Aктриса, каскадер, красавица... И почти космонавт — недаром каждое 12 апреля ее поздравляют из Центра управления полетами. А еще без пяти минут дипломированный искусствовед. Это все о ней, Ольге Кабо. Сегодня востребованной как никогда — бесконечные гастроли, съемки, спектакли...
Мы беседуем в ее гримерке в Театре им. Моссовета — через час она выйдет на сцену в образе утонченной эстетки Киры Августовны из “Серебряного века” Рощина. А пока истово накладывает слой за слоем густой театральный грим...
— Ольга, у вас столько образов в кино. Никогда не казалось, что режиссеры просто эксплуатируют ваши внешние данные?
— От них, к сожалению или к счастью, никуда не денешься. Ну вот такая я есть. Мне нужно долго доказывать режиссеру, что я не такая лирическая, как это кажется на первый взгляд, что могу сыграть и отрицательную роль. Но чаще всего режиссеры привыкли использовать то, что на поверхности лежит. Редко кто хочет рисковать. А мне кажется, что если ты работаешь от противного, то это гораздо интереснее, и решения могут появиться самые неожиданные. Поэтому я рада, что сейчас у меня появились именно такие роли.
— Актрисам в жизни легче?
— В каждой женщине заложен слабый, уязвимый человек. Может быть, нам немножко легче: мы можем скрыть свое состояние за какими-то ролями, образами и иногда слукавить. Хотя в жизни очень сложно играть. Думаю, что если бы я в жизни была больше актрисой, мне бы легче жилось.
— Во ВГИКе вы учились у Бондарчука. Говорят, у него был тяжелый, сложный характер...
— Это был гениальный человек, безумно волевой художник. Сломить его было просто невозможно. От него шла такая энергия, что, когда он появлялся, казалось, что мы все становимся ниже ростом. Он подавлял своей личностью, но тем не менее заставлял нас подтягиваться к нему. На последних курсах он общался с нами почти на равных, как с коллегами. Он много с нами репетировал — как раз он не был занят съемками: закончил “Бориса Годунова” и готовился к “Тихому Дону”...
— Не звал часом в “Тихий Дон”?
— Наш курс Сергей Федорович набирал как раз по персонажам “Тихого Дона”. В результате мне и однокурснику Роману Грекову посчастливилось даже проходить пробы на этом проекте. Роман пробовался на Григория Мелехова, а я — на Аксинью. Но тогда уже вступили в силу продюсерские отношения в кинематографе, а итальянские продюсеры настояли на том, чтобы исполнителями главных ролей были иностранные актеры. Тем не менее мы чуть-чуть приблизились к его кинематографу.
— Вы сами потом снимались на Западе... Что удивило?
— Их кинокамера ловит именно актерскую технику. И иногда не замечает глубоких переживаний. Иногда играешь — а потом видишь на экране, что камера это не почувствовала. Это специфика нюансов.
— А вы играли там по Станиславскому?
— Ну, я играла, как я умею, как меня учили, как я чувствую. Но пыталась понять, в чем разница между мной и ими. С одной стороны, творчество безгранично и нет языковых и территориальных границ, но тем не менее...
В зависимости от среды ты пытаешься принять из нее то, что тебе может понадобиться.
Например, итальянцы более эмоциональны в силу темперамента и того обстоятельства, что у них больше солнечных дней.
Французские женщины очень хорошо выглядят, потому что у них артикуляционный язык: у них мышцы лица очень подтянуты.
Русский язык немножко вяловатый. Вся наша классика — описательная, размеренная, философская. У нас нет темпераментных ролей.
А американцы — там чистый экшн. Они очень пунктуальны, дисциплинированны, очень техничны, но, мне кажется, там единицы ценят Михаила Чехова или знают систему Станиславского.
Западные актеры — просто гении, очень выгодно смотрятся на экране, но если приглядеться поближе — не всегда глубоко проживают образ.
— Но права актера там лучше защищены?
— Как и права студии. Никто не имеет права друг друга подвести. А в контракте, кстати, у меня даже было прописано условие, сколько килограммов я должна весить. Именно американцы вычислили, что экран прибавляет человеку от шести до восьми килограммов... То есть актер на экране полнее, крупнее, чем он есть на самом деле. Поэтому они тонко высчитывают оптимальный вес конкретного актера для того, чтобы он выгодно выглядел на экране.
Например, в картине “Бегущая по льду” я играла русскую деревенскую женщину. В представлении американцев наша деревенская женщина должна быть со всеми параметрами фотомодели. Это была такая американская клюква, немножко комичный фильм. Тем не менее у меня появился большой опыт: я несколько месяцев учила английский язык плюс к моей спецшколе, которую я закончила в свое время.
Вообще в их контракте нет мелочей. Вплоть до того, каким по счету будет идти твое имя в титрах — отдельно или с кем-то. Как оно будет написано, насколько крупно... Таких нюансов в российских контрактах пока еще нет.
— И гонорары — несравнимые с нашими?
— Ну... Гонорары у нас, к сожалению, самые маленькие везде. Даже если ты снимаешься за рубежом — тебе не платят столько, сколько платят западным звездам.
— Теперь вы играете в Театре им. Моссовета...
— И у меня замечательные партеры: Александр Домогаров, Ольга Михайловна Остроумова, Георгий Георгиевич Тараторкин...
— Как работается с Домогаровым? Не тянет одеяло на себя?
— Мы вместе играли еще в Театре Армии. Тогда мы познакомились, подружились, он уже в то время был очень востребованным в театре, опытным актером.
Когда же мы встретились здесь, в этом театре, почувствовали, что мы родственные души. Он очень трогательный, терпеливый, отзывчивый партнер, который может тебя в любой момент поддержать, — это дорогого стоит.
— Вы ведь в этом году получаете диплом искусствоведа...
— Да, мне захотелось посмотреть на искусство немножко под другим углом. Каждый уважающий себя человек должен знать историю живописи, архитектуры, скульптуры... Мне это просто интересно, пусть я и не знаю, как смогу реализовать эту профессию, которая ни в коем случае не заменит первую. Теперь в путешествиях я легко ощущаю дух места, нравы тех или иных древних времен. Все это сродни моей профессии.
— Вас, наверное, замучили вопросами о каскадерстве...
— Да уж! Я действительно до сих пор единственная актриса в Ассоциации каскадеров. Это случилось после фильма “Крестоносец”, когда я спрыгнула с 15-метровой высоты вместе с Александром Иншаковым... Я доказывала самой себе, что я все могу. В результате мое самолюбие было удовлетворено.
Но это не значит, что в следующем проекте я буду прыгать с двадцатиметровой высоты. Потому что сейчас я уже не свободна. У меня есть дочка, и мне бы хотелось ради нее быть здоровой, счастливой, спортивной и молодой. И по большому счету каждый должен заниматься своим делом. Но не зарекаюсь.
— А космос — тоже ваше дело?
— Тогда Юрий Кара собирался снимать на станции “Мир” проект по Чингизу Айтматову “Тавро Кассандры”. Владимир Стеклов и я прошли специфические испытания в Центре подготовки космонавтов к полету. К творчеству это не имело никакого отношения, но тем не менее мне было лестно убедиться в том, что я абсолютно здорова и даже готова в космос полететь. Проект сорвался. До сих пор, когда мы встречаемся со Стекловым, пожимаем друг другу руки, как два заговорщика...
— Вы изменились с рождением дочери?
— У меня она на первом плане. Я всегда думаю, как Таня отреагирует на мой поступок, роль или спектакль. То есть она стала критерием, на который я равняюсь.
— Хочет быть похожей на маму?
— Раньше, когда ее спрашивали, кем она хочет быть, она говорила: “Я хочу быть своей мамой Ольгой Кабо”. Даже хотела поменять свое имя, фамилию и отчество. Сейчас это уже прошло — она поняла, что у каждого своя судьба и каждый человек должен быть прежде всего самим собой.
— Она общается со своим отцом - удачливым бизнесменом и банкиром Эдуардом Василишеном?
— Да, разумеется.
— Он принимает участие в ее воспитании?
— В силу своего свободного времени — конечно.
— Ольга, развейте слух о подаренном поклонником колье из бриллиантов...
— Я слухи не развеиваю и не слушаю...
— А вот ваши слова: “Мужчины приходят и уходят...”
— Чтобы это не вырывалось из контекста, поясню. Основные три кита, на которых держится моя жизнь, — это дочь, работа и родители. Ну а те мужчины, кто оказывается рядом, должны принимать меня такой, какая я есть, и ценить эти три основные ценности моей жизни. И тогда все будет хорошо.
