь будет расти, толстеть и время от времени до щенячьего визга радовать рыболовов, попадаясь на удочку.
Но если с угрем все не так просто, то стерлядь рыбнадзор в самое ближайшее время своим клиентам обещает клятвенно. Ибо стерлядь наравне со щуками разводят вручную и выпускают затем в реки.
— Доить рыбу надо ласково, — учат меня местные работницы, — поглаживать по брюшку нежно, если какой комочек нащупается, слегка его размять. А не идет икра, отправить рыбу обратно в садок, чтобы дозрела.
В мерную плошку икры добавляют молоку и все аккуратно перемешивают перьями.
— Специально ходим по частным домам, ищем, у кого гуси, чтобы перьев попросить, — рассказывают мне работницы.
Если через несколько часов взглянуть на икринку под микроскопом, уже можно увидеть малька. Оплодотворенную икру помещают в специальные емкости и все время омывают пропущенной через систему фильтров водой. При хорошей икре и молоке оплодотворить можно до восьмидесяти процентов икры, остальное — брак.
— В нынешнем году ситуация была неважная, — вздыхают рыбьи акушеры, — рано пригрело, и самки скинули икру еще подо льдом. Да и самцы как-то не ловились, между тем их требуется чуть ли не в два раза больше самок. Как отличить мальчика от девочки? Бывает сложно, но при наметанном глазе можно и по форме живота, и по окрасу.
Выклюнувшийся малек перемещается в специальный резервуар и начинает есть днем и ночью, заставляя своих нянек буквально падать с ног. Специальным кормом на основе муки с добавлением различных витаминов малявок кормят днем каждые два часа, ночью — каждые три. Подрастающее поколение пересаживают, сортируя по размеру, иначе еще пожрут друг друга. А как дорастет малек до 6—8 сантиметров и будет ему сам черт не брат — пожалуйте в воду и живите дальше как хотите. Случается такое обычно ближе к осени.
Окскую народившуюся стерлядь отправляют обратно в Оку, откуда, собственно, и привозят для размножения. Новое поколение щук выпускают в Озернинское, Рузское и Можайское водохранилища — лови ее потом, рыбак, вволю.
Задержать браконьера мне не удалось, а вот выпустить подоенных и вполне довольных жизнью щук обратно в воду — это пожалуйста. Сети вытряхиваются с мостков, рыба, сперва ошалев от удивления, быстро, однако, соображает и, вильнув хвостом не хуже какой-нибудь кокотки, уходит в глубину. Лишь одна из щук продолжает лежать в сетях на поверхности воды, что называется, брюхом кверху. “Эта, наверное, не жилец, — вздыхают на берегу люди, — плановая потеря”. И вдруг эта самая усушка, утруска, выбраковка, будто только сейчас сообразив, что происходит, прыгает с места высоко в воздух и как-то хищно ныряет в воду, тут же растворяясь в водной пучине. “Не ловись, рыбка, ни большая, ни маленькая”, — шепчу я, провожая ее взглядом.
