Необычайно жаркая погода этим летом ничего хорошего никому не принесла — засуха, пожары, смог. Разумеется, микробы и бактерии в таком “инкубаторе” расплодились как на дрожжах, и количество инфекционных заболеваний в Москве увеличилось. Чтобы узнать, какие эпидемии грозят жителям столичного региона, корреспондент “МК” обратился к главному государственному санитарному врачу России Геннадию Григорьевичу ОНИЩЕНКО.
— Геннадий Григорьевич, эпидемиологическая картина по Москве и Московской области — какая она сейчас?
— Вы знаете, этот август необычный. Ему предшествовал очень знойный июль, не характерный для наших широт. Подобная жара наблюдалась в столичном регионе около тридцати лет назад. Поэтому, честно говоря, пока неизвестно, как отразится такая погода на развитии характерных для этого времени года инфекционных заболеваний.
Что касается Москвы, то ситуация здесь достаточно прогнозируемая и стабильная. Тем не менее иногда просто диву даешься. К примеру, за первое полугодие в Москве зарегистрировано 7 случаев брюшного тифа. Было время, когда у нас брюшного тифа вообще не было.
— Откуда же он взялся?
— Я допускаю мысль, что это приезжие могли завезти, но не стоит забывать, что у нас много людей живут за чертой бедности. Как бы там ни было, сам факт брюшного тифа весьма и весьма настораживает. В таком городе, как Москва, подобного по определению не должно быть.
— Какие еще заболевания не должны, но имеются в Москве?
— Нас беспокоит рост острых кишечных инфекций, 14 000 случаев зафиксировано, по сравнению с прошлым годом рост — 40%. Конечно, это не самый высокий показатель по России, но опять же применительно к Москве это катастрофически много. Причем возрастает заболеваемость в основном среди детей. Главная причина, как мне думается, — низкое качество питьевой воды. Хотя данные по воде в Москве-реке вполне удовлетворительные. Конечно, здесь надо еще взять во внимание и общий уровень жизни населения: кушать-то хочется, а что поесть, к сожалению, — вопрос для многих москвичей.
По дифтерии Москва “выросла” — 87 случаев зарегистрировано, в прошлом году только 52. Здесь я никакого объяснения не нахожу. Для того чтобы дифтерии не было, у нас существует вакцинация, причем бесплатная, все расходы берет на себя государство. Вакцинами против дифтерии население полностью обеспечено. Поэтому рост заболевания я отношу к прямой недоработке Госсанэпиднадзора. Если кишечные инфекции можно объяснять уровнем жизни, то здесь...
Подросла Москва по ветряной оспе — 12%, краснуха выросла в 2,6 раза. Здесь тоже проблема в вакцинации. И прежде всего девочек — как будущих матерей. Краснуха сама по себе достаточно легко переносится, но следствием ее могут быть врожденные уродства детей по материнской линии.
Менингококковая инфекция набирает обороты — 132 случая. В прошлом году — 118. Клещевой баррелиоз Лайма — 64 случая, рост около 37%. Это говорит о том, что не все у нас в порядке с обработкой от клещей в городе и пригороде, а ведь значительная часть населения летом живет за городом.
Что радует, уменьшились укусы животными. Я люблю животных, у меня самого дома собачка есть небольшая, но согласитесь, когда идешь по улице и тебе встречается огромная животина, без намордника, и где-то там виднеется хрупкая хозяйка-былиночка: “Да не бойтесь, не кусается совсем, хорошая собачка!” Для нее она, может, и хорошая...
Тем не менее покусов много — смотрите, 13 587. За каждым стоит стресс, за каждым испорченное настроение, за каждым необходимость вакцинации против столбняка. Не дай бог, конечно, но если еще будет установлено, что эта собака больна бешенством, придется делать вакцинацию против бешенства.
Совсем позорным для Москвы я считаю педикулез. Это вши, завшивленность. Вот смотрите, было в прошлом году 32 тысячи, стало 36 300. Тридцать шесть тысяч завшивленных в Москве выявлено! Причем среди детей — только 775 случаев, остальные — взрослые.
По туберкулезу Москва имеет снижение, это хорошо, а вот туберкулез в бацелярной форме (то есть заразный туберкулез) — 666 случаев. Слава богу, ни одного среди детей не выявлено.
Еще хотелось бы обратить внимание на чесотку — 7570 случаев. Конечно же, будут говорить о том, что это бомжы, это приезжие люди, это таджики, это цыгане. Но они люди, такие же, как и мы с вами. Им, может быть, меньше повезло в жизни. Так что чесотка — это признак, я бы сказал, пренебрежения городской популяции к своей элементарной чистоте.
— Среди москвичей бытует мнение, что инфекцию к нам завозят приезжие. На ваш взгляд, это обоснованное предположение?
— Мудрость нашей статистики в том, что у нас регистрируются только жители Москвы, заболевшие инфекционным заболеванием. Если носитель приехал из Перми, его передадут в Пермь. Так что те цифры, которые я вам называю, — это только заболевшие москвичи.
Конечно, перемещение людей влияет на эпидемиологию, но в вашем вопросе подвох, нельзя так набрасываться на приезжих. Нельзя препятствовать перемещению, надо подстраиваться под эту ситуацию, а не создавать какие-то запретительные меры.
Мы закрываем въезд в города, когда в этом есть необходимость. Предусмотрены специальные международные меры: если объявлен карантин, страна имеет право закрыть себя для въезда или, наоборот, запретить выезд. Такое случается, но это очень редкие инфекции, их всего пять.
— Какие? Если можно, назовите, пожалуйста.
— В принципе карантинная инфекция сегодня одна: желтая лихорадка. Это очень опасное заболевание, передается комарами, но против нее есть эффективная отечественная вакцина. В мире существует так называемый “желтый пояс”. Он охватывает 41 страну, где может прижиться вирус желтой лихорадки. “Желтый пояс” — это значит, что тем, кто оттуда уезжает, необходимо сделать прививку. Если человек прививается, на 10 лет ему дается гарантия, что он не заболеет. Если ты, наоборот, въезжаешь в страну, входящую в “желтый пояс”, у тебя на границе требуют международный сертификат о прививке от желтой лихорадки.
— В начале лета СМИ много писали об угрозе малярии. Прогнозы оправдались?
— 87 случаев малярии в городе было зарегистрировано, в прошлом году 71. А я помню те времена, когда Москва вообще считалась городом, свободным от малярии. В 87-м году у нас был зарегистрирован единственный случай — по тем временам это считалось чрезвычайной ситуацией.
Заразили Москву малярией. Москва — это проходные ворота, со всех стран можно приехать. С другой стороны, Москва и должна играть такую роль, это необходимость.
Мало того, появилась еще и доморощенная малярия. Реализовалась внутри, заработала эпидемическая цепочка. Это страшно. А причина в чем? Комары-анофелесы, водоемы открытые... А ведь в прежние времена мы решали эту проблему, не имея ни вакцин против малярии, ничего. Решали санитарными мерами — обработкой водоемов, борьбой с комарами, выявлением больных.
Я понимаю, когда в Дагестане малярия. Там Азербайджан рядом, где каждый год по 30 000 бывает случаев и больше. Хотя в советское время, когда я еще в Минздраве Союза работал, там тоже только единичные случаи были. Любой случай малярии — это было ЧП в стране. Тогда в год завозили где-то 1500 случаев малярии, завозили с солдатами — из Афгана возвращались мальчишки. Они все обследовались, брались на учет, лечились. Ни одного случая не было передачи.
А сейчас Москва (!) имеет малярию. Это уже предел. И вот здесь, конечно, недостаток работы и городских властей, и в том числе городской санэпидслужбы — то есть моей подчиненной структуры.
Я вот так это оцениваю, и здесь никаких объяснений быть не может. Дагестан не может найти деньги на обработку водоемов, но Москва, имеющая огромные финансовые, экономические, да какие хотите возможности! — и допускать у себя малярию, в том числе передачу малярии... Это большой промах.
— Какие меры должны предпринимать власти, чтобы избавить город от малярии?
— Есть специальные службы, которые заключают договора с городом, с муниципальными властями: обработка подвалов, обработка всех этих водоемов, которых у нас в Москве немерено. А много таких, которые вообще можно было бы просто осушить. Просто осушить, и все, чтоб оно не создавало болото. То есть провести комплекс гидротехнических мероприятий. Это вопрос решаемый. Но есть прямое попустительство со стороны санитарной службы и абсолютная недооценка ситуации со стороны городских властей.
— Неужели совсем ничего не делается?
— Скажем так: предпринимаются недостаточные меры. Недостаточно сил на это расходуется. Сколько жалоб поступает на комаров, к примеру? Надо ремонтировать водопроводы, чтоб они не создавали рукотворные озера в подвалах. Надо заниматься открытыми водоемами, должно быть их оздоровление, очистка соответствующая. Что, денег нет? Гостиницу “Москва” сносят, нашли же деньги!
— Гостиницей занимаются инвесторы, а не власти...
— Понимаете, в чем дело. Инфекция — капризная штука. Она очень сильно мстит, когда ее не замечаешь. Если Москва попадет в разряд городов с нестабильной эпидемиологической ситуацией, тогда и инвесторы ваши, и никто сюда не придет.
— Ожидается ли всплеск каких-то инфекционных заболеваний в августе?
— Заканчивается лето. Конец лета — это подъем инфекционных заболеваний кишечника. В Москве он уже начался. Почему? Потому что много фруктов-овощей, и люди далеко не всегда их моют перед едой.
Потом придет последняя декада августа, вся детвора московская соберется в городе, вернутся из деревни от бабушки-дедушки, пойдут в школу. Начнется опасный период. Каждый свой вирус привез и активно делится им с окружающими, сам не подозревая об этом.
— Отмечались ли нынешним летом какие-то новые, неизвестные инфекции?
— Мы в этом году имели очень большую вспышку в Калмыкии — 800 случаев энтеровирусных заболеваний (“болезнь грязных рук”). Заболевание специфическое, но это вирус, родственный полиомиелиту, поэтому мы смогли прервать вспышку, провакцинировав полиомиелит.
— Какие проблемы сейчас волнуют Санитарную службу?
— Сейчас нас волнует, как я уже сказал, начало сентября и последняя декада августа. Начнется массовый вывоз детей из лагерей отдыха. Жизнь показывает, что в последние дни заезда наступает усталость и расслабление: ну вот, два дня, и все, уже все на чемоданах сидят. Как правило, в эти периоды как раз случаются и вспышки, и всякие там неприятности, поскольку уже бдительность утрачивается. И, конечно, перевозки детей чреваты опасностями. Многих везут в поездах — мы требуем, чтоб они сопровождались медицинскими работниками, чтоб они отслеживались и в случае малейшего недомогания моментально оказывалась медицинская помощь. В прошлом году мы имели крайне неприятные вещи, когда больных детей в последние дни заезда усаживали в поезда и они погибали. Мы в Тихорецкой снимали с поезда мальчишку, который в Вологду ехал, — так он, бедненький, и не доехал, умер от менингита, хотя за несколько дней жаловался на температуру, а медики в лагере говорили: “Да ладно, подожди, два дня осталось, мы тебе сейчас укольчик сделаем”. В итоге потеряли ребенка. Надо было его оставить в больнице, лечить. Это, конечно, страшные вещи, недопустимые, необъяснимые, их не должно быть.
— Геннадий Григорьевич, и последний вопрос — о пожарах и задымлении. Каким образом отразится “дымный” июль на здоровье москвичей?
— Вы, по-моему, из-за этого дыма начали народ в скафандры одевать. Резко возросла потребность в космических скафандрах — так нагнетали ситуацию. А нужно было сказать, что не надо паниковать, потому что ничего не сделаешь.
Людей-то накручивать не надо. Конечно, сложно, конечно, крайне неприятно, конечно, вещь очень серьезная, но... оно и без того серьезно. Сейчас уже дождичек прошел, осело, хотя гарью и пахнет. Конечно, люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями ощущают дефицит кислорода в воздухе, поэтому надо меньше выходить на улицу, больше находиться в помещении.
Теперь насчет того, что теперь, после смога, у нас у всех иммунитет упал до нуля, все, сейчас мы свалимся от смертельно опасных болезней. Конечно же, есть влияние — и не только на иммунитет, но и на кровь, на ее составляющие. Но говорить о том, что у нас иммунитет полностью погиб, нельзя. Это некорректно.
Вообще со временем иммунитет у человечества не ослабевает. Человек, как и любое биологическое существо, достаточно высокоорганизован. Смотрите, всего полтора процента в биомассе земли занимаем, а сколько начудили!
