В Китае свои деликатесы. “Вечером уложу дочку и сделаю вам черепаший суп, — обещает наша собеседница. — Надо только живую черепашку в супермаркете не забыть купить, а разделывать ее быстро. Хотите рецепт?”
Нас невольно передергивает — бедная, бедная черепашка! Нет, все-таки Восток — дело очень тонкое.
Похоже, он всасывает цивилизованных европейцев в себя, как зыбучие пески.
С Региной мы познакомились на берегу Желтого моря, случайно. И безумно обрадовались, увидев среди множества восточных лиц одно родное, русское.
Вот уже семь лет она, родившаяся под Рязанью, живет за Великой китайской стеной.
Не замужней женой, не вдовой, не наложницей — так.
— Пьелиан бай! (красивая белая — кит.) — продавцы на улицах наперебой зазывают Регину к прилавкам. Принимая за туристку, расхваливают грошовые китайские сувениры. А самые настырные даже пытаются дотронуться до руки.
Так здесь относятся к любому белому человеку. Дружить с европейцем, приглашать его к себе в дом — это престижно.
— У меня все отлично, лучше и не бывает, — скороговоркой произносит Регина. — Я, можно сказать, местная знаменитость, снимаюсь в рекламе. Сейчас в Китае модно, чтобы в роликах играли европейцы. Продюсер выловил меня на улице и уговорил прийти на кастинг. Осенью приступлю к съемкам в сериале, правда, в эпизоде, но и это неплохое начало. Хочу ли вернуться в Россию? Да что вы, я так рада, что уехала.
Рядом крутится пятилетняя Анютка, дочь. Регина не выговаривает ее здешнее имя, поэтому придумала для малышки второе, более удобоваримое. Странный ребенок, в полосочку. До пояса кожа смуглая, как у настоящей китаянки, а ступни и икры — европейские, светлые.
Анютка лопочет на чужом сладкозвучном языке. Мать переспрашивает ее тоже по-китайски и, ловя наш недоуменный взгляд, нехотя объясняет.
— Дочка до трех лет вообще молчала. Мне психолог объяснил: это от того, что я ей колыбельные на русском пела, а вокруг говорили по-китайски. Ребенку трудно переключаться с одного языка на другой, — Регина вздыхает. — Зато теперь мы общаемся, как все. Нет, по-русски она совсем не понимает. Зачем? У нее родина одна — Китай. В России дети от смешанных браков вызывают только нездоровый интерес.
* * *
Сюжет для мелодрамы. Любовь азиата и европейки.
Он — богатый. Она — бедная.
Он — китаец. Она — русская.
— Ты сошла с ума. Там едят воробьев и полная разруха, — рыдала мама Регины, помогая новобрачной паковать чемоданы в Китай. — С голоду помрешь, будешь ходить голой и босой. Я знаю, что такое китайские товары, — у меня кроссовки с рынка через неделю порвались.
Обычно, когда наши барышни собираются замуж за иностранцев, им завидуют. Это если настоящая, крутая заграница — а тут “made in China”. “Регинка закончит челночницей. И это если повезет”, — неискренне жалели ее подруги.
Встретились они на студенческой вечеринке, в мединституте. “Меня зовут Антошка”, — коверкая слова, произнес новый знакомый. Маленький, нескладный, с узкими плечиками. Чтобы встать вровень с Региной, жених поднимался на цыпочки. “Ой, какой у тебя большой, — показывал он на ее загнутые ресницы. — У меня не так”, — и хлопал щелочками вместо глаз.
Больше всего Регину поразило, что Антошка совсем не умел подмигивать. Морщил лоб, словно клоун, кривил лицо, чем вызывал дружный смех в компании.
— Когда он предложил мне замуж, я ни секунды не раздумывала. Антошка относился ко мне будто... к цветку лотоса. Русским бы мужикам так!
Регина думала, что едет приблизительно к равным ей по социальному положению людям. Ведь в Китае социализм! Да и жених на Креза не походил: потрепанные джинсики с вьетнамского рынка, десятиметровая комнатка в студенческой общаге...
— Я и знать не знала, что в России учатся дети только очень богатых китайцев. Никакого равенства и братства там в помине нет. Отец Антошки — влиятельный коммерсант, у них дом у моря, квартира и бизнес в Пекине, — восклицает Регина.
* * *
В китайском Вейфане каждый год проводится знаменитый международный фестиваль воздушных змеев. Каждый, кто хочет, выходит на большое поле за городом и, ловя ветер, запускает в небо своего “летающего дракона”.
По окончании участники, снимая белоснежные перчатки с истертых в кровь рук, церемонно раскланиваются и искренне восхищаются полетом змеев-победителей.
— Когда я побывала здесь первый раз с Антошкой, то чуть не сорвала им праздник, — вспоминает Регина. — Народ побросал своих змеев, обступил меня, словно голливудскую звезду. “Высокая! Красивая!” — неслось со всех сторон. Люди протягивали Антону “мыльницы” и просили меня с ними щелкнуть.
Теперь она приезжает сюда с дочкой Анютой. Удивительно, но все повторяется.
“Хелло!” — орут ей совсем незнакомые прохожие. “Нихао!” — небрежно приветствует их по-здешнему Регина. Она давно привыкла к своей популярности.
И все-таки смешанных браков в Китае немного. Тут своих невест хватает, все-таки коренных жителей — миллиард с хвостиком!
Говорят, что в следующем веке эта страна обгонит весь мир. А сейчас за Великой китайской стеной незримо притаилась цивилизация, совсем не похожая на нашу.
Те, кто ее строят — маленькие гномики подземелья, — умело скрывают свои истинные чувства под маской безупречной вежливости.
Они действительно испытывают восторг перед людьми с белой кожей, но одно дело, когда пришелец — желанный гость.
— И совсем другое, когда входишь в дом нежданной невесткой. Антошка попросил у родителей письменного благословения на нашу свадьбу. Те его дали, но вскоре я поняла: они нашему браку не рады. Мы в прямом смысле слова говорили на разных языках. Свекровь приторно улыбалась и подливала мне чай в день знакомства, а сама сверлила меня глазами, будто дырку хотела прожечь.
* * *
Первый разлад произошел, когда жена-иностранка захотела работать. Переводчик с русского — дефицитная специальность, не говоря уже о том, что Регина могла бы постараться года за три сдать врачебный экзамен на китайском. “Это совсем необязательно, мы же не голодаем”, — привычно улыбнулся Антошка и разрешения на работу не дал.
Странная смесь капитализма и коммунизма. По телевизору — сплошные съезды, в программах новостей по полчаса рапортуют китайские лидеры. А в супермаркетах товары со всего света и по копеечным ценам. Изобилие радовало. Но через год Регина привыкла, и стало скучно...
Она посетила блестящий Гонконг. Деловой Шанхай. Водопады в Гуишо и буддийские храмы — диковинки удивляли, но только когда на них смотришь в первый раз.
Антошка не возражал против этих поездок. И вообще вел себя очень мило. Но никогда, даже в минуту близости, она не знала, о чем он думает, чем живет. Безупречная вежливость и улыбка на лице, будто не живой человек, а разукрашенная маска, как в пекинской опере.
— Я не ощущала себя настоящей женой. Что же это такое — мы друг с другом нормально не разговариваем. Ни тебе шуток, ни криков, привычных для русского человека разборок. Только: “Да, дорогой!”, “Нет, дорогой!” И близких подруг у меня не было, потому что жаловаться здесь не принято. Показывать незнакомым негативные эмоции — это верх неприличия. Тем более когда дело касается семьи. Муж — это святое...
Однажды она наблюдала, как Антошка и свекор смотрели по телевизору футбол. Китайцы продували какой-то иностранной команде с разгромным счетом. После каждого гола в ворота их сборной муж с отцом восхищенно аплодировали и наперебой хвалили чужих игроков.
— Как вы можете ликовать победе конкурентов? — удивилась Регина, прекрасно помнившая, как чертыхались ее московские знакомые при каждом проигрыше россиян.
— Но они же действительно хорошо играют. Мы радуемся их искусству.
— Я и не знала — правду ли они говорят или придуряются. Я не верю в их искренность. От таких людей можно ждать все что угодно. В лицо тебе улыбаются, а за пазухой камень. Хотя иногда начинаю сомневаться: может, это не они, а я ненормальная?
* * *
Через два года она ужасно заскучала. Вокруг были одни улыбчивые китайские лица. И ни одного родного...
— И тогда я решила родить ребенка, чтобы был рядом хоть один человечек, похожий на меня.
— У нас можно иметь только одного ребенка. Партия не позволяет больше. В Китае много людей и мало места, — объяснил Антошка. — Только в деревнях можно рожать сколько и кого захочешь. У бедных нет паспортов, они работают на земле. А у нас с тобой будет сын. Сын — это хорошо. Сын нужен.
— Кунья! (девочка — кит.) — произнесла акушерка, протянув ей раскосого младенца.
— Хорошо, пусть девочка! — привычно согласился Антошка. Но у Регины почему-то тревожно сжалось сердце.
Когда дочери исполнился год, отец самолично отрезал ее косичку себе на память. Это традиция. Бабушка с дедушкой обожали внучку — и это тоже традиция. Дети до пяти лет в Китае приравниваются чуть ли не к божествам. Они могут делать все, что им заблагорассудится, — даже покакать посреди огромного супермаркета, никто слова не скажет.
— Я хочу поехать к маме в Россию, — осторожно попросила жена у Антошки, как только Анютка начала ходить. Тот милостиво кивнул: “Отлично! Покажи ребенка русской бабушке, пусть порадуется”.
Регина и не догадывалась, отчего такая доброта. И только потом узнала, что это свекровь внушила мужу: “Может, она и не вернется. Тогда у тебя будет еще жена. Она родит сына”.
* * *
— Как будто и не твоя, — честно резанули старые подруги, с любопытством разглядывая желтенькую девочку. — Глазенки раскосые, восточная кровь европейскую всегда переборет. Нет, полукровкам у нас делать нечего — помнишь, в школе был “ребенок Московской Олимпиады” и как мы все его дразнили?
Регина хотела их послать, но не стала. Нельзя показывать, что у тебя проблемы. Нельзя жаловаться, как по вечерам, всматриваясь в черно-белые фотографии из старого альбома, надеешься найти хоть что-то общее со своей собственной дочерью.
Этому ее научил Китай. Постепенно, исподволь, она и не поняла, когда стала думать так.
— Ты надолго? — скривилась мать.
— Как получится...
— С ребенком лучше в нашем саду гуляй, по городу не ходи. Застыдят.
Через месяц мать, будто почувствовав что-то, предложила купить детскую кроватку — Анютка растет, скоро в коляске не поместится. А потом привела для Регины врача из больницы — разведенного плешивого мужичонку лет сорока. Сама ушла с внучкой к приятельнице.
— Ну ты чего? Недотрога, что ли? — обиженно замычал “жених”, раскрыв объятия после бутылки водки. — Строишь тут из себя, будто никто не знает, что у тебя ребенок — мутант. У-у-у, блин, мулат...
Регина вытолкала кавалера взашей и в тот же вечер заказала по телефону обратный билет.
— В Пекинском аэропорту нас никто не встретил, хотя мы и дали телеграмму еще из “Шереметьева”, — вспоминает Регина. — Я пыталась дозвониться мужу, но бесполезно. Анютка в дороге заболела ветрянкой. Начались проблемы с карантинной службой, нас чуть обратно не выслали.
Дома их ждал сюрприз. Антошка в нарядном костюме жениха рядом с незнакомой китаянкой в европейском венчальном платье позировал для свадебного альбома.
* * *
“Мы думали, что ты не приедешь, — ничуть не смутившись, улыбаясь, заявил муж. — Мой отец выслал в Россию бумаги для развода. Через месяц у меня свадьба, а пока мы с моей новой женой фотографируемся на память”.
— Многие в Китае делают фото не в день свадьбы, а до или после, — с горьким смехом объясняет Регина. — На Востоке не любят суетиться, все должно быть продуманно. Вот Антошка не подумал, и досталась ему первый раз неправильная иностранная жена. А та, новая, как я потом узнала, раньше вроде была его наложницей — нормальная практика у богатых китайцев. Власти с этим борются, но бесполезно — этому обычаю много сотен лет.
В России Регине делать было нечего, это она понимала точно. Решила остаться в Китае. Сняла недорогую квартиру и устроилась учительницей русского языка. Даже не потребовала половины мужниного состояния, положенного ей по закону при разводе. Правда, не из-за гордости, просто не знала, что так можно. Но и Антошка дочку не забывал — каждый месяц привозил игрушки и деньги на ее содержание.
— Я наняла Анюте китайскую няню, очень молчаливую, что-то среднее между Мэри Поппинс и статуэткой Будды. Мы не бедствовали. Я вообще зарабатывала по китайским меркам превосходно, около двух тысяч юаней, приблизительно двести пятьдесят долларов. На зарплату преподавателя университета здесь можно спокойно прокормить целую семью — шмотки и техника стоят сущие гроши, а на сто наших рублей каждый день закупаешь полрынка еды, свежие фрукты круглый год.
Вскоре у Регины появился и бойфренд. Звали его Даниэном. Он был официантом. По-русски знал только “Я тебя люблю!”, ее же имя с твердой буквой “р” наотрез не выговаривал — для него она стала Лекиной.
— Даниэн часто водил меня в свой ресторанчик, куда не ходят туристы. Честно говоря, сначала я не могла есть их палочками, да еще и слушать чавканье у своего уха — китайцы так показывают, что еда им нравится, — рассказывает Регина.
Но потом Даниэна сменил бизнесмен из Гонконга. Был еще русский моряк Петя, который тусовался в Китае по каким-то своим темным делишкам: “Не боись, Регинка, скоро вместе вернемся домой — богатыми и счастливыми”, — обещал он ей.
— Нет, я не брала деньги за любовь, хотя от помощи не отказывалась, — заверяет Регина. — В этой стране за то, что мужчина ходит к проститутке, теперь дают два года исправительных лагерей. Местные власти надеются укрепить семьи, ведь каждый пятый брак в Китае распадается. И очень часто мужчина уходит от законной жены к собственной наложнице, так что я — не исключение.
* * *
— Меня зовут Анюта! — мелодично произносит, смягчая согласные, желтенькая девочка и оглядывается на мать — хорошо ли получилось? Это — единственная фраза, которую она говорит на языке русских предков. Да и то, как выяснилось, папа научил.
Мы идем к морю. Почему его называют Желтым? Темное, мутное и дна не видно — будто скрывает свой изменчивый характер, свои тайны. Не то что наше Черное, в котором у берега каждый камешек как на ладони.
Те, кто прожил здесь хотя бы несколько лет, утверждают одно — китаец в любой стране мира останется китайцем, воздвигнет вокруг себя непробиваемую броню из древних ритуалов и будет слепо следовать им. А иностранцы, наоборот, быстро ассимилируются, даже глаза у них через несколько лет будто бы начинают немного косить.
— Я и сама не знаю, когда стала думать и вести себя как китаянка. Возможно, это случилось в больнице, куда попала с гепатитом, — размышляет Регина. — Я лежала в палате для самых бедных. Мои вещи конфисковали и сожгли в приемном покое. Я думала, что умру и меня похоронят где-нибудь в общей могиле, вдалеке от Родины. Рука сама тянулась к бумаге, я хотела написать матери письмо и попросить забрать меня отсюда. И вдруг поняла, что не могу — просто не получается. Хочется улыбаться вопреки всему и сочинять, что у меня все будет хорошо! Но ведь сейчас у меня действительно все хорошо. Теперь я по-другому живу, знаю: нельзя плакать и жаловаться на судьбу. Этим можно накликать еще большую беду. Здесь считают, что изменить в судьбе ничего нельзя. Можно только благодарить за то, что тебе дано.
Улыбчивый продавец на пляже всучивает нам россыпи бус из крупного морского жемчуга. Регина принимается торговаться.
— О чем он говорит? — спрашиваем мы, видя их азартный спор, похожий на танец.
— Он сердится, что я помогаю чужакам сбрасывать цену. Для него вы чужие, а я — своя.
