Трехлетнего Сашу в “МК” привела прабабушка. “Спасите мальчика! — попросила она нас. — Найдите ему семью!”
На целом свете их всего двое. У маленького Сашки есть только восьмидесятилетняя прабабушка. У Веры Степановны — только он, ясноглазый, похожий на пушистого цыпленка правнучек трех лет от роду. Но это пока. Очень скоро им придется расстаться. Потому что так решили их родные. Да, вместе с ними живут самые близкие люди: Сашины бабушка и мама, они же — дочь и внучка Веры Степановны. Но в жизни старой женщины и мальчика эти “близкие люди” играют такую роль, что лучше бы их не было вовсе.
Когда Вика узнала о своей беременности, она поначалу даже обрадовалась — надеялась, что будущий ребенок заставит ее мужчину, называемого отвратительным словом “сожитель”, поставить желанный штамп в паспорте. Однако сожителя весть о грядущем отцовстве не только не вдохновила на создание семьи, но, напротив, заставила раз и навсегда исчезнуть из Викиной жизни. К тому моменту, как все точки над “i” окончательно расставились, делать аборт было уже поздно. Так Сашка и появился на свет.
— Ребенок мне не нужен! — заявила молодая мать еще в роддоме. Хотела сразу написать отказ, но Викина бабушка, Вера Степановна, вымолила у нее мальчика.
— Как же можно бросить маленького! Неужели не прокормим, не вырастим!
— Если он тебе нужен, ты и расти! — пожала плечами Вика.
Детскую кроватку прабабушка поставила в своей комнате. Она пеленала и купала младенца, гуляла с ним и вставала укачивать по ночам, ходила на молочную кухню за детским питанием, покупала на свою пенсию распашонки и погремушки. В той же квартире, за тонкой стенкой, жила Сашина мама — жила так, словно нет у нее никакого сына. Перебинтовала грудь, чтобы ушло молоко, и словно забыла о существовании ребенка. Ни разу не зашла в бабушкину комнату, ни разу не откликнулась на детский плач, ни разу не поинтересовалась здоровьем сына.
Вера Степановна Майборода прошла войну, повидала в жизни достаточно горя и слез. Но такого, чтоб мать бросала дитя, — видеть ей не довелось. Слышала, конечно, что подобное бывает, но ей казалось, что такое случается в какой-то другой жизни, с какими-то другими, ненастоящими, нереальными людьми. И вот случилось — в собственном доме, в собственной семье. Но это оказалось лишь самым началом тех потрясений, которые пришлось ей пережить на старости лет.
* * *
Вместе с ними живет и единственная дочь Веры Степановны, Викина мать, Наталья Петровна.
— Первое время Наташа в целом неплохо относилась к Сашеньке, покупала ему кое-какие вещи, оставалась с ним, когда мне нужно было отлучиться, — горестно вздыхает Вера Степановна и опускает голову. — Она вообще раньше очень хорошая была, дочка моя... Почему так получилось потом? Понять не могу...
Теплые чувства к внуку у Натальи Петровны вскоре полностью угасли. И очень скоро она стала вторить дочери: зачем нам эта обуза? Вика несколько раз собиралась оформить отказ от ребенка. Сначала мать ее отговаривала, а потом согласилась — и правда ведь, денег лишних в доме нет, дочери надо устраивать личную жизнь, малыш тут совершенно ни к чему. Единственным препятствием оставалась прабабка, твердо стоявшая на своем: Сашеньку в детдом не отдам!
Вера Степановна никогда не забудет тот день, когда Вика с матерью “забыли” мальчика в детской поликлинике — Саше тогда было немногим больше года. Просто пришли на прием, оставили ребенка и по-тихому скрылись. Когда прабабушка примчалась по звонку врачей за малышом, он кричал так, что этот крик до сих пор стоит у нее в ушах...
— Не плакал, а именно кричал, как раненый зверь. Когда увидел меня, кинулся ко мне, обхватил шею, вцепился намертво и все никак не умолкал. Я никогда не слышала, чтоб дети так кричали. Наверное, он понял, почувствовал, что его бросили...
Успокоить Сашу удалось только с помощью лекарства. Потом приехали сотрудники детской комнаты милиции, вызванные врачами. В сопровождении инспектора по делам несовершеннолетних Натальи Боченковой Вера Степановна и Саша вернулись домой. Дома их не ждали — там Наталья Петровна и Вика бурно отмечали избавление от ребенка.
— Тогда я впервые увидела Вику пьяной, раньше она совсем не употребляла спиртного, — кажется, что Вера Степановна и теперь не верит в произошедшее. Она замолкает надолго, качает головой, будто в который раз пытается понять — как они могли, они, ее самые дорогие, самые любимые, самые-самые...
Инспектор по делам несовершеннолетних увезла Вику в отделение, где та написала очередное отказное заявление. Правда, на другой день забрала его назад. Торжествующе объявила бабушке:
— Пусть ребенок живет пока с тобой, раз ты так хочешь! Так скорее помрешь. А уж тогда мы его и сплавим!
Что ж, расчет у Вики был довольно верный. Что такое растить одной маленького ребенка, когда тебе под восемьдесят, может представить себе каждый, кто имел дело с детьми. Каких только болезней нет у Веры Степановны в ее-то возрасте — и стенокардия, и ишемическая болезнь сердца, и печень не в порядке, и поджелудочная железа... Во время тяжелейшего сердечного приступа приехала “скорая”, врач настаивал на немедленной госпитализации.
— Не могу, — отказалась Вера Степановна, — ребенка не с кем оставить.
— У вас же полон дом народу! — удивился врач.
— Это не тот народ...
— Если останетесь дома, вам все равно нельзя вставать!
— Придется...
Ей действительно пришлось встать, превозмогая боль, никто из домашних не захотел даже в тот момент помочь ей ухаживать за малышом.
— Наверное, только он меня на земле и держит. Никак нельзя мне умирать — что тогда с Сашенькой будет, с куколкой моей? Знаете, это как на фронте люди сидели в окопах по пояс в ледяной воде — и не простужались. Нельзя было позволять организму расслабляться...
* * *
Она и в редакцию приехала вместе с ним — оставить мальчика не с кем. На протяжении всего нашего разговора Сашка сидел у прабабушки на коленях, обняв ее, уткнувшись лицом ей в грудь. Время от времени гладил ее полупрозрачной ручонкой по щеке, по плечу. Иногда выглядывал из-под руки — срабатывало обычное детское любопытство, ведь вокруг все новое, интересное. Но стоило мне обратить на него внимание, даже просто взглянуть, как он тут же снова прятался на бабушкиной груди, вжимался в нее, свое единственное надежное убежище. Все добро мира сосредоточено для него в бабушке. Других людей Сашка боится. И у него есть для этого основания.
Дело в том, что дома Сашку бьют. И Вика, и Наталья Петровна, и младшая дочь Натальи Петровны, четырнадцатилетняя Лиля. Поскольку всему их семейству малыш только мешает, Вера Степановна с мальчиком практически постоянно сидят в своей комнате, как затворники. Но ребенка не всегда удержишь — детская память быстро избавляется от плохих воспоминаний, а интерес к окружающему миру оказывается сильнее страха. Стоит Сашке выскочить из комнаты, пробежать по коридору, заглянуть в ванную, на кухню, как он тут же получает затрещину. За что? Да просто за то, что живет тут. Ну, кроме бабки, конечно, так ведь она и сама никому не нужна...
На бархатной щечке мальчика навсегда остался серповидный шрам от материнского ногтя.
— Сашенька ведь тоже характер проявляет — его ударят, он пытается сдачи дать, замахивается кулачком, — вытирает слезы Вера Степановна, а они все льются и льются. — И тогда уж получает по полной программе. Недавно Вика сильно избила его, и губки ему разбила, и нос, так он, когда мы после прогулки возвращались, подошел к ее комнате и плюнул на дверь...
Вика отомстила за это сыну. Подкараулила в коридоре и облила холодной водой. После этого Сашка панически боится воды.
Она все время старается ударить его по голове.
— Да, я хочу, чтобы он стал шизиком, идиотом! — отвечает Вика на укоры Веры Степановны. — А то когда сдам в детский дом, какие-нибудь новые русские его усыновят, и будет он как сыр в масле кататься. А я тут — прозябать в нищете... Нет уж, пусть лучше в “дурку” попадет!
В свои три года и четыре месяца Саша не говорит ни слова. Все врачи, к которым его водила обеспокоенная Вера Степановна, разводят руками — ребенок практически здоров, никаких отклонений в психическом и умственном развитии у него нет. Малыш понимает все, что ему говорят, но сам молчит. Врачи говорят, что это может быть последствием пережитых нервных потрясений, что со временем он обязательно заговорит. А, возможно, Сашка просто не знает, что сказать окружающему миру, который обходится с ним так бесчеловечно.
— Он очень хороший мальчик, умный, послушный. Когда я на кухне готовлю, он мне помогает, приносит, что попрошу, подает. В магазин с ним приходим — там, если с полочки что-то упадет, он обязательно на место поставит, другим покупателям баночки дает, пакеты, если попросят. Это же хорошие качества, верно? — Вера Степановна с тревогой смотрит на меня, словно ищет оправдания самому Сашкиному существованию, своей любви к нему. Словно право на любовь этот ребенок должен заслужить...
* * *
В феврале этого года Вика окончательно решила Сашкину судьбу, написав заявление об отказе от ребенка и лишении ее родительских прав. Это заявление уже утверждено и в милицейской инспекции по делам несовершеннолетних, и в прокуратуре и теперь находится на рассмотрении в суде. Вера Степановна с ужасом ждет решения суда, которое разлучит ее с Сашкой. Это решение заранее предопределено — нет такого закона, который обязывал бы мать воспитывать своего ребенка, если она этого не хочет. Нет и не может быть...
На протяжении всего нашего разговора эта история казалась мне дурным сном — такого не бывает, наверное, что-то не так или хотя бы не совсем так... Увы, все оказалось страшной и неприглядной правдой. И в органах опеки управы “Мневники”, и в детской поликлинике №6 мне подтвердили, что мать Саши Майбороды от ребенка отказалась, что единственный заботящийся о нем человек — старенькая прабабушка, что физически и психически мальчик здоров, но растет в ненормальной обстановке и потому нуждается в особом внимании и заботе.
— Этому ребенку как воздух необходима любящая, понимающая семья, — сказала ведущий специалист отдела опеки Татьяна Панина. — Мы можем оформить опеку на прабабушку — хоть она и старенькая, и больная, но все лучше, чем детдом. Однако это не решение проблемы — в таком возрасте трудно рассчитывать, что вырастишь ребенка. И жить в этой квартире с родственниками им, конечно, будет очень непросто.
Квартира... Со времен Булгакова в Москве редкая семейная драма обходится без этого проклятого квартирного вопроса. Одну из комнат в “трешке”, где проживает милая семейка, занимает Наталья Петровна со вторым мужем (кстати, он, совершенно чужой Сашке человек, единственный, кто относится к нему по-доброму, но никакого влияния на жену и падчерицу не имеет). Вторую — Вика с младшей сестрой Лилей. Третью — Вера Степановна и Сашка. Если бы не эти двое, каждая из сестер имела бы отдельную комнату. Двое никому не нужных людей занимают столь нужную и желанную жилплощадь!
Знала бы Вера Степановна об этом двадцать лет назад, когда “выбивала”, выпрашивала эту квартиру в Министерстве геологии, в котором проработала к тому времени более четверти века! Ей тогда предлагали “однушку”, но она не хотела оставлять в коммуналке дочку Наташеньку с маленькой Викой: как они будут справляться одни, без нее? И руководство пошло навстречу Вере Степановне — как участнику войны, как ветерану предприятия. И выделило ее семье трехкомнатную квартиру в Мневниках...
Что-то не так, так не может быть... Моя последняя надежда — на разговор с Викой и Натальей Петровной. Я надеялась услышать от них хотя бы сомнения, хотя бы какие-то сожаления...
— У нас все прекрасно! — поставленным голосом пионервожатой сообщила Вика. — А вас наши семейные дела не касаются, не вмешивайтесь, иначе я обещаю вам неприятности!
Наталья Петровна оказалась несколько разговорчивее:
— Да, мы с дочерью решили отказаться от ребенка. Он сумасшедший, олигофрен, с ним невозможно жить. Он на нас набрасывается, всех избивает. Представляете, каково нам?
Не представляю. Я видела матерей, упорно не желающих верить в страшные диагнозы, поставленные врачами их детям. Матерей, которые терпеливо, из года в год, занимаются с малышами, страдающими болезнью Дауна, детским церебральным параличом, тяжелыми психическими расстройствами. Матерей, которые верят, что их любовь и безграничное терпение помогут детям хоть частично справиться с недугом. Но мать, объявляющую сумасшедшим здорового ребенка, я встречаю впервые.
* * *
Впрочем, сама Вера Степановна готова находить оправдания и для дочери, и для внучки.
— Вика всю свою обиду, ненависть к Сашиному отцу перенесла на мальчика. Не понимает, наверное, что он-то ни в чем не виноват. Она в детстве очень способной девочкой была, рисовала хорошо, — лицо бабушки оживляется, освещается любовью. — Я ее рисунки даже хотела послать в газету, но Вика не разрешила... А потом после 7-го класса школу бросила, с тех пор работает где придется — то в ночной палатке торговала, теперь уборщицей... Наташа, дочка, тоже раньше была совсем другим человеком. Когда Сашенька родился, одеяльце для него купила, пеленки, забирала Вику из роддома... Что потом с ней случилось? Выпивать начала, наверное, дело в этом...
— Неужели не найдутся добрые люди, которые смогут заменить Сашеньке родителей? — спрашивает Вера Степановна с надеждой.
Не знаю. Может быть, найдутся. Вот только как расстанется Сашка с нею, воплощающей для него и маму, и папу, и вообще все то доброе и светлое, чем наполнена — должна быть наполнена — жизнь каждого ребенка? И как останется без него она?
...Когда они уже уходили, Сашка вдруг обернулся, улыбнулся и помахал рукой. Я и не представляла, что он умеет так улыбаться — светло и открыто. И от этой его чистой, доверчивой улыбки на душе стало совсем скверно.
