Рапорт об авиакатастрофе 11 апреля 2010 года станет экзаменом для комиссии Ежи Миллера, для польского правительства и государства. Эта мысль была вынесена на первую страницу пятничного номера «Газеты Выборчей». Тема смоленской трагедии весьма щекотливая не только для взаимоотношений Польши и России. По мере приближения парламентских выборов в Польше тема смоленской катастрофы становится фактором внутриполитической борьбы.
Зал в канцелярии председателя польского правительства был битком набит журналистами. Вместе с главой МВД Миллером доклад представляли еще несколько членов его комиссии: полковник Мирослав Гроховский, подполковник Роберт Бенедикт, Веслав Едынак и Мацей Ласек. В известном смысле доклад комиссии Миллера подается как противовес докладу МАК, ранее переданному польской стороне. Как заявил на пресс-конференции министр внутренних дел Польши, все члены комиссии одобрили выводы расследования. Заключительный отчет занял 328 страниц плюс пять приложений. «Единственная цель комиссии — определить причины и обстоятельства авиакатастрофы, — заявил Ежи Миллер. — Ни в коем случае комиссия не определяет виновных».
Рефреном в выступлениях членов комиссии звучала мысль о том, что одним из факторов, приведших к трагедии, стали проблемы с обучением экипажа польского лайнера, а также проблемы взаимодействия экипажа в кабине во время полета.
Еще одним выводом комиссии, который во время пресс-конференции несколько раз особо подчеркивали, было следующее: самолет до момента столкновения с землей был технически надежен. Самописцы работали нормально, команды системы Taws соответствовали ситуации. Эксперты, изучавшие топливо, пришли к выводу, что оно соответствовало норме. Очевидно, «любителям» теории заговора было адресовано сообщение о том, что при расследовании не было обнаружено никаких взрывчатых материалов или токсичных и радиоактивных веществ, которые могли бы привести к катастрофе.
Организатором полетов, как заявил член комиссии Мацей Ласек, был 36-й спецполк авиации. При оформлении заявки на полет были допущены формальные погрешности, но они не повлияли на безопасность полета. Вот процесс организации полетов в 36-м полку вызвал у членов комиссии немало претензий. Слишком много пилоты получают заданий — не хватает экипажей. Сознательно принимались решения о нарушении режима отдыха летчиков. Из полка ушли многие опытные пилоты, в результате на работу туда принимаются малоопытные пилоты, только что окончившие училище. В день авиакатастрофы только у борттехника имелись действительные допуски для этого полета. У других членов экипажа их не было. Немало слов на пресс-конференции было сказано о пробелах подготовки летчиков. В частности, экипаж не обращал внимание на предупреждение системы Taws. «Уровень подготовки экипажа, — говорит г-н Ласек, — угрожал безопасности полета… В 36-м — элитном — полку, похоже, возникало ощущение, что там могут не соблюдать правила, действующие в вооруженных силах». У экипажа не было времени встретиться на кануне вылета и достаточно подготовиться к полету. У штурмана был очень маленький опыт полетов. К тому же экипаж прибыл с опозданием на 30 минут, и подготовка поэтому шла в спешке.
Также расследование показало, что 36-й полк отказался от присутствия лидера с российской стороны, обосновывая это знанием членами экипажа русского языка. Но только командир судна знал русский язык в достаточной мере, чтобы вести переговоры с диспетчерами. Вместо штурмана, который должен был вести радиообмен, переговорами пришлось заниматься командиру. При этом он же в тот же самый момент вел самолет, наблюдал за оборудованием — и ему же приходилось говорить по радио.
— Это был не очень опытный пилот, — заявил член комиссии Веслав Едынак. — Большую часть своей служебной карьеры он провел, летая на хорошо оборудованных самолетах, на хорошо оборудованные аэродромы. А большого опыта полетов в неблагоприятных атмосферных условиях у него не было.
Глава МВД Миллер сказал, что в те апрельские дни в Смоленск было совершено два рейса: 7 и 10 числа. В обоих случаях был задействован тот же самый самолет, частично тот же самый экипаж, прошедший такое же обучение. Целью полета был один и тот же аэродром. Единственное различие — особо суровые метеоусловия 10 апреля. «Экипаж принимал правильные решения, — говорит Еже Миллер, — но не мог правильно их реализовать. Экипаж получил информацию о сложных метеоусловиях и запросил на какой запасной аэродром надо уходить, но распорядитель полета не принял решение и не дал возможности экипажу уйти на другой аэродром… Решения принимались правильные, но у летчиков не было навыков, как осуществлять такие действия в столь сложных условиях. Такие навыки, которые помогают спасти и себя, и пассажиров можно получать только на тренажерах».
Определенную долю ответственности комиссия возлагает и на российскую сторону. Прежде всего, это касается состояния аэродрома «Северный». Из доклада следует, что на аэродроме 30% летного оборудования было неисправным. Эта система, сделайте вывод, не отвечает техническим требованиям. Также члены комиссии утверждают, что диспетчер представлял ошибочную информацию польскому экипажу, поселив в них уверенность, что они находятся в правильном месте. По мнению участников расследования, это свидетельствует о том, что или устройство работало ненормально, или человек, работающий на нем, был недостаточно подготовлен.
Само собой всех присутствующих на презентации доклада интересовало осуществлялся ли прессинг на пилотов во время полета. Комиссия уверяет, что фактов нажима на членов экипажа не установила. Однако признается, что в последние минуты полета в кабине пилотов находилось постороннее лицо. Но, по мнению авторов доклада, никто не принуждал командира совершать посадку в Смоленске. Хотя была сделана оговорка, что в любом случае присутствие высокопоставленного лица, старшего по рангу, да и вообще на борту самолета, оказывает волей-неволей психологическое воздействие на пилотов.
Как и было обещано, на пресс-конференции по крайней мере из уст выступавших членов комиссии не прозвучало ни одного конкретного имени. В любом случае доклад комиссии Еже Миллера не ставит окончательную точку в расследовании гибели президентского «Ту». Выводы этого доклада передаются польской Главной военной прокуратуре — там и будут решать вопрос по выдвижению обвинений виновникам катастрофы — прямым и косвенным. Но какие бы заключения не сделали прокуроры, недовольные исходом расследования все равно останутся. Это было видно и потому, как яростно атаковали журналисты участников пресс-конференции, желая получить ответы на многие неудобные вопросы. Это было видно и потому, с каким возмущением пресса восприняла прекращение пресс-конференции в тот момент, когда многие вопросы так и остались незаданными. Но у членов комиссии по расследованию нашелся уважительный повод — они поехали встречаться с родственниками жертв смоленской катастрофы.
