Грызня в лавке древностей

Пока суд да дело, наследство миллионщицы растащили на куски

  Страшно умирать в одиночестве. Но теперь я точно знаю: гораздо страшнее умирать в богатстве. Сначала, пока ноги ходят, думаешь, что оно поможет, защитит в самую тяжелую минуту, гарантирует заботу окружающих и хотя бы видимость их любви.
     Ничего подобного...
     Это громкое и очень грязное дело “болталось” в суде целых семь лет. Дело о наследстве личного секретаря знаменитого писателя Алексея Толстого. И вот наконец недавно Хамовнический суд Москвы поставил в нем точку.

Секретарь “красного графа”

     Участница Гражданской войны Ольга Брониславовна Милкович (по мужу — Никифорова) в Москву переехала с помощью Алексея Толстого и “органов”.
     Писатель Алексей Толстой, на книжках которого выросло не одно поколение, воротившись из французской эмиграции в СССР, сделался “советским графом” — стал усердно, в полную меру отпущенного ему талантища, служить новой власти. Тогда и сложили известный анекдот. Гость кидает горничной: “Алексей Николаич дома?” — и слышит в ответ: “Их сиятельство на партийном собрании-с”.
     И власть ласкала-привечала писателя: в 37-м году сделала его депутатом, в 39-м — академиком, дала две Сталинские премии подряд, третью — посмертно... Депутатство Толстого по времени совпало с его разводом и новой женитьбой, и писатель перебрался из Ленинграда в Москву. А вслед за ним — и Оленька. Говорят, дело было так.
     — Ну, как вам работаэтся в Масквэ? — спросило однажды писателя некое высочайшее лицо.
     — Все хорошо, только Оленьки не хватает, — посетовал Толстой о своем личном секретаре Никифоровой, которую оставил в Ленинграде: вела его переписку, организовывала приемы. Назавтра Никифорову вызвали в НКВД (она, перепуганная, явилась с вещами), немедля посадили в поезд и доставили в столицу. Сразу повезли в престижный, но угрюмый Дом на набережной. Отведенная ей пятикомнатная квартира хранила следы поспешного обыска.
     — В комнатах еще были разбросаны детские вещи... Я отказалась, — рассказывала знакомым Ольга Брониславовна.
     В ту квартиру вселился шахтер-герой Стаханов, а Никифорова с мужем, матерью и двумя сестрами заняла трехкомнатную квартиру Стаханова на Фрунзенской набережной.
     К началу войны Ольга Никифорова перешла работать к зампреду Совнаркома Анастасу Микояну. Натаскивала отъезжающих за рубеж языкам и тонкостям этикета. Позже руководила бюро переводов и курсами иностранных языков при Совете экономической взаимопомощи (были такие в СЭВе, на манер мидовских). Занималась теннисом; говорят, дружила с актрисой Валентиной Серовой и с Константином Симоновым. До преклонных годов (а родилась она в 1901-м) оставалась бонтонной дамой: тщательно одевалась, “держала спину”, ради сохранения ясного ума занималась английским с многочисленными учениками... В 80-е, наблюдая по телевизору череду похорон партбоссов, посмеивалась над супругами членов ЦК: явиться на траурную церемонию в соболях?! Какой моветон!

Сокровища на набережной

     Все три сестры побывали замужем, но ни одна не обзавелась детьми. Стало быть, не осталось и наследников. А наследовать в квартире на Фрунзенской было что.
     Там хранился бесценный клад. Его происхождение сама Ольга Брониславовна, пережившая всех своих родных, объясняла так: драгоценности, золото — еще с дореволюционных времен — остались от состоятельных батюшки с матушкой. Мебель 20-х годов — была реквизирована властью и приобретена в Гражданскую. Картины, фарфор, антиквариат всю жизнь собирал муж, заядлый коллекционер. Пополнялась ли коллекция с помощью высокопоставленных работодателей, Ольга Брониславовна умалчивала.
     Неполное представление о размерах и стоимости клада дает завещание Никифоровой в пользу Пензенского объединения литературно-мемориальных музеев, с которым старушка была дружна. Перечисление сокровищ занимает пять страниц.
     Вот — про мебель:
     “Две кровати и ночной столик красного дерева (времен Николая I), туалет карельской березы (времен Николая I), бюро красного дерева (времен Александра I), горка красного дерева, маленькое бюро красного дерева с инкрустацией, круглый стол розового дерева...” — всего 43 наименования.
     А вот — про посуду:
     “Чашка “Диана и Анакреон” (1-я половина XIX века), чашка “Молодой человек” (XVIII век), сосуд для раков с крышкой (1799 г.)...” И еще 37 наименований.
     36 картин: Маковский — “Сплетня”, “Золотая свадьба”, “Кумушки”; Репин — эскиз маслом “Мингрелец”; Серов — “Голова ямщика”; Коровин — эскиз “Парижский вечер”; Кустодиев — “Ямщик в чайной”; Рерих — “Голова старика”; Васнецов — “Скупой рыцарь”, Брюллов — “Портрет неизвестного”...
Среди сокровищ старой дамы числился даже офорт Рембрандта! Подругам Никифорова объясняла, что у нее нет копий — только подлинники. Про диван как-то небрежно обронила: “Когда-то он принадлежал последнему русскому царю, а потом был национализирован.”
     Но почему же впечатление — неполное? Во-первых, потому, что пензенским музеям завещаны не все вещи, а только часть из них. Во-вторых, у Ольги Брониславовны имелся и другой список (о нем — позже). А в-третьих, завещание №1 — пензенским музеям — было составлено в 1987 году — уже после того, как Ольгу Брониславовну обокрали. В первый раз.

Заказной налет

     Это произошло 6 ноября 1979 года. В три часа дня в квартиру на Фрунзенской набережной позвонили. Сестра хозяйки, Лидия Брониславовна, без опаски пошла открывать: обещалась прийти ученица Ольги Брониславовны — юная Лолиточка Комиссарова.
     Но вместо барышни, которая в этот день отчего-то опоздала на час, в дом ворвались мужчины в масках, с пистолетами. Отшвырнули старушек, споро зашарили по комнатам...
     Налетчики вынесли драгоценности и пять десятков полотен. Картины отбирали своеобразно: взяли только пейзажную живопись, а портретами — пусть даже кисти Репина — и сюжетными полотнами пренебрегли. А если еще учесть, что перед этим была обворована квартира самого Алексея Толстого, станет понятно, что грабители шли по наводке. “Людмилу (вдову Толстого. — Авт.) ограбили совершенно так же, как и меня”, — насторожилась тогда Ольга Брониславовна. Коллекция Толстого была известна специалистам, а о сокровищах Никифоровой мало кто знал.
     Конечно, Ольга Брониславовна обратилась в милицию, но там ей якобы ответили: “Это слишком высоко, нам не достать”.
     Спустя некоторое время случилась другая странность. Ольга Брониславовна увидела по телевизору концерт. И на пианистке, почудилось ей, узнала свое колье: гранаты, оправленные в серебро, XVII век. Опять заявила в милицию. А через несколько дней, когда вышла в булочную, подверглась нападению. Свидетельницей, по совпадению, оказалась мать той самой ученицы Лолиточки — главный ревизор СЭВа Людмила Комиссарова.
     — Никифорова держала в руках кошель — черный, бархатный, — вспоминает Людмила Александровна. — Подбежал какой-то мужик, вцепился, потянул... У Ольги руки были крепкие — кошель-то удержала, но сама не устояла на ногах, упала и сломала шейку бедра... А разве грабеж квартиры по времени был раньше?
     Зато другая сослуживица Никифоровой, Ариадна Мартиросова, уверена: сперва грабеж, потом “рывок” в булочной. Так, может, “рывок” был неспроста?

Тайник в колонне

     Очередная кража случилась спустя 10 лет. У Никифоровой уже не осталось в живых никого из родных, она время от времени ложилась на лечение. Сокровища же, не поименованные в завещании, по-прежнему хранила дома — в тайничке. Тайничок был устроен в полости черной резной колонки, верхняя часть которой откидывалась. И тогда был виден старый чулок, под завязку нашпигованный драгоценными вещицами.
     Но если не знать секрета — ни за что не поймешь, что дерево не монолитное. Во всяком случае я, хотя и сидела совсем рядом с колонкой, сама ни за что не догадалась бы.
     ...Однажды Никифорова вернулась из больницы и обнаружила, что ее сокровища бесследно исчезли. Остался только внушительный список, накарябанный совсем уже старческим почерком: “Часы золотые “Брегет” без крышки, часы золотые мужские с крышкой, часы золотые с боем, часы золотые мужские без боя, бриллиантовые серьги...” И прочая, прочая — всего 20 старинных изделий.
     И снова Ольга Брониславовна обратилась в милицию. В заявлении, написанном в 107-е отделение, сказано: квартира под охраной, ключ у соседей, без меня заходила только давняя подруга за халатом... Выходит, опять “поработал” кто-то из своих — кто знал о тайнике? Но сыщики и на сей раз не нашли ни воров, ни сокровищ.
     А в квартире еще оставалось столько добра, что вскоре вокруг старушки и ее Эльдорадо развернулись настоящие военные действия...

Риточка и Лолиточка

     — А давайте я удочерю Лолиточку, — будто бы предложила Никифорова ревизору Комиссаровой. Но Лолита (по паспорту — Лариса) в доме у чопорной старушки продержалась всего с неделю. Та достала нравоучениями: брюк не надевай, никого не приводи, за столом сиди так, говори эдак... Так что с удочерением ничего не вышло.
     И еще в квартиру Никифоровой давно была вхожа другая женщина — хирург Маргарита Арутюнян.
     — Когда в 79-м Ольга Брониславовна сломала шейку бедра, знакомые попросили за ней присмотреть, — рассказывает Маргарита Паруйровна. — А после она предложила давать мне уроки английского. На самом деле учила всему: “Риточка, почему вы так кричите? Разговаривайте вполголоса. По протоколу надевают белую блузку с темной юбкой...” Стоило мне пропасть на несколько дней, как начиналась паника. Я привозила к ней врачей, устраивала ее в клиники. Без всякого “дальнего прицела”, заметьте: квартиры в те годы не приватизировались, а коллекция, оставшаяся после всех краж, была отписана в Пензу. Это были ЕЕ ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ — даже расспрашивать о них я не смела.
     Тем не менее Никифорова даже выдала Арутюнян генеральную доверенность на распоряжение всем своим имуществом. В 1995 году, по словам Арутюнян, его (имущество) специалисты навскидку оценили в два миллиона долларов.

Прикованная к постели

     А в 1993-м старая дама снова сломала шейку бедра. Такие переломы смертельно опасны для стариков: двигаться им трудно, а из-за неподвижности начинаются изменения в легких (развивается пневмония) и в мозгу: “уходит” память, теряется личность. Их единственное спасение — в движении. И еще необходимо тренировать мозг: играть в карты, решать математические задачки, учить языки...
     — Я отвезла Ольгу Брониславовну в 1-ю Градскую, к знакомому, — вспоминает Арутюнян. — Он возмутился: “Одинокую подбрасываешь?! С ума сошла! Погляди, какой у нас “валежник” стариковский...” Я сказала: сама буду выхаживать.
     Перед операцией Никифорова продиктовала новое завещание, №2: все движимое и недвижимое имущество, включая квартиру, — Риточке Арутюнян. А пензенские музеи остались ни с чем.
     Ровно через три месяца старушку благополучно выписали из больницы. В истории болезни появилась запись: “Обучена ходить на костылях”. В 92 года!
     — Я учила ее сидеть, есть, вставать на костыли... Раз-два в неделю меня подменяла ее старая домработница. Когда я привезла Никифорову домой, то приходила каждый день: ее нельзя было оставлять надолго. Наняла девочку. Когда умирала мама, вызвала в помощь родственницу, — мерно перечисляет Маргарита. И вдруг срывается: — Да поймите, если я стремилась только заполучить наследство, зачем мне было так биться за ее жизнь, выхаживать?! Ведь завещание и так лежало у меня в кармане!
     Спустя год, в 1994-м, Ольга Брониславовна вдобавок к завещанию оформляет Арутюнян еще и дарственную на квартиру. Людмила Комиссарова, теперешняя соперница Арутюнян в борьбе за наследство, рассказала мне эту историю так: слышала от Ольги Брониславовны, что Маргарита опаивала старушку таблетками, от которых та подвинулась головой и в помутненном сознании подписала дарственную.
     Я отыскала участкового врача из 117-й поликлиники, которая навещала Никифорову на дому.
     — Грех так говорить! — всплеснула руками врач. — У Никифоровой был полностью сохранен ум, она ориентировалась в пространстве, по датам. С ней было интересно поговорить! Боялась ли она кого-нибудь? Не похоже...
     А еще через год идиллия закончилась. Никифорова снова упала, да так, что осталась прикованной к постели. И таким образом стала абсолютно беспомощной.
     — Знаете, у стариков бывает негативная реакция на близких: ты ее переворачиваешь, тормошишь, а ей неудобно, больно, она раздражается, — объясняет Маргарита Арутюнян.
     Хотя старушку продолжали навещать домработница и сотрудница патронажной службы, Ольга Брониславовна по телефону часто жаловалась знакомым: по нескольку дней не кормят, не меняют памперсы, зато заставляют заниматься английским. И умоляла о помощи.

И помощь пришла

     Помощь не заставила себя ждать. В квартире снова появились давние знакомцы: сослуживица Людмила Комиссарова и ее дочь Лариса (Лолиточка). А с ними — некий “мужчина в красном пиджаке”. Якобы муж Лолиты Сергей Денисов (по некоторым данным, сотрудник ГУВД Москвы).
     Скорый и решительный переворот произошел, пока Арутюнян была на работе. Старушке растолковали, что, оформив дарственную на Арутюнян, она осталась “бомжом”. Никифорова поверила и тут же подписала заявление, где просила отменить все предыдущие выданные ею доверенности на распоряжение имуществом, квартирой, денежными вкладами. Новую генеральную доверенность от нее получил мужчина в красном пиджаке.
     Заверила оба документа нотариус А.А.Султанова. Но вот что удивительно: из письма начальника отдела по вопросам правовой помощи Управления юстиции Москвы от 13.04.99 г. следует, что “бывший государственный нотариус Султанова А.А. умерла в 1994 г.”.
     Еще старушка подала в суд иск о признании недействительным договора дарения квартиры на имя Арутюнян. Хамовнический суд забомбардировали обращения из Госдумы с просьбами поскорее рассмотреть иск.
     Из нотариально заверенных показаний в Хамовническом суде покойной Марии Штрыкиной, домработницы Никифоровой:
     “В сентябре 1995 г. я в очередной раз пришла к О.Б., чтобы приготовить обед и покормить ее, но дверь открыть ключом не смогла, т.к. дверь была закрыта изнутри. После моего требования мне открыли посторонние люди, которые заявили, что это личная охрана Никифоровой, выставленная Комиссаровой для защиты от Риты... У меня отобрали ключ и поменяли замок. Сразу же после появления этих людей в квартире исчезли две картины: Репин, портрет кавказца и портрет профессора Галкина, висевший в коридоре, — а также много ценных вещей, находившихся в кухне. Первое время О.Б. доверяла этим людям, так как от них узнала, что Рита хочет ее убить”.
     Проверка с Петровки — 9-го отдела МУРа — ничего подозрительного не нашла. Проверяющий майор В.Денисов застал в квартире “супругов Комиссарову Л.А. и Денисова С.Д., которые осуществляют уход”, а никаких фактов хищения, наоборот, не нашел.
     27 августа 1996 г. составляется новое завещание миллионерши, №3. Все имущество, в том числе квартиру, бабушка отписывала Людмиле Комиссаровой. Завещание заверяется по всей форме и.о. нотариуса В.Г.Чернявским. Но какая любопытная личность этот и.о. нотариуса! В Московскую нотариальную палату представил диплом МГУ, а МГУ позже, по запросу суда, сообщил, что такого студента там в глаза не видывали и диплома ему, соответственно, не выдавали. А из Мещанской прокуратуры отписали: против Чернявского возбуждали уголовное дело за использование заведомо подложного документа, да прекратили по амнистии.
     Да-а, занятные юристы успели поучаствовать в этом наследственном деле.

Карта — налево, карта — направо

     Из показаний домработницы Марии Штрыкиной:
     “Пока О.Б. находилась без сознания, эти люди (Комиссарова и ее родственники. — Авт.) вынесли из квартиры все вещи, и сразу же в день смерти вынесли мебель. После смерти О.Б. меня вызвала на квартиру Комиссарова Л.Н. Она объяснила, что необходимо написать заявление, что Маргарита Паруйровна никогда не ухаживала за О.Б... что О.Б. хотела отменить договор дарения квартиры, сделанный в пользу Маргариты Паруйровны. Комиссарова Л.Н. (...) просила моего сына передать мне, что после выигрыша дела в суде и продажи квартиры она даст мне стоимость комнаты, т.к. половина стоимости квартиры должна достаться адвокату и нотариусу”.
     Впрочем, показаниям свидетелей в этой неприглядной возне вокруг умирающей старушки и ее сокровищ я бы не слишком доверяла. Одну карту сдают налево, другую — направо. В январе 1997-го та же самая Мария Штрыкина передала в Хамовнический суд бумагу прямо противоположного содержания, из которой следовало: Комиссаровы — ангелы, Арутюнян — стерва и обманщица. Почему домработница сменила курс на 180 градусов? Что изменилось?
     Через полгода после смерти Никифоровой в ее опустевшую квартиру вселилась Маргарита Арутюнян — по завещанию №2. И немедленно подала встречный иск — о признании недействительным завещания №3.

“Девушка с кольцом”

     Пожалуй, Сергей Денисов может считать себя кинутым: за все труды он получил от старушки всего одну, “изрядно подпорченную картинку”, которую сдал в магазин за 600 долларов.
     — Сергей, официальный ответ, полученный судом, гласит, что нотариус Султанова умерла еще в 1994 году. Как же она сумела год спустя заверить выданную вам генеральную доверенность?
     — Н-не знаю... Я у Султановой и раньше заверял доверенности на машину. Когда я обратился к ней в тот раз, она была жива. А к имуществу я не имел отношения, гендоверенность нужна была только для суда.
     — Вы знали, во сколько оценивалось имущество Никифоровой?
     — Это вопрос не ко мне. Но я совершенно точно знаю: в квартире была картина Маковского “Спорщики” (точное название — “Сплетня”. — Авт.). Ее, со слов старшей Комиссаровой, мать и дочь продали в Прибалтику за 15 тысяч долларов. А еще у меня сохранился документ: Никифорова просит Комиссарову (которая к тому времени уже стала хозяйкой всего. — Авт.) подарить две картины: этюд Репина “Мингрелец” и “Девушку с кольцом” Флавицкого — близкому родственнику Комиссаровой. Он тогда работал помощником в Госдуме, а сейчас сам стал депутатом.
     — Вы случайно не рассорились с Комиссаровыми?
     — Они поставили условие: либо женись, либо пошел на фиг.
     — Так вы — не муж Лолите? А майор Денисов, проводивший проверку, вам кто? Не родственник ли?
     — Нет, не родственник. И Комиссарова — не супруга: еще чего! Не знаю, откуда майор это взял.
     — Верно ли, что вы — сотрудник ГУВД Москвы?
     — О, это было так давно...

Последняя видеозапись

     Лолита очень удивилась моим вопросам:
     — Откуда вы взяли, что наследство стоит 2 миллиона долларов?! Почему тогда я езжу на метро, а не на машине? Мы требуем: пусть газета опровергнет эту сумму. Если вещи и были, то они стоили 3 копейки.
     Далее дама-зоопсихолог рассказала, что половина вещей Никифоровой пошла на выброс и у них остались лишь “четыре деревяшки” да 12 картин — все остальное украла Арутюнян.
     Мне ничего не оставалось, как напроситься в гости к Комиссаровым.
     ...Трехкомнатная квартира оказалась забита антиквариатом так, что не повернешься. Мебель, конечно, нуждается в реставрации, но “деревяшками” ее не назовешь даже сослепу. Чудище на черных растопыренных лапах — знаменитый диван Николая Второго. Резная колонка — бывший тайник Ольги Брониславовны. А вот горка красного дерева. Вон каретные часы. Картины по стенам...
     Лолита жалуется, что лично ей наследство Никифоровой не принесло ни счастья, ни денег.
     — Сломался холодильник... Я показала картины художникам, а они говорят, что на новый тут денег не хватит.
     Но как только я вытаскиваю “мыльницу”, чтобы сфотографировать остатки наследства, мать с дочерью тигрицами бросаются ко мне:
     — Мы не разрешаем!
     — Но почему? Раз все это ничего не стоит...
     — А вдруг вы пришли от Арутюнян? Она же всех купила!
     Чувствую, как тают остатки моей беспредельной объективности.
     Знаю, у Людмилы Николаевны и Лолиты есть прижизненная видеосъемка Ольги Никифоровой, где старая дама просит спасти ее от Риты. Конечно, это — лучшее доказательство правоты Комиссаровых. Но Лолита упорно морочит мне голову, не желая показывать кассету.
     И все-таки кусочек записи я увидела. Никифорова там лежит в постели, на ее глазах — темные очки:
     — ...на нее в суд... чтобы вы помогли мне избавиться от договора дарения, — еле шепчет она.
     — Это кабальный договор? — подсказывает мужской голос.
     — Да.
     — Кто — “она”? — уточняет женский голос. — Арутюнян Маргарита Паруйровна?
     — Да. (Совсем тихо.) Я ее боялась, я чувствовала, что она меня убьет...
     Судья Елена Сероштанова решила очень мудро. Иск Никифоровой (а теперь ее правопреемницы Людмилы Комиссаровой) о признании недействительным договора дарения квартиры Маргарите Арутюнян — оставить без удовлетворения. И иск Арутютян о признании недействительным старушкиного завещания на имя Людмилы Комиссаровой — тоже оставить без удовлетворения. Ведь за давностью лет так легко ошибиться, кто был лучше, кто хуже. Пусть все останется как есть: одной — квартиру, другой — “деревяшки”. Детям — мороженое, бабе — цветы...
     — Понятно, стороны недовольны, — сказала мне судья. — Пусть обжалуют — их право. А моральную оценку делу, уж увольте, давать не стану. Слишком много грязи.
    

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру