Отчего происходит катастрофический коллапс нашей науки? Первое, что ответит любой встречный, — из-за нехватки денег. И это верно. Но лишь отчасти. Россия, сколько бы ни говорили о ее бедности, остается одной из богатейших стран мира. Жалкие крохи бюджета, сбрасываемые на науку, все равно исчисляются в сотнях миллионов долларов. Деньги — кто бы спорил! — важны и необходимы, но не только их недостаток губит науку.
Россия — одна двадцатая СССР
Институт экономики переходного периода провел опрос отечественных ученых: из-за чего многие из них покидают родину? Среди вариантов ответа был предложен и такой: отсутствие перспектив роста. Так ответили 28% опрошенных.
Что это значит? Имеется немало интеллектуалов, сознательно выбравших стезю исследователя. Эти люди достаточно умны и образованны, чтобы понять очевидную истину: никогда, за редчайшим исключением, ученый не будет столь богат, как предприниматель. Тем не менее в обществе всегда есть известный процент людей, готовых жить средне (заметьте, не впроголодь, не рыться на помойках) ради удовлетворения естественной тяги к познанию.
Такие люди вряд ли соблазнятся западным комфортом в ущерб своему призванию. И если все-таки они уезжают, то не за длинным долларом, а за возможностью продлить жизнь в науке.
Пока уезжали единицы, сотни, даже тысячи, еще удавалось, встав в патриотическую позу, плюнуть вдогонку “отщепенцам”. Когда крысы с корабля кинулись всей своей популяцией, остающимся на “Титанике” впору приглушить музыку в баре и поинтересоваться, какова температура воды за бортом...
Официальная статистика, используя данные Госкомстата за 2000 год, утверждает: в системе Российской академии наук работает около 900 тысяч специалистов (в советские времена было чуть больше 1 миллиона — выходит, потери есть, но они не больше 15%).
А вот президент, говоря на эту тему, воспользовался данными Совета безопасности и привел совсем иную, обескураживающую цифру: за последние пять лет из науки ушли 800 тысяч человек!
Риторический вопрос: кто же прав?
Вот как, с помощью элементарного расчета, ответил на него заведующий кафедрой физики Московской государственной академии тонкой химической технологии Борис Владимирович Алексеев:
— Я беру опубликованную цифру: фонд заработной платы Российской академии наук на нынешний год — 3,145 миллиарда рублей. Делю ее на 1,358, чтобы исключить налоги. Полученную величину еще раз делю на среднюю годовую зарплату по РАН (3500 рублей в месяц). Результат — примерно 50 тысяч. Такова реальная численность работников, занятых в академической науке.
Выходит, кадровый состав российской науки и советской соотносится как 1:20!
Профессор Алексеев привел на эту тему любопытный пример из личного опыта:
— Недавно я находился в США — читал лекции по своему разделу физики. В частности, делал доклад на семинаре, посвященном проблеме роста кристаллов, в Космическом центре имени Маршалла. В ходе доклада я вспомнил о термине, введенном советским физиком Я.Френкелем, — энергия разрыхления. И заметил, что аудитория не понимает английского аналога русского слова “разрыхление”. Тогда я понял, что она в основном русскоязычная...
Неизвестно, сколько из покинувших науку сменили гражданство, а сколько предпочли безбедную жизнь в бизнесе. Но отток из фундаментальной науки более 90% людей — без всякого преувеличения национальная катастрофа, не имеющая аналогов. Это ведь примерно то же, как если бы у нас уже было вырублено 90% лесов, выкачано 90% нефти или отравлено 90% воды. Но экологические бедствия, о которых правомерно кричат, все же во много раз менее катастрофичны, чем интеллектуальные...
Динозавры грустят о себе
Пока что речь шла о количестве. Заговорим о качестве — легче не станет. Вот официальные данные: средний возраст членов РАН превышает 70 лет, а средний возраст вузовских профессоров — 67 лет. Иначе говоря, руководят отечественной наукой и готовят для нее кадры лица пенсионного возраста. Конечно, дай им всем бог еще долгих и плодотворных лет. Но, реально оценивая ближайшие перспективы, с учетом того, что Академия наук — отнюдь не геронтологический клуб, а нынешняя стрессовая жизнь вовсе не способствует установлению рекордов долголетия, приходится признать: наша наука дышит на ладан.
За чашкой чаю в одной из лабораторий Института физики Земли я невольно заметил: среди моих собеседников нет ни одного моложе 60. Затронув в разговоре этот деликатный вопрос, убедился, что попал в кровоточащую рану. Таково положение не только в этой лаборатории. Во всем институте, некогда одном из крупнейших в академической системе, численность личного состава сократилась втрое. Остались только старики и молодежь. Первые — потому что, во-первых, поздно устраивать перевороты в личной жизни, для большинства уже нереально выучить иностранный язык для работы за рубежом, а скромная зарплата, сложенная со скромной же пенсией, все же позволяет существовать. У молодежи свои резоны: защитить кандидатскую, став по-западному доктором наук, после чего можно “выставляться на трансфер” в зарубежные научные центры.
Получается, зияющая демографическая дыра от 30-летнего до 60-летнего возраста втягивает в свой могильный вакуум остатки некогда передовой науки. Причем расширяется эта дыра в обе стороны: ветераны стареют, а приток молодежи все меньше — ведь тех, кто передает им опыт и знания, тоже становится с каждым годом меньше. Доцент — среднее звено в вузовской преподавательской системе — самое быстроисчезающее.
Еще несколько лет — и российские профессора разделят судьбу динозавров: эликсир молодости пока не открыли, а пополнения черпать неоткуда...
Вот почему зарубежные менеджеры от науки активно вычерпывают последние юные дарования российской науки, великодушно снижая уровень требований и возрастной ценз. Они тоже хорошо понимают: “остатки сладки”. Российская школа подготовки научных кадров вымирает ускоренными темпами: естественный уход поколений усугубляется нарушением преемственности, исчезновением научных школ.
Совсем скоро селекционеры престижных зарубежных фирм утратят интерес к российской оранжерее вундеркиндов: не останется садовников, а дичком вундеркинды не растут...
Стража у пирога
Если бы даже откуда ни возьмись вдруг на российскую науку хлынул золотой дождь нежданных инвестиций, он бы вряд ли уже продлил ее агонизирующее состояние. Структурный распад науки в последние годы происходил с такой стремительной скоростью, что его впору сравнить с четвертой стадией онкологической болезни.
Поэтому деньги, при всей их несомненной важности, еще далеко не все. Не менее существенно, как наука организована и как она управляется.
Основным ее структурным ядром по-прежнему остается Академия наук. Но если в развитых странах национальные академии — своего рода логотеки, хранилища накопленных знаний, традиций, опыта, то наша академия — одновременно министерство науки и клуб директоров.
РАН унаследовала от АН СССР закрытость, крайнюю степень централизованности и административный консерватизм. Общество за полтора десятка лет разительно изменилось. Академия наук, слегка изменив название, по существу осталась прежней. Чтобы стать ее членом, недостаточно, а порой и не требуется быть выдающимся ученым. Зато важно быть директором института. Кандидат-недиректор имеет минимальные шансы влиться в ряды “бессмертных”. А вот институт, директор которого по каким-то причинам не стал академиком, имеет плохой гороскоп: при дележке пирога такой “нерадивый” институт останется без куска.
Выборы новых членов Академии наук осуществляют старые ее члены, поэтому предвзятость гарантируется. Повод для возникновения очередной вакансии — один, печальный: переход действительного члена в мир иной. Член-коры, поздравляя со славным юбилеем действительного члена и желая ему долгих лет, вынуждены наступать на горло собственной карьерной песне: ведь чем дольше задержится на этом свете юбиляр, тем дольше будет стоять в академическом предбаннике его более молодой (а на самом деле уже далеко не молодой) последователь.
Функция национальной логотеки давно подменена куда более актуальной — влиянием на распределение финансовых потоков. При этом чиновник, как правило, оказывается куда влиятельней ученого. Отсюда и искушение ввести в состав академии нужного чиновника.
В 1991 году один из членов Академии наук по инженерной секции был избран с помощью единственной фразы председательствующего: “Он нам нужен”. “Он” был руководителем профильного комитета Верховного Совета РСФСР. Как известно, стоит один раз поступиться принципами — и стыдливость отпадет сама собой. Система, развернутая в административную сторону, начинает порождать себе подобных.
Все на свете академии наук отчасти консервативны — такова их охранительная роль в культуре. Но если у этой общественной организации появляются функции государственной структуры, чрезмерная централизация и признаки естественной монополии, безграничный консерватизм академии начинает душить саму науку.
К сожалению, эти отличия РАН унаследовала не только от АН СССР, но и от ее предшественницы — Императорской академии наук. Тоталитарное мышление всегда доминировало в России — наверное, поэтому принципы централизованной системы были заложены при организации Академии наук еще Петром I.
Отсюда, к сожалению, не изжитая традиция “пожирания” академическим сообществом своих самых одаренных и независимо мыслящих членов.
Ломоносов представляется большинству из нас этаким классиком в напудренном парике, первым из российских ученых. Мог ли гений испытывать какие-то проблемы в сообществе коллег?..
Оказывается, мог. И еще какие проблемы! В 1743 году Ломоносов даже был посажен на гауптвахту, а затем только в связи с болезнью переведен под домашний арест. Этому наказанию, длившемуся восемь месяцев, а в дальнейшем — уголовному делу, прекращенному лишь спустя многие годы после его смерти, Ломоносов подвергся из-за своего конфликта с академиками, который так описан в их жалобе Следственной комиссии: “Ломоносов приходил в ту палату, где профессора для конференций заседают... Ломоносов, не поздравивши никого и не скинув шляпы, мимо них прошел... а идучи мимо профессорского стола, ругаясь остановился... и крайне поносный знак самым подлым и бесстыдным образом руками против них сделав, пошел в Географический департамент”.
Если уж Ломоносова не пощадили — до конца жизни преследовали, знать, сильна Академия наук. Она и сегодня не ослабла: все финансовые потоки, связанные с научными исследованиями, стремится подмять под себя; старается единолично влиять на формирование у руководства страны нужного мнения по поводу приоритетности тех или иных научных направлений. Характерно, что РАН взяла под контроль Комиссию по науке при Президенте РФ. Любое письмо “на высочайшее имя”, связанное с научной тематикой, ложится на стол этой комиссии, то есть попадает все в ту же РАН.
Академия наук остается самой жесткой, самой нереформируемой неестественной монополией, чуждой духу свободной конкуренции и рыночных реформ.
Бессмертные хозяева науки
По мнению профессора Б.В.Алексеева, даже в советской, весьма централизованной науке было больше возможностей для конкуренции, чем в науке российской. Помимо АН СССР и других государственных академий разные аспекты науки курировались Госкомитетом по науке и технике, Военно-промышленной комиссией при Президиуме Совмина, Минвузом, имевшими свои бюджеты.
— Когда у меня появлялось новое предложение в оборонной сфере, — говорит Борис Владимирович, — я имел возможность пойти в Кремль и по линии ВПК пробить деньги на разработку. Сейчас в аналогичной ситуации я могу лишь подать заявку на грант в один из фондов, например в Российский фонд фундаментальных исследований, находящийся под контролем РАН (хотя в системе Академии наук всего 360 научных учреждений из 4000 имеющихся в стране). Но с фондами невозможна дискуссия. Если я не получаю гранта, мне не находят нужным даже объяснить почему. Зачастую возникает абсурдная ситуация: эксперт фонда, кандидат наук, рассматривает заявку доктора наук и может отклонить ее, даже не утруждая себя мотивацией!
Вот так централизация, мутирующая в монополизм, подрывает стимулы к развитию и, отстаивая корпоративные интересы, ведет общество к стагнации.
Возвращаюсь к началу. Рядовой ученый, вовсе не помышляющий об административной карьере, готовый всю жизнь просидеть за компьютером, осциллографом или ретортами, уезжает за рубеж не только ради денег. Он уезжает, потому что сложившаяся система организации науки на родине лишает его шансов на успех. Чтобы чего-то добиться, под свою тему нужно получить деньги. А чтобы их выбить — приходится создавать лобби. Но для этого следует иметь высоких покровителей на верхних этажах иерархии РАН.
За рубежом наука не только значительно лучше финансируется. Она, что не менее важно, иначе устроена. Ученый может спокойно заниматься своим делом, зная, что, если он добьется успеха, этот успех с большой вероятностью будет замечен. Ученому не придется униженно баллотироваться в национальную академию наук — его туда пригласят. У нас в погоне за необходимым числом голосов кандидат в академики вынужден долгие годы тусоваться в среде “бессмертных”, носить портфели за старшими товарищами и угождать будущим выборщикам. На эти придворные маневры уходит часть жизни, и не всегда с желаемым результатом. Не хочешь играть в кулуарные игры — останешься “чайником”.
В США отбор талантливых ученых ведется через Национальный совет научных исследований, объединяющий структуры Национальной академии наук США, Инженерной академии и Института медицины. Во Франции Национальный центр научных исследований имеет лишь 337 собственных подразделений, а еще 959 — ассоциированы с вузами страны.
Как видно, в развитых странах структура науки застрахована от монополизации. И лишь у нас одна тысяча “бессмертных” сумела все рычаги влияния сосредоточить в своих руках.
Но ученым ли не знать: где единомыслие — там исчезает мысль...
Академики ревизуют президента
В обществе, больше не скованном страхом, на всякую монополистскую тенденцию возникает реакция. Если РАН безраздельно завладела отечественной наукой — стали появляться альтернативные академии наук: Российская академия естественных наук, Российская инженерно-техническая академия, Международная академия информатизации... Скромный титул “академик”, без указания, какой именно академии наук, стали приписывать вслед за своей фамилией люди не только не увенчанные славой, но порой даже не получившие высшего образования. Все это осталось бы анекдотом, если бы новоиспеченные академии наук не учреждали альтернативные аттестационные комиссии, “выпекая” докторов наук, избавленных от мороки защищать диссертации...
В советские времена бытовала шутка: действительный член Академии жилищно-коммунального хозяйства (имелась такая). Сегодня можно встретить доктора садово-огороднических наук и подержать в руках его диплом с подписями и печатью — не исключено, что подлинными.
А тут еще среди “альтернативщиков” прошел слух, что вскоре специальным указом Президента России статус некоторых из новых академий наук будет приравнен к статусу РАН. Если это правда, то хорошо ли?
С одной стороны, хорошо, что может быть разрушена еще одна монополия. Но с другой — не смешается ли все окончательно в доме Облонских и сапоги начнет тачать пирожник?..
Как же быть? Как посягнуть на монополию, не потеряв лучшее, что сумела сберечь отечественная “большая академия”?
У профессора Алексеева идея такая: создать Ассоциацию заслуженных деятелей науки и техники России. Их в стране примерно 1200 человек, работающих преимущественно в вузах. В квалификации этих людей сомневаться не приходится: это звание, которое присваивается за подписью Президента РФ, случайным людям не перепадает. Высокие критерии его присвоения исключают “блат”, “нужность” и прочие привходящие мотивы.
Именно из числа “заслуженных деятелей”, по мысли Алексеева, могли бы рекрутироваться советы экспертов научных проектов и определяться приоритетные направления развития науки.
Борис Владимирович видит в такой ассоциации известный противовес Российской академии наук. Хотя значительная часть академиков и “заслуженных деятелей” — это одни и те же люди. Кроме того, создав новую ассоциацию и подняв президентской волей ее статус на уровень РАН, не получим ли просто другой вариант “министерства науки”?
Может, идея требует обсуждения и доработки. Как бы то ни было, но парадокс, на который указывает Алексеев, имеет место: заслуженным деятелям науки и техники России, единственным людям, имеющим высшее государственное признание — грамоту, подписанную лично президентом страны, — стипендию утверждают по итогам конкурса, проводимого все той же Российской академией наук. Не говоря уже о том, что эта стипендия в пять раз меньше, чем у член-кора РАН, и последние 9 месяцев не выплачивается, престиж выдающихся ученых, заверенный президентом страны, подвергается сомнению “клубом бессмертных”.
На наших глазах завершается трехсотлетняя история отечественной науки. Наверное, поздно дискутировать, как ее спасти. Может, хотя бы достойно с ней попрощаться?..
