Прапорщик Караулов! — Я. Уволен с канала ТВЦ по недоразумению. Готов искупить кровью. — Кровью не надо. Налево, на “Петербург. 5 канал”, шагом марш! Старшина Доренко! — Я. Уволен с Первого канала десять лет назад, с тех пор вину свою осознал, опять готов продава… Тьфу, служить, конечно. — Вольно. Кругом, на канал РЕН, ать-два.
А впереди еще лейтенант Гордон, кинематографический вы наш. Хватит, кина не будет. И его скоро бросят на политику на любимом Первом. Ну и еще старичок Владимир Соловьев, конечно. Он уже оттрубил срочную за “Россию”. Но этого мало. Ох, и настанут скоро горячие денечки в новом телесезоне.
Зачем же понадобились эти деды? А разве такой летучий спецназ когда-нибудь вызывался просто так! На горизонте выборы. При ближайшем рассмотрении оказывающиеся отличными бюджетными вложениями. Два в одном: и “распилить”, и правильно сагитировать. Ну, так кто же, если не они!
Вот Караулов Андрей. Замечательный когда-то был журналист. Сначала театральный, потом политический. В начале 90-х его “Момент истины” смотрели почти как перестроечный “Взгляд”. Что случилось потом? Мальчик вырос. И решил конвертировать свои героические расследования во что-то другое. Совсем другое. Выходил на третьей кнопке долго-долго, разоблачал без устали. Но почему-то никто не боялся. “Волки, волки! “— кричал Караулов. А народ только в затылке чесал да на печи валялся. А когда появились настоящие волки… Нет, в нашей сказке настоящих волков не бывает. Эти серенькие у нас до того милые, ну прямо как в “Ну, погоди!”.
Теперь Андрей сел на пятую точку. В смысле — на Пятый канал. Такие люди на дороге не валяются. Вернее, поваляли его немного для вида, поставили на этот самый вид. Но куда же теперь без Караулова…
Вот последняя его программа. То есть последней никогда не будет. Значит, крайняя. Смело бьет прямой наводкой по Явлинскому. Вы помните еще, кто это такой? Вот то-то же. Ну а потом отважный телеведущий взялся за того парня. За Немцова, конечно. Правда, при этом то и дело проговаривал какие-то три веселых буквы — СПС. Партия, которая давно уже приказала долго жить. Но Караулову все нипочем. Какая разница, бывшие, настоящие, будущие. Чего смущаться, тут бороться надо. Басурманов мы еще не всех победили. Тем более Андрей когда-то про театр писал. Вот и здесь режиссирует: к какому-нибудь Березовскому за тысяча девятьсот лохматый год одним мановением руки при помощи легкого монтажа пришпандорит Новодворскую с тем же Немцовым, завернет этот тортик в классическую композицию от Бетховена… Звучит тревожная музыка, и сразу ясно, кто друг, а кто — враг.
А еще во благо высоких целей реанимировали Сергея Доренко. Когда-то он уходил с телевидения, произнося патетическую фразу про зубья КГБшного дракона, которые прорастают сквозь землю. Но проходит время, и оно лечит. Доренко уже вылечили. Кажется, он вновь решил поставить на черное. Ведь что его жизнь — игра. А оставаться вне игры очень не хочется.
Вот выходит этот маленький Воланд в прямой эфир. Рядом с ним котяра Бегемот, служанка Гелла… И начинается сеанс массового гипноза с последующим разоблачением. Кого месcир на этот раз разоблачит — нехороших артистов Таганки, пузатых милиционеров, — совершенно не важно. Зато он успел сказать, что хотел. Вернее, что ему надо было сказать. О том, что Путин сегодня — главный европеец. Ай Доренко, ай да сукин сын! Пушкин отдыхает.
Так что летом на каникулы никто не уходит, все борются изо всех сил за любимую партию и любимого же руководителя. Вот включил я поутру как фон “Жить здорово! “с Еленой Малышевой и ушам своим не поверил. “У Дмитрия Анатольевича, — ласково говорит ведущая, — проблемы с предстательной железой, а значит, и с мочеиспусканием”. Я прямо в осадок выпал: ну вот, думаю, началось, точно, Доренко и теперь живее всех живых. Сразу вспомнился тазобедренный сустав Евгения Максимовича. И тут опять милый голос: “Да, это бывает со многими мужчинами, кому за пятьдесят”. Уф-ф, нашему-то всего сорок с небольшим. Да и мало ли в Бразилии Дмитриев Анатольевичей!
Нет, Елена Малышева, как и жена Цезаря, вне подозрения. Нас уже накручивают на всю голову. Ну, правильно, эти старики такую дедовщину устроят любимым салагам-телезрителям, никакие солдатские матери не помогут.
Линия жизни
На Первом канале прошел фильм “Принцесса Диана. Последний день в Париже”. Посвященный 50-летию народной любимицы. Фильм документально-художественный: там оставшиеся живыми реальные герои соседствуют с артистами, очень похожими на Диану и Доди. Но говорить хочется о другом.
В конце идут титры, где сказано, что принцесса стала жертвой непредумышленного убийства. Очень точная формулировка, не оставляющая никаких сомнений. Непредумышленно Диану убил кто? Конечно же, папарацци. По сути, об этом фильм. Диану не то что тяготила, а просто ломала столь публичная жизнь. Как будто бы она голая и все на нее смотрят. Куда бы она ни шла вместе с Доди Аль-Файедом, пусть даже тайно, везде появлялись эти люди с щелкающими фотокамерами. Она проходила сквозь них, как сквозь строй.
Но главное, что это убийство констатировали на том самом Западе, где свобода слова превыше всего. Где, как вы, наверное, помните по фильму “Народ против Ларри Флинта”, самый справедливый суд в мире высказался за право порнографа ставить у себя в журнале карикатуры на святого отца, изображавшие его связь с собственной матерью. Ну а как же, первая поправка к Конституции!
В Европе разделяют те же ценности. Там журналист — любой, желтый, красный, голубой — это звучит гордо. Четвертая, блин, власть, которой позволено все. И тут такое признание. Но ведь эти желтые только выполняли свою работу, ничего личного. Они делали лишь то, что требуют от них их редакторы. Они люди маленькие, подчиненные, так какие же к ним претензии. Но нет, они убийцы. А это уже настоящая этическая революция.
У нас журналисты совсем не власть, даже не четвертая. И нет никакой первой поправки, да и свободы слова тоже нет. У нас журналисты — тварь дрожащая, стая летучих насекомых, которых нужно прихлопнуть. Такое к ним отношение. Наверное, они это заслужили. Не все, конечно.
Но те, кто снимал Наталью Гундареву в реанимации, — это кто? И те, которые обнародуют тайные дневники Михаила Козакова? Нет, не убийцы. Просто козлы.
Но журналистика, как и искусство, может говорить о чем угодно. Важно только как. Николая Караченцова можно показать так, что захочется закрыть глаза рукой и выругаться на тех, кто так показывает. А можно с такой болью, безмерным сочувствием, и это чувство будет самым светлым. Так ТВ становится рентгеном для тех, кто им занимается.
Но вот другой случай. Совсем другой. Взрывы двух домов в Москве. Ужас, страх, смерть, горючие слезы. А репортеров “МК” в тот же день посылают к родственникам погибших. Но как на это пойти нормальному человеку, которым еще могут себя считать отдельные журналисты?! Как же надо поломать себя, даже уничтожить что-то в себе, чтобы вот так подойти к только что пережившей самую большую трагедию в жизни матери, сделать скорбное лицо и попросить, чтобы она сказала несколько слов про ушедшую навсегда дочь. Просто невозможно! Но люди, сжав зубы, все-таки сделали это. И на следующий день в газете вышел мартиролог с фотографиями погибших. Как самая светлая память о них.
Это желтая журналистика или нет?! Нет, это высокая журналистика. Но вы поняли, где здесь проходит та тонкая грань, пограничная линия? Я понял.
