Птица Феникс
Дам определение мифу. Миф — текучий, не забронзовевший и не окаменевший памятник, плохо поддающийся воздействию, обновлению, перелицовке. Миф — неколебим.
Сколько атак предприняли на Сталина! А миф о нем воскресает, словно птица Феникс, словно питается взывающей к отмщению кровью и разоблачительной риторикой, обращает то и другое себе на пользу, здоровеет, наливается силой.
Пытались развеять миф о 28 героях-панфиловцах, защитивших в 1941 году Москву, — миф не покачнулся.
Аналогично с Зоей Космодемьянской, поджигавшей избы соотечественников. Героиня!
Люди досадуют на тех, кто посягает на их веру в лучшее, приземляет возвышенное. Без одухотворяющей гиперболы, побуждающей стремиться к совершенству, жить невмоготу!
В детстве дворовые приятели уверяли меня: маршалу Жукову каждое утро от английской королевы на специальном самолете доставляют свежее, из-под породистой курицы яйцо — так высоко ценят британцы вклад нашего маршала в победу над фашизмом и так заботятся о его здоровье. Я верил! Еще бы — воин, герой заслужил почести!
Пыль в глаза
На каком фундаменте базируется миф? Из какой почвы произрастает и при содействии каких удобрений превращается в развесистую клюкву?
И почему — вот загадка! — не приживаются мифы об одних претендентах на «прописку в вечности» и укореняются — о других? Почему одним прощается все (и заведомая беспринципность, и откровенное приспособленчество, и руки, по локоть залитые кровью безвинных жертв, и замаранность ладоней светоопределяющей взяточнической краской), а другим ставят в строку каждое лыко? По каким критериям происходит отсеивание или возвеличивание, отделение чистых от нечистых? Меня давно волнует и занимает эта необъяснимость. Как нужно жить, чтобы слава о тебе упрочивалась день ото дня? Делами подтверждать заявленный высокий статус или пускать пыль в глаза?
Одно из соображений касательно зарождения мифов выглядит прозаично: в их создании принимает участие кто-то, заинтересованный в раздаче нимбов, ореолов, прочих божественных причиндалов — возможно, им движет тайное или явное намерение примазаться к чужому величию, чтобы роль и значение «летописца» также были воспеты, отражены, узаконены, чтобы его личность, приближенная к героям, получила достойную (то есть превосходную) оценку. О Христе нам рассказали апостолы. О расстрелянном царе Николае — его убийцы. Женщины не отстают от мужчин: если Пенелопа много лет ждет забывшего дорогу домой ветреника, то уж, конечно, им будет не праздный гуляка и бражник, а герой — Одиссей. Если Жозефина выбрала в мужья коротышку, то потому, что он — великий полководец и неутомимый любовник, чье имя к тому же гремит на всех континентах — Наполеон! Каждый спешит и хлопочет застолбить свою роль в Истории. Каждый хочет удержаться в ней, впечатав в ее скрижали свой след. Пусть для этого придется спалить храм, как поступил Герострат. Или уничтожить миллионы себе подобных — как сделали Сталин и Гитлер (доказав этим, что превосходят рядовых людишек, тварей дрожащих, превосходят бесстрашием убивать, т.е. являют собой высшее начало!).
Почему простые смертные рвутся быть запечатленными на пленке рядом со знаменитостями? Вы не задумывались об этом?
«А в рот не попало»
Непременный отличительный признак мифа — ложная скромность придумывателя небылиц: изложенную им завиральную сказку он (если не дурак) закончит обезоруживающим жалостным признанием: «Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Другой бы расхвастался, расфуфырился: «Уж я наелся-напился вволю!» ...Но хитрый расчет срабатывает: невыигрышно рисующее обделенного медом и пивом балабола «объективное свидетельство» вызывает сочувствие, а значит, и доверие к нему. Наличие усов значения не имеет.
Любимая игрушка
Люди любят привычное и удобное. Людей не переубедить. Они, если уж затвердят что-либо, останутся верны заученному.
Попробуй отними у дитяти игрушку! Тем более у взрослого — поди отними!
И это при том, что мифические герои в большинстве своем (если вдумаемся, то поймем это) — мерзавцы и негодяи, не заслуживающие доброго слова. Геракл бросил в своего старенького учителя кифарой и пришиб его. (Вам бы такое простили?) Перестрелял стадо кентавров, занесенных в Красную книгу (и мы теперь не имеем возможности увидеть этих чудо-животных даже в лучших зоопарках мира). А уж то, что поубивал собственных детишек — и вовсе не лезет ни в какие ворота. Но на протяжении веков он остается любимчиком человечества (и краеугольным, системообразующим центром мифотворчества).
Ни врожденное заикание, ни крупный нос, ни близорукость, ни косоглазие, ни плешь во всю голову (вот удивительно!) не помеха персонажам, вызывающим поклонение. Разве мешала Ленину лысина? А Уинстону Черчиллю — избыточный вес? Напротив, изъяны помогают, споспешествуют возникновению симпатии. Обнаруживают магическую извинительную слабость, явленную миру без прикрас и стеснения. («Он такой же, как я, как все мы, — лысый (волосатый), жирнющий (худющий)!» Внешние и внутренние недостатки обладают свойством приближать и утеплять далекую фигуру кумира. Они сродни публичному покаянию в несовершенстве и приглушают раздражающий блеск славы, скрадывают погромыхивание орденов, уравновешивают хор воздаваемых незаслуженно (как считают завистники) восхвалений.
И все же мифы, как бы почтительно ни выглядели, — детство человечества. Колыбельные, которые оно себе напевает. О Геракле, Зевсе, Афине Палладе. О добром царе, способном покинуть трон и уйти в народ, о барине, который приедет и всех примирит и рассудит. Инфантилизм, да и только! Но, может, не только инфантилизм, а необходимость отыскать кого-то, кто крупнее, значимее, масштабнее, чем ты сам?
О Сусанине, Парисе и проститутках
Родившиеся через много веков после сотворения мифа потомки будут повторять не ведая (да это и в самом деле не имеет значения): кто был герой, кто трус, как было на самом деле, происходило ли что-либо и, если происходило, что именно? Каждый мало-мальски образованный будет знать: Сусанин совершил подвиг (правда, есть версия, что он действительно заблудился), Парис любил Елену, Гомер был слеп, Александр Македонский (или Цезарь?) мог предаваться нескольким занятиям одновременно... К Моцарту пришел незнакомец и заказал «Реквием», Сальери отравил гения...
Мифы калибром помельче (то бишь сплетни и домыслы-фантазии), возможно, со временем исчезнут. Или, напротив, наберут вес и продолжат хождение на бытовом уровне, как и многие другие утвердившиеся идиотские постулаты: всем известно, что из бывших проституток получаются самые верные и преданные жены, а из искусств важнейшим до последнего времени являлось кино. К реальности подобная чушь не имеет ни малейшего отношения, но мы привыкли так думать, нам удобно так думать — значит, так и есть. Мифы — привычные предметы обихода — такие, как шкаф, трюмо, кастрюля, кровать. Выброси из квартиры стол и стулья — испытаешь дискомфорт, нехватку необходимого, наступит неудобство. Да и зачем выбрасывать то, что удобно, надежно, к чему прикипел? Пусть себе остаются и служат: старые удобные вещи, к ним в дополнение, в сложившийся гарнитур, мы с неохотой прибавим нечто новое и громоздкое — «вечное», и с быстротой и легкостью — дребедень, ширпотреб, поделки-однодневки, распространяемые сарафанным радио.
Развеиватели мифов
При сличении с официально укоренившимися мифами свидетельства человека, находившегося поблизости от реально вершившихся на его глазах событий, проиграют — слишком бедной и невпечатляющей получится версия: ему с его шестка видна одна тысячная часть произошедшего, в то время как коллективный автор (общество) воссоздало, опираясь на россказни многих и многих, панорамное широкоохватное полотно. Общество жаждет изобразить и представить самое себя (и свое прошлое) в выгодном свете (и имеет на это право, разве не так?), для чего выдвигает из своей среды богатырей и святых, канонизирует избранников и поклоняется им. (Да пребудет подобная практика незыблема во веки веков!)
Скромные наблюдатели все же не оставляют своих индивидуальных стараний, пыхтят и корпят, создавая субъективную летопись (вдруг она станет для последующих поколений первоисточником!), исследуют и запечатлевают параллельную (на их глазах превращаемую в помпезный миф) реальность. Пытаются зайти с тыла, заглянуть за частокол колонн и толсто оштукатуренный фасад и проникнуть в потрескавшуюся часть здания. Их занимает буквально все: рецептура и оттенки фронтонной побелки, тайна скрытых стропил и балок, отскочившие паркетины... Они пытаются расщепить на составляющие части природу зодческих усилий. Не беда, если дезавуирующая эта задача предстанет в глазах окружающих — неприличной и бестактной, до бессовестности нахальной. Ведь диггерам, подрывающим основы мифа, этим свиньям, покусившемся на красавец-дуб, как и всем прочим здравомыслящим гражданам, хорошо известно: пьедесталы занимают заслуженные и заслуженно, в полном соответствии с мандатом народного доверия и при поголовном одобрении масс. С какой стати вносить сумятицу, путаницу, наводить тень на плетень, заявлять: человек хамелеонен, актерствует, юродствует, притворяется, прибедняется, хвастает, воспаряет, меняет гнев на милость и милость на гнев, хочет казаться лучше или хуже, чем есть на самом деле, поэтому и образ его — в контексте быстротекущего бытия — нуждается в уточнении и дополнительном изучении?
Нападки на устоявшиеся, занимающие свои законные позиции и пьедесталы мифы (а также залитых патокой кумиров) — особенно, если совершаются в излишне свободной, непринужденной форме, — изначально обречены на провал: несогласие с успешливыми, непоклонение им смахивает на элементарную зависть (о чем в категорической форме предупреждали древние: «Победителей не судят!»), напоминают смехотворные потуги Моськи, лающей вслед могучему элефанту. Как ей, шавке, не ай-яй-яй! Народ трудился, напрягал способности, раздувал из мухи гиганта... А тут явилась какая-то приблудная из подворотни — не запылилась — и загавкала! Да он, этот дутый миф, еще тридцать веков не лопнет и поработает на славу!
