– Я этого не исключаю, идиотов хватает. С предательством сам сталкивался, и не раз. Я участвовал практически во всех военных конфликтах последних лет, начиная с Афганистана. Лично выполнял боевые задачи или командовал. Помню, как противник в буквальном смысле охотился за генералами. И мы были вынуждены скрывать свои имена, когда летали, нам запрещали вписывать в документы воинские звания и прочее, чтобы как-то уберечься.
По словам собеседника «МК», как правило, предавали не за идею, а за деньги.
– Когда мы на Кавказе работали, нас предавали за 2 тысячи долларов. Потом предателей находили, они, конечно, плакали, на коленях вымаливали прощение. Поэтому недаром у нас есть военная контрразведка. В военное время она просто необходима, кто бы что ни говорил.
– Владимир Александрович, а в случае с самолетом Евгения Пригожина во время ремонта могли специально повредить самолет?
– Могли.
– Что это может быть за поломка, которую не сразу увидишь и которая спровоцировала бы разрушение самолета в воздухе?
– Я участвовал в расследованиях многих катастроф, занимался экспертными оценками, и у меня очень богатый опыт. Но если я начну это рассказывать, кто-то может потом этим воспользоваться... Скажу одно: сделать можно столько, что вы удивитесь. И сделать можно так, что комар носа не подточит.
В то же время летчик не исключает банальной поломки, которую вовремя не устранили и которая проявилась во время полета
– Версия теракта, конечно, имеет право на существование. Но, на мой взгляд, может быть и усталость металла: самолет все-таки летал 16 лет. А это не рейсовый самолет. Не хочу наговаривать, но в отличие от рейсового самолета этот могли не так внимательно обслуживать. Потому что внимательное обслуживание стоит очень больших денег. Безопасность полетов, особенно в гражданских пролетах, – это дорогое удовольствие... Нештатная ситуация зарождается не сразу, что-то провоцирует ее, и летчики этого могут сразу не заметить. Чем позже будут выявлены изменения полета, работы двигателя, каких-то систем или агрегатов, тем хуже это потом проявляется. Компенсировать поломки тяжелее. И самое главное – это аварийная ситуация, которая потом, как правило, перерастает в трагедию.
– А два хлопка перед падением самолета, которые слышали свидетели?
– Хлопки могли быть связаны с помпажом двигателя. Помпаж – это режим работы двигателя, когда самолет, простыми словами, как бы захлебывается. Меня, если честно, насторожили данные Flightradar24, который показал резкий набор высоты. Резкий набор может свидетельствовать о том, что была потеря скорости, а потом пилоты резко «всунули» обороты, которые спровоцировали помпаж. Он может быть такой силы, что разрывает лопасти. В военной авиации летчик может катапультироваться, а в гражданской авиации – нет...
При этом эксперт обратил внимание на то, что во время частных полетов дисциплина на борту может быть нарушена: пилота, дверь в кабину к которому открыта, банально могут отвлекать пассажиры. При этом, несмотря на то, что самолет летит на автопилоте, участие летчика все равно необходимо. В случае с джетом Пригожина летчики могли просто не заметить изменения работы систем, поздно обратить внимание на потерю скорости и в спешке предпринять действия, которые в итоге оказались фатальными для экипажа и пассажиров.
