Я подошел к мрачной железной двери, похожей на челюсть “суперагента ОО7”, и наткнулся взглядом на ряд кнопок. Чтобы попасть внутрь, надо было набрать комбинацию “из трех букв”. К сожалению, та комбинация, которую я знал, к этой двери не подходила. Грустно обращаясь к своему внутреннему голосу, я произнес: “Видимо, мне никогда не попасть в этот театр”. В ту же минуту передо мной материализовалось лицо человека, который показал мне неизвестную “комбинацию” из трех пальцев, и дверь отворилась. “Это не простой театр”, — решил я и впал внутрь.
Внутри было темно... Однако откуда-то издалека слышались голоса и брезжил неясный свет. Длинный темный коридор вывел меня в зрительный зал, в котором сидели девушки, дети, подростки... В этой толпе выделялся известный тележурналист Михаил Кожухов, который грустно улыбался детям, практически сидевшим у него на голове. Большое количество юных физиономий навело меня на мысль, что не все так плохо. Где дети, там и ученье. А ученье — свет, правда, неученых — тьма. Поэтому в театре темно. Железная логика, но скоро будет свет.
Я пришел на последнюю премьеру театра Спесивцева по пьесе Михаила Задорнова “Кофточка”. Думал посмеяться, а вышел ошарашенным. Не ожидал, что театр Спесивцева окажется настолько публицистическим, а его труппа — настолько высокопрофессиональной. Юные актеры очень точно копировали жизнь, которая была совершенно не смешной: жуткие рожи персонажей коммуналок, тотальная ненависть ко всем, кто их трудолюбивее и потому богаче, дикая зависть к кавказцам, и все это в соусе ура-патриотизма — короче, жизнь московской окраины...
— Как это вам удается? — спросил я его.
— Знаешь, каким должен быть театр будущего? — вопросом на вопрос ответил Спесивцев. — Тот, в котором по линии действия мчится паровоз чувств. Это не я сказал, это Станиславский.
Слушая в разное время разные монологи Спесивцева, я понял, что он все время куда-то мчится, боясь опоздать на этот самый “паровоз”...
— Ты знаешь самого современного драматурга?
— Ну, Рощин какой-нибудь, — сказал я неуверенно.
— Шекспир, — поправил меня Спесивцев. — Встречаю я однажды Рому Виктюка. Спрашиваю, как дела... Он говорит: собираюсь Жана Жене ставить, “Служанки”, не знаю как.
“А ты у Шекспира пробовал?..”
“Что?”
“Ну, брать приемы... Там же все есть. У него женщин мужчины играли. Попробуй, может, дело сдвинется”.
И в самом деле сдвинулось. Гениальный спектакль получился.
— Как дела? — спрашивает Вячеслав Семенович.
— Кризис жанра, — отвечает худрук. — Не знаю, что ставить.
— Поставь “Гамлета”. Он как раз написан для твоего театра.
— Как для моего?..
— Ну у тебя Театр теней?! А в “Гамлете” отец Гамлета — кто? Тень. Вот готовое решение. В Театре теней всех персонажей должны играть тени, и только Тень отца Гамлета должен играть реальный человек. Понял? Сумасшедший успех обеспечен.
Однажды остановил его гаишник. Мрачный. На лице написано: “Щас слуплю по полной”.
— Документы, — угрожающе произносит страж дорог.
Спесивцев радостно восклицает: “Прекрасно!”
— Чему вы радуетесь? — переспрашивает опешивший гаишник.
— Сейчас я у вас возьму интервью!
— Ты че, мужик?.. — опешил гаишник.
— Нет, извините, — строго покачал пальцем Спесивцев. — Я работаю в вашей газете “Петровка, 38”, — с этими словами он достал откуда-то из-под сиденья газету. — Как ваша фамилия?
— Я же представился, — испуганно сказал лейтенант.
— Еще раз, — потребовал Спесивцев.
— Старший лейтенант Зонов.
— Хорошо, лейтенант Зонов, как вы относитесь к театру? Какой артист вам запомнился больше других? Не на проезжей части, а в театре?!
— Я на работе, — помрачнел лейтенант, разглядывая газету,— извини.
— Но ты же меня остановил, — с отеческим укором сказал Спесивцев. — Будь добр, ответь за это.
Лейтенант с мольбой посмотрел на него:
— Я остановил, чтобы оштрафовать.
— Нет, давай поговорим.
— Проезжай, проезжай, — испуганно затараторил лейтенант и со страшной силой замахал своей полосатой “палочкой счастья”. Спесивцев нажал на педаль.
— Нет, ну ты подумай, — сокрушался он. — Я ведь только хотел, чтобы он в театр захотел пойти... Искренне, понимаешь, а не по принуждению... Работать надо с ними активнее.
На следующем светофоре режиссер демонстративно проскочил на красный. Дежурный гаишник даже глазом не моргнул. Видимо, “товарищ с палочкой” его предупредил.
— У Николая Афанасьевича болят ноги.
— Чем я могу помочь? — моментально откликается Вячеслав Спесивцев.
— Он просит спуститься к нему в буфет.
— Может быть, удобнее обсудить эту проблему у меня в кабинете?
— Я же сказала, у Николая Афанасьевича болят ноги, — с укором повторяет секретарша.
Спесивцев спустился вниз. В окружении свиты сидит Крючков.
— А, Слава! — кричит актер, завидев режиссера. — Ты знаешь, что я понял? Я понял, в чем моя ошибка. У меня жизнь, как щель у мыши.
— Что? — оторопело переспрашивает Вячеслав Семенович
— Я понял все про свою жизнь. Я думал, я — богатырь, а оказывается, я — воробей на конюшне.
— И это все, зачем вы меня просили спуститься?
— А тебе что, этого мало? Я же говорю, жизнь прожил — и только сейчас понял: разве это жизнь была?..
Многих актеров это раздражало. Как-то один из них подловил Спесивцева в коридоре и спрашивает.
— Кто это у нас в театре под ногами бегает?
— Мыши, что ли?.. — удивился Вячеслав Семенович.
— Да нет, вот эти, — показывает знаменитый актер на пацаненка, который как раз в этот момент появился в коридоре.
— Это ваше будущее.
— Но почему на уровне “этого” места?
— Вы какой пол имеете в виду? Свой или наш, театральный? Если театральный, то это неправильно. Детский пол — наш потолок. А если мужской, то они с этого уровня и берутся!.. — невозмутимо отвечает Спесивцев.
— Знаешь, что я делаю, когда испытываю искушение?
— Нет.
— Стараюсь испытать его подольше.
