Оно и теперь как пароль. Поэтому дочери, подзывая маму к телефону, точно знают, кто ей звонит.
— Позовите Татьяну, — просят обычно старые друзья.
— Будьте добры Полину, — а это уже новые знакомые.
Раздвоение личности разграничено четко. Есть жизнь личная, а есть публичная. Но иногда они пересекаются.
— В магазине невозможно выбрать нижнее белье или стиральный порошок — сразу подходят за автографом, — смеется писательница Полина Дашкова.
Она не жалеет, что так круто все поменяла.
Из журналисток — в романистки.
ИЗ ДОСЬЕ “МК”. Полина Дашкова — автор 11 остросюжетных романов. Общий тираж ее книг — около 20 миллионов экземпляров. Переведена на сегодняшний момент на немецкий, французский, литовский, латышский и датский языки. Предпочитает, чтобы романы выходили в авторской редакции.
Первый роман — “Кровь нерожденных”.
Последний — “Чувство реальности”.
Самый любимый — “Никто не заплачет”.
— А где же кошка? — оглядываюсь по сторонам. — Ее же первой надо через порог пустить.
— У нас собака. Ирландский сеттер Вася, ревнивый. Не думаю, что он потерпит рядом с собой еще и кошку. Вася к нам попал почти взрослым псом, в год. Подошла на улице пенсионерка и попросила: “Возьмите, мне его кормить нечем!” Теперь в связи с переездом у Васи истерика — боится, наверное, что опять бросят. Но он себе уже облюбовал место под моим столом...
Здесь мебель под старину — любимый стиль Дашковой. Изящный секретер с потайными ящичками, а в противовес — монументальный стол с ноутбуком. Как выяснилось, обстановка куплена недавно. И ее история тоже только начинается.
— Люблю красивые вещи, но отучаю себя к ним привыкать, — перехватывает взгляд Дашкова. — У меня была слабость — ручки. Но они сразу терялись. И зажигалки тоже. Лет десять назад, когда появились настоящие Zippo, купила “Варгу Герл” — девушку с распущенными волосами, редкую штучку. Я ее в своем последнем романе описала. И представляете — оставила в Нью-Йорке, на столе в китайском ресторане. Когда вернулась, ее уже не было.
— Наверное, тяжело было срываться с насиженного места? Все вокруг чужое, такой стресс...
— А мы ничего не поменяли. Район остался тот же. Мне все здесь знакомо с детства. И девочки пойдут осенью в ту же школу.
Вид из окна — старомосковский, с тихими двориками, с голубями на асфальте. Отличное пристанище для модного автора.
— Вот уж не считаю себя модной. Меня и в проплаченных-то рейтингах нет. Пусть ярлыки навешивают критики. Я же пишу о том, что мне интересно. Так мозги устроены, что хочу докопаться до сути. Если что-то случается, то почему? Что было раньше и что будет позже? Я — книжный червь.
— Немецкий журнал “Штерн” недавно опубликовал вас в тройке самых читаемых европейских писателей. Неужели так велик интерес к России и к русской литературе?
— Про других не знаю. Им интересны мои книги.
— Его же называют грубым...
— Что вы, любой язык звучит очень красиво, если говорит человек образованный. Недавно ехала в поезде в компании немецких скинхедов. Это ужасно — такой лай стоял! Но и по-русски было бы не лучше. Дело не в фонетике — дело в смысле.
Германия для Полины Дашковой — что первая любовь. Первый раз она попала туда в 16 лет. Отца, ответственного работника Академии наук, послали в командировку.
— Я словно в сказке побывала. После Бреста в польском вагоне-ресторане разложили чудесный шоколад в ярких обертках. Я попросила папу купить мне самую красивую коробочку. Думала, там конфеты, а оказалось — трубочки для коктейля. Сейчас немцы утверждают, что у них не было никакой свободы, такой же кошмар, как здесь. На самом деле — колоссальная разница. И в общении тоже.
— Свобода определяется красотой коробочки из-под конфет?
— Красиво, эстетично — значит правильно. У нас во многих вещах осталось совковое восприятие, какое-то паскудное. Нигде в мире такого нет, чтобы вместо нормальных туалетов в школе — открытые унитазы. В Москве же — повсеместно. Это уродливо, многие дети стесняются справлять нужду публично. В XIX веке Россия была одной из самых чистоплотных стран Европы, в деревнях каждую неделю жители в баню ходили!
— Зато теперь летом вся Москва сидит на профилактике без горячей воды...
— И в светской жизни — такая же грязь. Мы с мужем на днях побывали на паре тусовок и решили, что по крайней мере в ближайшие полгода туда — ни ногой. Тебя рассматривают, тебя оценивают, да еще так открыто и нагло, что становится тошно. Одна из основ добропорядочного общества — не напрягай партнера. Иначе — не комильфо. Здесь — не комильфо.
— Вы никак леди?..
— Досталось в наследство от прабабушки. У нее было суровое воспитание. “Будешь знать всего два языка — выше горничной не поднимешься”, — предупреждала она меня. Прабабушка Елена Михайловна — выпускница Бестужевских курсов, Сорбонны — всю жизнь прожила с собранным узелком в углу, чтобы не метаться, если приедет “воронок”. В России никого из близких у нее не осталось — родные эмигрировали, муж погиб. Я спрашивала ее, почему она не уехала за границу. Я обижалась: “Если бы ты уехала, я бы сейчас гуляла по Парижу!..” На что прабабушка ответила потрясающе мудро: “Я люблю Родину”. Вот и моя дочь Аня, которую никто не учил патриотизму, — такая же. Недавно заявила, что хочет стать мэром Санкт-Петербурга. Дескать, за красивую и чистую Москву у нее душа не болит, а Питер — жалко.
— Увы, в моем детстве с семейными преданиями осторожничали. Да мне они, скажу честно, были совершенно безразличны. Это приходит с возрастом. Я поняла свою прабабушку Лену, когда сама повзрослела и стала много ездить. Но людей, которые могут обо всем рассказать, уже нет.
Они проплывают мимо — портреты предков, словно тиражированные отражения в зеркале. Белла донна — прекрасная испанка. Прапрабабушка со стороны ее матери.
— Прапрадед, довольно состоятельный человек, привез невесту-иностранку, — рассказывает Дашкова. — Уже здесь она приняла православие. Это были люди поколения Крымской войны... Безумно интересно отыскивать точки соприкосновения моей личной истории и истории страны. Я поняла одно: все зависит от случайностей. Нашу личность, наши поступки и их последствия определяет куча всяких “если бы”...
— Если бы вы не бросили балет, которым усердно в детстве занимались, то могли стать известной танцовщицей.
— Да, наверное. Упорства и воли хватило бы. Если бы я любила балет больше всего остального, то может быть... Значит, так не любила. Мне куда интереснее было складывать слова в стихи. В Литературный институт поступила с лету. Заранее узнала, что курс набирает поэт Лев Ошанин. И принесла ему в один из вторников на семинар свои творения — он одобрил.
— Странно, в наше время в поэты особо не рвутся.
— Научить быть поэтом — невозможно. Ты — раб своего вдохновения. Хотя могу похвастаться, что мои стихи проходили в курсе современной русской литературы в Колумбийском университете в Америке.
— Ух ты!
— Если быть совсем откровенной, то этот курс читал мой хороший знакомый. Он их и выбрал. Сказал, что лучше не нашел. Я, например, знаю англичанина, который уже лет десять пишет диссертацию по новой русской поэзии. Так тот все стихи вообще придумывает, ссылаясь на вольный перевод.
— Сейчас в России не до Пушкиных. Поэты предпочитают зарабатывать на детективах...
— Я не пишу детективы — я пишу остросюжетные романы. У нас как-то принято считать детектив дешевкой. Но я сама бы с удовольствием прочитала что-нибудь стоящее. Где оно?.. Разница между литературой и нелитературой конкретна: если весь мир в книге сосредоточен вокруг писательской персоны и ее комплексов, то и браться за эту книгу не стоит.
— Вы общаетесь со своими, как бы это сказать, сосестрами по перу?
— Нет. Они не хотят. У нас каждый мнит себя единственным гением. А я не собираюсь навязываться людям, которые за глаза, не имея на то никаких оснований, говорят обо мне гадости.
Было это в Сибири. Она ехала в творческую командировку с агитбригадой в компании веселых и прокуренных студентов.
Среди них — Алексей.
— Я поняла, что это мой человек, рядом с которым мне гораздо лучше, чем без него. В принципе я — натура самодостаточная. Но с ним было так свободно и спокойно, как никогда прежде.
— Ага, любовь с первого взгляда!
— Молодые были, голодные, денег в кармане ни гроша. Алексей украл для меня в магазине булку за семь копеек. Мы сели на лавочке, разломили ее пополам, светило солнце, и я вдруг осознала, что люблю его. Хотя мы были знакомы всего несколько дней. Примерно так все и произошло 21 год назад. К чести Алексея, больше он ничего и никогда не крал.
— В юности все кажется по-другому...
— Та легкость в общении уже никогда не вернется. Старые друзья остались, а новые — не появляются. Ужасно жаль. У меня большой круг знакомств, умные, начитанные люди, но чтобы болтать с ними до утра — такого нет.
— Так кто виноват, что легкость ушла?
— В моей памяти сохранилось несколько периодов, когда резко менялся стиль поведения людей. Были домашние праздники, когда от народа в общем коридоре не протолкнуться. И ты, карапуз, чувствуешь себя частью всемирного веселья. Потом пришли камерные посиделки в сигаретном дыму. Как мои родители только не уставали каждые выходные накрывать на праздничный стол? Для меня это было бы каторгой.
— Вы не домашний человек?
— Я дома работаю. А для устройства быта есть домработница. Хотя нет, скорее я назову ее помощницей по хозяйству. К счастью, у меня имеется еще и муж, который избавлен от традиционных мужских комплексов. Ему не зазорно помыть посуду или подмести пол.
— Насколько мне известно, именно муж подвигнул вас к написанию первого романа.
— Он не дал мне его забросить. Я ведь где только не писала — в кухне на тумбочке, на краешке ванны... А дочки маленькие, требуют маминого внимания. Настал такой момент, когда я засунула рукопись на антресоли: “Все, хватит, устала!” Алексей помог мне пережить это, за что я ему очень благодарна.
— Теперь, когда вы такая известная, приступы хандры миновали? Можно диктовать условия издателям — когда, мол, хочу, тогда рукопись и сдаю...
— Так не бывает, чтобы не хотелось писать. Я же в ответе за тех, кого придумала. Я читала маме отрывок из “Образа врага”, когда Алиса с сыном попали в Израиле в арабский квартал и там их чуть не убили. “Поскорее уведи людей в безопасное место и сама туда никогда не езди”, — распереживалась мама. Раньше я писала быстрее. “Никто не заплачет” вообще закончила за сто дней, на отдыхе в Болгарии, мне никто не мешал. Над последними двумя романами работала по году — из-за ремонта.
— А дочери как воспринимают, что мама круглые сутки — в обнимку с компьютером?
— Это часть их биографии. Но иногда в интересе окружающих ко мне они видят агрессию. Как-то с младшей Дашей пришла на выставку. Кругом — фотовспышки, журналисты, телекамеры. Прохода нет. Я нос почесала, а уже снимают. Смотрю, Дарья плачет. Ей меня жалко стало...
— Это была история абсолютного зла, причем реальная. Однажды, когда я сидела дома с маленькой Дашей, раздался телефонный звонок. Женщина просила о помощи. Очень дальняя знакомая моей бабушки, беременная. “Я в больнице. Мне сказали, что мой ребенок умер и будут искусственные роды. Но я чувствую, что он шевелится!..” — рыдала она в трубку. Выяснилось, что врачи сделали УЗИ и сообщили о смерти плода на основе лишь одного исследования! Я посоветовала бежать из этой клиники и повторить УЗИ хоть в метро... В положенный срок она родила здоровую девочку. Меня эта ситуация долго преследовала: я не понимала, кому понадобилось называть живого малыша мертвым. “Ты что, совсем дурочка?! — удивилась подруга. — Ведь из плаценты недоношенных делают дорогие медицинские препараты. По телевизору сюжет был”.
— Наверное, такие монстры, как ваша гинекологиня Амалия Петровна из “Крови нерожденных”, существуют только в романах...
— Я вовсе не хотела изображать реальных докторов. Но читатели писали, что знают роддом, где работает эта дама. Вроде бы и зовут ее так же. Возможно, такой реализм получился оттого, что первую дочку я рожала в жутком совке. После этого долго думала, что лучше умереть под забором, чем попасть в лапы нашим эскулапам. Когда забеременела Дашей, то решила воспользоваться альтернативным вариантом.
— Роды в ванной без медицинской помощи?
— Я записалась в группу “духовных акушеров”. Как будто под гипнозом ходила. На занятиях они тянули деньги и говорили ужасные вещи, чтобы заранее снять с себя ответственность. “Если ребенок не хочет жить, надо дать ему уйти, как маленькому принцу Сент-Экзюпери!..” Слава богу, муж не выдержал и отвез меня в обычный роддом. А “духовные акушеры”, за которыми я числилась, на следующий день после рождения Даши утопили в ванне другого младенца...
— Вернемся к Амалии Петровне. Жизнь — не книга. В действительности женщины-маньяки и садистки встречаются куда реже.
— Женщина может быть коварной, жестокой, злой, но обязательно мотивированно: ей важна живая реакция на себя, ей хочется, чтобы ее замечали, вот она и бесится. Иногда из домашних пустяков возникают чудовищные конфликты. Однажды мы с 4-летней Аней наблюдали такую сцену в троллейбусе. Парень старушке место не уступил, и она на него понесла: “Был бы у меня топор, я бы тебя к стенке поставила!” В салоне сразу наступила тишина, атмосфера раскалилась до предела, и вдруг моя дочь громко так заявляет: “Бабушка, убивать людей нехорошо!”
— А вы могли бы убить человека не на страницах романа, а в жизни?
— Зависит от обстоятельств, но из мести — нет.
— А оправдать убийцу?
— Однажды так и произошло. Я работала над романом “Никто не заплачет” и в какой-то момент поняла, что главного героя Николая Козлова — убийцу, негодяя — чисто по-человечески мне жалко. Его никто не носил на руках в детстве, его не любили — и вот он стал таким, каким стал. Книга не получалась. Я не могла идти дальше, потому что не определилась со своим отношением к герою. Пожаловалась мужу. “Ты что, его любишь?..” — неожиданно заявил Алексей. А я не знала.
— Как же вы из этой ситуации выкарабкались?
— Через силу написала эпизод, где банда Николая расправляется с двумя стариками и их внуком. Я ощутила себя жертвой, мальчиком, которого убивают. Мне было физически плохо, но наваждение прошло. Когда роман вышел, позвонил знакомый, человек не самый нежный и чувствительный: “Ты что, с ума сошла?! — разразился он гневной тирадой. — Я всю ночь не спал из-за переживаний! Больше так не пиши!” Помню, знаменитый наш детективщик Николай Иванович Леонов, с которым у меня были очень теплые отношения, рассказывал, как англичане предлагали ему написать сценарий про Чикатило. Он отказался. Мне не надо объяснять почему — я бы тоже так поступила.
— Говорят, вы могли бы стать телезвездой и приходить в гости с экрана телевизора?
— Да, предложения были. Режиссер видел меня ведущей “Слабого звена”, но, слава богу, я не подошла по характеру. Мне объяснили, что я должна презирать игроков и издеваться над ними в кадре. Попробовала — не получилось. Звали и в другое шоу, но перекроить свою жизнь и планы ради телеэфира, стать его рабой я не захотела.
— А слабо написать сценарий для телесериала?
— Как раз его сейчас и пишу, даже за новый роман не берусь. Согласилась по одной-единственной причине: моим соавтором выступает Владимир Железников, создатель “Чучела”. Но что за кино получится и снимут ли его вообще — неизвестно. Я мечтала, что режиссером будет Михаил Пташук, но он, к несчастью, погиб.
— И по какой же из ваших книг хотят снять кино?
— На сегодняшний момент права на экранизацию проданы только по “Месту под солнцем”. Меня, можно сказать, принудили это сделать. Знаете, на студиях работают специальные люди, “танки”. В их обязанности входит доводить авторов до сумасшествия, пока те не заключат договор. Один такой “танк” постоянно меня преследовал — в ресторане, в зоопарке, когда я с детьми на роликах каталась... Я боялась включать сотовый, потому что везде мерещился его голос. В конце концов пришлось все подписать, лишь бы его больше не видеть.
— Наверное, ваши заграничные издатели и поклонники не такие приставучие?
— Небо и земля. К тому же на Западе развит институт литературных агентов. Со своими издателями я беседую о Гете и Шиллере, а о долларах, марках и юридических тонкостях с ними разговаривает мой агент. Немцы предлагают: “Оставайтесь у нас жить. Мы вас больше любим, чем в России!” Они действительно сделали блестящий перевод моих романов. Я пока являюсь практически единственным современным русским беллетристом, которого издают за рубежом в роскошном твердом переплете. Многие раскрученные имена, по которым здесь с ума сходят, удостаиваются только дешевых мягких обложек.
— Так, может, и правда там лучше?
— Я люблю путешествовать, но жить предпочла бы только здесь. Никогда не сидела без дела в светских дамах. Кем только за последние пятнадцать лет не работала! Начинала с литконсультанта в “Сельской молодежи”, объездила весь Союз. Синхронила с английского при Ассоциации народов Сибири и Дальнего Востока. Побывала даже в литературных “неграх”. Перевела малоизвестный роман Агаты Кристи “Почему они не спросили Эванс?”. В итоге на внутренней стороне обложки красовалось имя сына владельца типографии — мальчик как раз заканчивал Иняз. Правда, денег за это унижение заплатили много — сплошь трешки и пятерки. Шла жуткая инфляция, и мы с мужем не знали, что на них купить. Я оставила всю пачку в одной комнате с маленькой Аней. Вхожу и глазам не верю: мятые рубли разбросаны по полу, а дочь подкидывает их вверх и восхищенно шепчет: “Какие бумажки красивые!..”
