И это еще не все эмоции. Продолжение спикерского спича не менее ярко: "Объявили нам санкции, а сами на 40 процентов свой рацион, меню рыбное, формируют из нашей трески. Вот теперь пускай худеют, умнеют! Потому что 40 процентов, именно треска и другие виды рыб, пикша в том числе, формируют их рацион. Причем одно из любимых блюд. Теперь это блюдо их любимое мы вернули себе по инициативе нашего президента".
При эдакой атмосфере, окутывающей процедуру денонсации, удивляет не то, что ненавистный договор был расторгнут, а то, что продержался так долго. Володин, правда, несколько поскромничал, умалив значение парламентского вклада: не прояви депутаты политическую сознательность, заартачься, проголосуй против - и русская треска продолжила бы, говоря словам спикера, "формировать их рацион".
Почему-то, кстати, позабыл Володин похвалить и правительство: в "паспортных" данных соответствующего законопроекта значится, что инициирован он был вовсе не президентом, а правительством Российской Федерации. Но о кухне принятия такого рода решений спикеру, бесспорно, известно куда больше, чем простым смертным.
Как бы то ни было, решение, вполне можно согласиться с Володиным, действительно историческое - во всех смыслах этого слова. Совсем не случайно спикер начал свой спич с Крыма: так же, как и Крым, треска уплыла из России в эпоху правления Никиты Хрущева.
Договор был подписан в Москве 25 мая 1956 года - первым заместителем министра иностранных дел СССР Василием Кузнецовым и послом Великобритании в СССР Уильямом Хейтером. Обмен ратификационными грамотами, после которого соглашение вступило в силу, состоялся 12 марта 1957 года. Но так же, как в случае с расторжением, все это было не более чем формальностью: решение, конечно же, принял лидер страны.
"Рыбное" соглашение стало одним из видимых результатов поездки Хрущева в Великобританию, состоявшейся за месяц до этого, 18-27 апреля 1956 года, - первого государственного визита советского лидера в эту страну. И хотя судьбоносных решений тогда не было принято, визит безо всякого преувеличения можно назвать прорывом. Лед холодной войны оказался не таким уж твердым, а противоречия между заклятыми геополитическими врагами совсем не непреодолимыми.
Об этом свидетельствуют и мемуары, оставленные Никитой Сергеевичем. О той своей поездке он рассказал подробно и очень откровенно. Не утаил даже о конфузе, случившемся с ним в Чекерсе, загородной резиденции премьер-министра Великобритании:
"Нам показали, где разместится Булганин (председатель Совета Министров СССР. - "МК") и где буду я. Нас с ним разместили по углам дома. Я плохо сориентировался, наутро поднялся рано, весь дом еще спал, делать мне было нечего, я оделся и решил пойти к Булганину, но спутал расположение комнат и подошел к какой-то двери, думая, что это дверь в его комнату. Постучал. Надо же представить мой страх и удивление, когда в ответ раздался женский голос. Я буквально убежал и только тут понял, что мне надо было пройти немного дальше. Кто мне ответил, я так и не узнал. Думаю, что это был голос жены Идена (премьер-министр Великобритании. - "МК"). Я никому ничего не сказал, хотя подумал, что она предположила, что это стучал кто-то из нас: я или Булганин. Я, правда, все рассказал Булганину, мы посмеялись, но решили не объяснять хозяевам, кто же постучал в дверь комнаты госпожи Иден".
А вот какое впечатление на советского лидера произвела Елизавета II: "Когда мы вошли во дворец, навстречу нам вышла королева с мужем и двумя детьми (одним из них был нынешний король Карл III. - "МК"). Мы представились. Одета она была очень просто, в светлом платье неяркой расцветки. В Москве на улице Горького можно встретить летом молодую женщину в таком же одеянии, в каком к нам вышла королева. Она представила нам своего мужа, потом повела нас по дворцу и стала знакомить с его достопримечательностями...
Она не проявила никакой королевской чопорности, когда встретилась с нами. Ее внешность, ее поведение не требовали от нас, чтобы мы "трепетали", как это бывает в романах, когда описывают встречи с королевами. Елизавета II - обычная женщина, жена своего мужа и мать своих детей. Такой она представилась нам, и такое у нас осталось впечатление. Голос у нее мягкий, спокойный, не претендующий ни на что особенное. Вопросы она ставила такие же, которые задает при встрече с советскими людьми любая иностранка".
А вот потрясающая сцена первого знакомства Хрущева с устрицами (наставником Никиты Сергеевича в искусстве поедания деликатеса оказался не кто иной, как сэр Уинстон Черчилль, посаженный рядом с Никитой Сергеевичем на обеде, данном британским премьером в честь советской делегации): "Он спросил меня: "Вы когда-нибудь ели устриц?". "Нет, господин Черчилль". "Вы последите, как я буду их есть. Я их очень люблю". "Хорошо, буду учиться". Начал он есть устриц, а я за ним проделывал все, что видел, использовал лимон. Он проглотил своих устриц, я тоже. И он спросил: "Как понравилось?". "Совсем не понравилось". "Ну, это без привычки"..."
Смешно? Да, пожалуй. Немного. Но больше все-таки грустно. Ничто не вечно под Луной, в том числе и периоды конфронтации. Когда-нибудь "ледниковый период" вновь сменится оттепелью, и первые лица двух стран вновь будут обсуждать за одним обеденным столом достоинства вкушаемых яств (причем, вполне возможно, одним из них будет блюдо из той же трески). Но случится это явно нескоро.
