Богу — душу, тело — мужу

     — Аминь, — раздается, когда я негромко стучу в дверь директора училища.
     — Простите, Христа ради, — торопливо проговаривает девчонка, успевшая вперед меня всунуться к начальству.
     Здесь едят, дышат, живут во славу Божью. День начинают с молитвы и ею же заканчивают.
     “В училище принимаются девицы от 17 до 30 лет, — значится в требованиях по приему. — Помимо сдачи основных экзаменов требуется осмысленное и твердое знание начальных, утренних и вечерних молитв...”
     Обучают поступивших девушек двум специальностям: дирижер церковного хора (регент) и швея церковного облачения (золотошвейка). Регентских училищ по стране достаточно, а вот мастериц по золотошвейному делу готовят только в Нижнем Новгороде. За четыре года они должны научиться шить все виды церковной одежды: от подрясника до “праздничной” ризы.
     Конкурс для училища подобного профиля серьезный: 3—5 человек на место. Успешно написавшие изложение (тема — жития святых) сдают экзамены по специальности: регенты — сольфеджио и вокал, золотошвейки — композицию и шитье.
     — С каждой обязательно проводим собеседование, — рассказывает начальница училища Ольга Николаевна Тюхова. — Если характер импульсивный — отказываем.
     Без рекомендации из прихода, который будущая воспитанница посещала, до экзаменов не допускают.
     — Мы готовим прежде всего жен и матерей, — объясняет начальница училища. — Учим тому, что жена не должна противоречить мужу.
     Кроме русского языка и начальной риторики, других общеобразовательных предметов не преподают.
     — Мы наших девочек ни к чему не принуждаем. Им самим это неинтересно. Недавно смотрели библиотечные формуляры — берут в основном богословскую литературу. На светскую спроса нет.
     Ближе к вечеру я зашла в местную читальню, без всякой задней мысли. На полках — исключительно религиозные книги.
     — А другая литература у вас есть? — любопытствую у библиотекарши.
     — Нет.
     Некоторые родители отправляют девочек в училище после девятого класса — считают, что светских знаний достаточно.
     Да и зачем матушке образование? Ее дело — домом заниматься, детей воспитывать и батюшке помогать.

     Сейчас в НЕЖДУ — каникулы. Будущих поповских жен домой отпускают на полтора месяца. По очереди. Оставшиеся убирают в храме, помогают в столовой-трапезной. Один из видов наказания за нарушение дисциплины — наряд вне очереди: чистить картошку.
     Мы сидим с девчонками — будущими регентами на перилах второго этажа и болтаем о том о сем.
     — Я в монастырь уйти хотела. Пять дней выдержала — и обратно. Книжек начиталась... Романтика! — смеется тоненькая четверокурсница. — Хорошо там очень. Испугалась, что навсегда останусь, а я семью хочу, детей.
     Некоторых девочек в монастырь отправляют родители.
     — Леночка ушла, — рассказывают воспитанницы, — ей мама велела. Так многие уходят. Ослушаться родителей — грех.
     Другие отрекаются от мира по собственному желанию.
     — Ксения — сирота. Квартиру затворила и ушла в скит. Ей велели в коровнике работать, согласилась. Так и живет там. Лицо у нее стало таким... беззаботным, светлым. А глаз не поднимет. Спрашиваешь: “Как живешь?” А она одно: “Все слава Богу”, — рассказывают мне про бывшую студентку.
     Стать монашкой не так-то просто. Девушка живет при монастыре, работает наравне со всеми. Если игуменья видит, что да, готова отречься от мира, “надевает косыночку”, следующее поощрение — “надевают подрясник” и только потом посвящают в сан. Многие годами живут в монастыре, но так и не заслуживают ни одного из “знаков отличия”.
     ...Ирина пришла в училище из монастыря. С монахинями она прожила совсем немного, но так усердно трудилась, настолько была набожна и полна желания служить Господу, что до полного отречения оставались считанные дни. Прожила в училище год и... ушла в мир.
     — Через какое-то время приехала к нам в гости, — вспоминает Ольга Николаевна, — вся такая яркая, модная стрижка, ногти длинные, в брюках. Стала настоящей бизнесвумен, синтезатор нам подарила...

     Духовная семинария при Благовещенском монастыре — в пяти минутах ходьбы от женского училища.
     Владыка в отъезде. Один из семинаристов становится моим добровольным гидом. Румяный парень чинно вышагивает рядом, полы подрясника развеваются.
     — Расскажите, пожалуйста, об особенностях вашего обучения, — превзошла я себя в корректности.
     — Девство хранить надо до замужества — тьфу! — до женитьбы, — выдает будущий поп и глядит выжидающе.
     Я, как рыба, открываю рот, но придумать, что сказать, так и не могу.
     — Некоторые, конечно, не хранят, — чуть хмуря брови, продолжает семинарист, — которые после армии или те, что замужем были — тьфу! — женаты.
     Так за ученой богословской беседой мы медленно приближаемся к группе подростков, таскающих кирпичи из одной кучи в другую — чисто армейский прикол.
     Работа тут же стопорится.
     — А что про нас девчонки говорят? — первый вопрос.
     И нельзя назвать его праздным. Семинариста, закончившего учиться, не распределяют в приход, пока он не женится. Большинство настроено на карьеру священнослужителя. Православные женщины по социальной лестнице не поднимаются. Выбор жены среди учениц духовного училища всячески поощряется. В этом году справили уже две свадьбы. Но больше пяти пар с курса не бывает. Многие приглядывают девушек у себя дома, часто в выборе помогают родители. Если, не дай бог, жена священника умирает — жениться вторично церковь запрещает. Овдовевший батюшка может жить в миру, пока не вырастут дети. А потом уходит в монастырь.
     В семинарии мальчики получают высшее образование.
     — А как же иначе, — говорят они, — мы пастыри. Три языка учим: церковнославянский, греческий и латынь.
     Считается, что в семинарии нравы строже, пища скуднее, наказание тяжелее. Но гулять мальчишек отпускают до 23.00. Девочкам из НЕЖДУ надо быть в общежитии ровно в девять вечера.

     — Творог будет! — радостно возвещает дежурная по кухне, когда мы приходим в трапезную.
     Сегодня Бог послал булочки с курагой — я с удовольствием надкусываю третью по счету. И только на следующей день узнаю, что тем самым поминала неизвестного мне Василия.
     — Это нам из кафе приносят, с поминок... Только за три года так надоели! — говорит Марина. — Вот вчера треугольнички были и с повидлом пирожки. Искуше-е-ение...
     В пост пища становится совсем уж однообразной — макароны и хлеб.
     — Только после поста и удается лишний килограммчик сбросить, — жалуются девчонки.
     — Ну, как свадьбу-то отгуляли? — спрашивает старушка, работающая при храме. Вчера одна из учениц венчалась с семинаристом.
     — Не вспоминайте, — вздыхает Лана, — опоздали в общежитие на час, и нас каникул на две недели лишили.
     — А в лагерь как съездили?
     (Летом девчонки работают воспитателями в лагере для детей из православных семей.)
     — Там сторожа такими голодными глазами смотрят.
     — Вы бы их накормили, — отвечает учительница по шитью. — Неужели и куска страждущим не дали?
     — Да они не в том смысле голодные, — откровенно смеются девчонки.
     — Ишь, грамотные какие стали! — краснеет Людмила Васильевна. — Не о том думаете.
     На тему секса в училище говорить не принято. Сама начальница называет отсутствие простейших знаний нравственной чистотой. Но многие действительно подобными вопросами не задаются. Живут в своем мире.
     — Наташенька, смотрю на тебя, ты идешь, а юбка полупрозрачная, коленки видно, я думаю: “Господи, помилуй!” Так и хочется рукой прикрыть, — говорит одна из таких девочек своей сокурснице.
     Внимательно оглядываю “нескромную” юбку. Н-да, я тогда совсем неглиже.
     Предохраняться матушке запрещено — вмешательство в волю Божью. Но семью священника, где 10 детей, сейчас вряд ли отыщешь... Ну и посты, конечно, выручают.

     Уже перед отъездом меня приглашают в одну из келий на чай. Обсуждается завтрашний поход-побег в кино. (Телевизор смотреть запрещено. Разрешены видеокассеты православного содержания. Сквозь пальцы смотрят на мультики. Остальное — тайком.)
     — Только вы не рассказывайте, что мы в кино ходим, нас накажут. Ну хотя бы не пишите, на какой фильм, — пугаются будущие матушки.
     По вечерам в училище приходят семинаристы — играть в волейбол. Сегодня тоже. Забрали мяч и ушли на стадион гонять в футбол. Девчонок на стадион не отпустили.
     — Воспитательная колония, — сетует одна из девочек. — А все бабушка... Я каждый день думаю, когда же я отсюда сбегу. Следователем хочу быть.
     Вечером в храме училища — предпраздничная служба. Тягучий запах ладана. Женщина плачет, припав к иконе Николая-чудотворца. Девушки в белых газовых платках чистыми голосами выводят песнопение-причитание.
     Я устало прислоняюсь к стеночке. “Нельзя, нельзя! — испуганно одергивает меня воспитательница. — Вы в гостях у Господа”.
     — Я молодая была — не хуже вас, — говорит она мне, когда мы выходим из храма. — Тоже от ладана голова болела. А сейчас для меня лучше аромата нет. И вы вернетесь... Нежданно.