Такие мысли одолевали меня, когда я подъезжал к Воронежу. Неожиданно вспомнил, что не был здесь уже 4 года. Накануне созвонился со старым другом, которому уже перевалило за 90. Григорий Дормидонтович Афонин — потомственный врач, он всю жизнь провел в Воронеже, лишь годы войны на фронте. Дошел до Берлина. Когда встречаюсь с ним, вспоминаю врубелевского богатыря: он почти квадратный. Квадратная седая борода. А квадрат — идеальная фигура. Огромные ручищи — при дружеском рукопожатии ощущается его сила. Равного Григорию нет в Воронеже: на спор он спокойно уплетает на Масленицу сотню тончайших, почти прозрачных блинов, запивая их медовухой. Еще недавно мог завязать узлом кочергу, на спор опорожнить литровую бутыль водки и не захмелеть. Но самое ценное — без него я вряд ли когда-либо разобрался бы в том, что происходит в центре России.
Поезд уже в Воронеже, проползает по берегу водохранилища, разрезающего город пополам. Справа и слева — убогие домишки, ютящиеся по берегам обрывов. После войны погорельцам выделяли крохотные участки для застройки. Обнищавшие россияне лепили свои домишки подобно ласточкам — из всего, что было под рукой. Уже выросли их дети, родили детей, а домики так и остались такими же жалкими и убогими. Интересно, докатились ли сюда, в центр России, новые капиталистические веяния, которые уже преобразили Первопрестольную и перекраивают Питер?
Поезд подползает к перрону. Вижу богатырскую фигуру Григория, который высматривает мой вагон. С трудом выбравшись из медвежьих объятий старика, сажусь в его старенькую 21-ю “Волгу”, и мы въезжаем в город.
“Это будет кафедральный собор Воронежа”. Оказывается, историки считают, что первый воронежский храм был выстроен вместе с первыми городскими постройками в 1586 году и освящен в честь Благовещения. Достоверно известно, что Благовещенский храм, который поначалу был деревянным, неоднократно горел. И лишь в 1682 году, при первом воронежском епископе, современнике и друге Петра I, святителе Митрофане, был отстроен каменный кафедральный Благовещенский собор. Когда в начале XIX века собор ремонтировали, были обретены мощи святителя Митрофана, и тогда же воронежский архиепископ Антоний создал при храме Митрофанов монастырь.
С того времени и храм, и монастырь стали центром духовной жизни города. Недаром большевики в декабре 1919 года повесили на царских вратах Благовещенского собора воронежского архиепископа Тихона. Вместе с ним погибли от рук богоборцев 160 воронежских пастырей. Вскоре после этого и храм, и монастырь были закрыты, а уже в 50-е — взорваны. Теперь здесь — главный корпус Воронежского университета. И вот теперь, хотя и на другом месте, собор восстанавливается. В октябре 1998 года в епархию приезжал Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II, и именно он заложил первый камень в основание Благовещенского собора. Прошло всего четыре года. Красавец собор виден теперь с любой городской окраины.
Место выбрано на редкость удачно. Недалеко от вокзала, посреди городского сквера. Такое ощущение, что это центр города. Обойдя собор, подумал, что этот храм, быть может, на самом деле символ уже нового, XXI столетия. И дело даже не в его размерах. Важно, что посреди всеобщего развала, обнищания, безверия, и прежде всего — безверия в то, что у России есть будущее, возводится величественный красавец храм, в котором будет светло и просторно тысячам людей, которые придут сюда молиться.
Мы продолжаем наш путь. Мое внимание привлекает когда-то, по-видимому, роскошное, а ныне изрядно обветшавшее четырехэтажное красное здание с колоннами. “А, это бывшая Воронежская семинария. Сейчас здесь располагается техникум Госстроя, да половину занимают коммерческие структуры”. — “А возвращать здание церкви местные власти не собираются?” — “При чем тут местные власти? — удивляется в свою очередь Григорий. — это Москва не собирается возвращать. Как-никак 14 тысяч квадратных метров”.
Григорий Дормидонтович предлагает посетить новостройки. Для Первопрестольной это самая большая проблема. Спальные районы Москвы — бетонная духовная пустыня. Храмов — раз-два и обчелся. Ни музеев, ни кинотеатров, ни спорткомплексов. Что ж удивляться, что диковатая молодежь с окраин приезжает в центр Первопрестольной развлечься и неожиданно начинает все громить вокруг, как это было недавно на Манежной площади...
“А в Воронеже митрополит Воронежский и Липецкий Мефодий заложил 20 новых храмов. И все в новых районах, — рассказывает Дормидонтович. — Построили немцы на окраине городок для военных, а там уже возводится храм во имя Ксении Петербургской. Вот, например, храм во имя Всех Святых, в земле российских просиявших. Поначалу поставили небольшой храм, модульный, нашей воронежской разработки. А сейчас вырос огромный, похожий на тот, что Константин Тон выстроил в Задонске в конце позапрошлого столетия”. Вознесшийся к небесам храм я увидел издалека. Среди хрущоб он кажется инопланетным блистающим космическим кораблем. “Когда освятят каменный храм, модульный разберут — и куда-нибудь в новый район”.
“А сколько храмов было на весь Воронеж в начале 80-х?” — “Всего-навсего три. Слава Богу, наш владыка за 20 лет своего служения открыл еще 15. И глядишь, годика через два-три заложенные 20 откроются. А монастырей у нас вообще не было. А сегодня уже 9! Стоит сравнить: на 1982 год было в Воронежско-Липецкой епархии 70 храмов, а сегодня — 400! Трудно приходится, да с Божьей помощью справляемся. Дай Бог долгих лет нашему патриарху! Ведь за него мы должны Бога молить — раньше епископов с кафедры на кафедру переводили, тасовали что колоду карт, чтобы не привыкали к пастве. А теперь нет — трудятся пожизненно!”
Измученный жарой и дорогой, я останавливаю старика, который вознамерился показать мне все строящиеся храмы Воронежа. Напоминаю ему, что завтра предстоит поездка в Задонск. Странно было бы, приехав в Черноземье, не посетить знаменитый монастырь и не менее известную пустынь, где жил и молился святитель Тихон Задонский.
Оппозицией в Ленинградской области руководил епископ Гдовский Димитрий (Любимов), а в Воронежской — епископ Козловский Алексий (Буй). Они-то и стали во главе движения, которое позже получило название “непоминающих”, или “Истинно-Православной Церкви”. Только не надо путать их с современными самозванцами, которые выдают себя за их преемников. Настоящие “непоминающие”, совместно с епископами, которые в это время томились на Соловках, в первом образцовом советском концлагере, осудили политику митрополита Сергия (Страгородского). Митрополит Сергий в 1927 году заключил союз с безбожной властью: придумал словцо-то какое — “лояльность”. Видно, надеялся, что сможет выторговать для Церкви нормальные условия жизни. Как же! В сумасшедшем государстве может ли существовать нормальная христианская Церковь?! Центром “непоминающих” в Воронеже стали Алексеевский Акатов мужской и Покровский девичий монастыри. Здесь долго держались. До середины 30-х годов. А подпольно отдельные общины продолжали молиться вплоть до 60-х, пока не вымерли старики. Важно, что и епархия не забывает тех, кто жив. Для них устраиваются бесплатные обеды при храмах, духовенство и верующая молодежь навещают стариков в больницах.
По дороге в Задонск — бескрайние поля, на которых уже колосится пшеница и вовсю цветет подсолнечник. Странно: Россия обладает 60% мировых запасов чернозема, а зерно закупает за границей. Люди, живущие на черноземе, едва сводят концы с концами. И вдруг среди этой нищеты вырастают огромные храмы — значит, еще сохранились нерастраченные богатства русской души. Значит, “красное колесо”, выжигая все на своем пути в течение 70 лет, не сумело выжечь дотла российскую провинцию?..
Так, за разговорами, незаметно мы подъехали к Задонску. И наконец вырос перед глазами величественный собор Константина Тона. Монастырь был передан Церкви десять лет назад, в руинах, и, казалось, был безнадежно загажен местными колхозниками. Я помню, когда первый раз приехал сюда: колокольня была обрублена до основания, в братском корпусе располагалось культпросветучилище. Девицы издевались над первыми монахами, включали на полную катушку музыку. Купола собора были продырявлены, стены мокли под снегом и дождем. Понадобилось 10 лет кропотливого труда, чтобы монастырь вновь смог принимать паломников.
Сегодня купола собора сверкают, словно их вновь покрыли золотом. “Ан нет, — замечает Григорий Дормидонтович, — это особый сплав, только отличается от того, которым покрыт храм Христа Спасителя в Москве. Там он быстро пожух, а здесь сверкает как новенький!” Мы заходим, чтобы приложиться к мощам святителя. Несмотря на то что служба уже закончилась, народу в храме много. Монах рассказывает паломникам о жизни святителя. Сегодня сюда едут паломники не только со всех концов России, но даже из ближнего зарубежья. Святитель Тихон, так поразивший воображение Достоевского, как магнит притягивает к себе православных. Монастырю повезло: в нем настоятельствует епископ Задонский Никон. Он воспитывался старцами Глинской пустыни и ее традиции сумел пересадить сюда, на липецкую землю.
Перед тем как ехать в Спасо-Преображенский монастырь, бывшую пустынь, где так любил молиться святитель Тихон, Григорий Дормидонтович предлагает мне попить чайку. Нас усаживают в трапезной, радушно потчуют своей картошкой, рыбкой и, конечно же, угощают чаем. Послушник отвечает на наши расспросы: “Едут к нам со всех концов России. Приезжают в основном автобусами. Сегодня было три. Один с Украины. Монастырь принимает паломников — кормим их, даем возможность переночевать. Конечно, нужна для них гостиница. Как в дореволюционные времена. Но это, наверное, не скоро сбудется. На источник святителя поедете?”
Мы проезжаем еще один восстановленный из руин монастырь — Свято-Богородицкий Тюнинский женский, прорезаем сосновый бор и останавливаемся около источника святителя. Чтобы набрать воды, приходится обратиться за помощью к монахине. Иначе не пробиться. В жаркий день сюда едут с детьми и стариками. Такие очереди я видел только в Москве в голодные советские годы за колбасой или за водкой в разгар антиалкогольной кампании. Люди стоят часами, чтобы окунуться в источник и набрать с собой воды. К счастью, монахиня набирает для нас воды, и мы продолжаем свой путь. И вот любимая пустынь святителя. Сейчас здесь женский монастырь, а совсем недавно располагалась лечебница для душевнобольных. Помню эту больницу: полуразрушенные монастырские здания, полуразрушенная колокольня и голодные больные, выпрашивающие хлеба. Все изменилось: чувствуется хозяйская рука. Высятся восстановленный собор и колокольня, выросли сестринские корпуса. Монастырю переданы земли, и они все засеяны. Еще диссонирует со всем этим ангар для сельхозтехники, но всюду уже разбиты цветники. “Хозяйка здесь мать Дорофея. Строительница! — с восхищением говорит Григорий Дормидонтович. — Конечно, помогает ей Липецкий ГОК, но важно и помощь направить в нужное русло”.
Трудно и постепенно возрождается Россия. Вспоминаю присказку Григория Дормидонтовича: “Болезнь входит пудами, а выходит золотниками!” Чуточку больше бы строителей, а не разорителей, глядишь — быстрее бы восстанавливалась держава! Главное — воскресает былая слава центрового города Европейской России.
Москва—Воронеж—Липецк—Дивногорье.
