Моя собеседница — Ольга, девушка 22 лет, выглядит даже моложе своего возраста. Она — интеллигентная, воспитанная, образованная — в корне ломает мои шаблонные представления о тех, кто находится в зоне риска наркотиков. Увы, очень многим родителям стоит расширить свое внимание за пределы этих шаблонов — ибо даже самые благополучные семьи могут служить поставщиками клиентов для наркоиндустрии.
— Я родилась и выросла в Москве, у меня хорошая, полная семья, младшая сестра, мама и папа работают в системе образования, — рассказывает Ольга. — Родители всегда в меня вкладывались по полной программе — музыкальная школа, танцы, вышивание, кружки, секции, книги, музеи… Но меня тянуло к ребятам постарше, во дворы, в гаражи, в машинах поковыряться нравилось… Уже в средних классах школы я начинала прогуливать уроки ради этого, лет с 14 начались дворовые тусовки. Сперва пробовали спиртное, как все, потом были эксперименты с широкодоступными аптечными препаратами, следом, закономерно, наркотики — амфетамины.
У Ольги началась сложная двойная жизнь, так знакомая многим наркоманам. Пока наркотики не стали серьезной зависимостью, она окончила школу, умудрилась поступить в колледж, закончить и его неплохо, поступить в Институт экономики, статистики и информатики — но там уже проблемы перешли в серьезную стадию, и из вуза девушка вылетела на третьем курсе. Параллельно учебе Ольга пыталась работать, устраивалась на разные должности — продавцом-консультантом, телемаркетологом, офис-менеджером... 2–3 месяца работала и уходила — не получалось совмещать употребление и работу.
— Мой молодой человек тоже был наркоман, мы употребляли вместе, — продолжает Ольга. — Родители подозревали, но поймать меня не могли. Последние два года я уже плотно сидела на зависимости, принимала наркотики ежедневно, постоянно скрываясь от родителей, почти не бывала дома, забегала переодеться и убегала. Я понимала, что в «употребленном» состоянии с ними разговаривать не смогу — запалюсь… В конце концов в 2014 году меня задержали с большим количеством амфетамина, причем я не торговала — просто употребление зашло в такую стадию, что я уже встать без дозы не могла. Итог — статья 228 часть 2, «Хранение наркотиков в особо крупных размерах», от 3 до 10 лет... Получилось так, что в это же время родители все поняли и обратились за помощью в реабилитационный центр. Меня положили на лечение, и уже там я призналась маме, что возбуждено уголовное дело, идет следствие, я нахожусь под подпиской о невыезде и на носу суд…
В большинстве развитых стран мира — во Франции, Германии, Австрии, Бельгии, Испании, Италии, Нидерландах, Португалии и других — существует альтернативное лечение для больных наркоманией, которые совершили не тяжкие правонарушения и дали согласие на лечение вместо наказания. С недавнего времени такую возможность стало предоставлять и российское законодательство. Наша система какое-то время буксовала, но сейчас наконец суды стали выносить первые такие решения в пользу оступившихся людей, давая им шанс. Героине этой статьи Ольге грозило 6,5 года реального заключения — отделалась же она 11 месяцами лечения в реабилитационной клинике. Однако «автоматом» в реабилитацию вместо тюрьмы не попадают, для этого нужны усилия и помощь со стороны. На следствие и суд с Ольгой приезжали наркологи из клиники и ее куратор, которые убеждали судью, что девушка взялась за ум и ей можно поверить.
— Сейчас судебная практика такова, что возможность выбора наказания для наркозависимого целиком зависит от убедительности защиты, — комментирует Дмитрий Валюков, один из руководителей фонда «Здоровая страна», занимающегося реабилитацией наркоманов, в том числе и тех, кого направили на лечение вместо отсидки. — Если наши психологи и наркологи видят, что человек искренне пытается выкарабкаться, то мы сотрудничаем с адвокатами и юристами, участвуем в судебных заседаниях, предоставляем документы о динамике лечения, чтобы человека не отправили в тюрьму, а дали шанс, пройдя полную реабилитацию и ресоциализацию, вернуться в нормальную, по-настоящему свободную жизнь.
— А сам наркозависимый не сумеет убедить судью отправить его на лечение, а не за решетку?
— Дело в том, что психологический возраст наших подопечных, несмотря на их совершеннолетие, как правило, соответствует уровню развития подростков. Они не умеют ставить цели, плохо понимают, что быть взрослым — значит быть ответственным за свою жизнь. Судьи хорошо это знают и понимают, что верить наркоману на слово — наивно. Но готовы поверить, если человек отправится на лечение в центр реабилитации из реестра ФСКН. Это означает, что ФСКН контролирует работу этих заведений и именно им доверяет тех наркоманов, которым суд счел возможным предложить альтернативу заключению в виде принудительного лечения.
Кстати, государство оказывает и финансовое участие в реабилитации наркоманов, которые выбрали ее вместо тюремного заключения. К примеру, в Москве такие осужденные получают сертификаты на 180 тысяч рублей, из расчета по 30 тыс. в течение 6 месяцев. Это, конечно, не полная сумма оплаты лечения, а некоторый «бонус»-вспоможение, поскольку в каждом конкретном случае стоимость месяца реабилитации рассчитывается от уровня и типа зависимости, да и общий срок лечения бывает весьма различным.
После суда Ольга попала на учет как наркозависимая, а затем отправилась в клинику в Подмосковье, где началась программа реабилитации. Каждый месяц она выезжала с сотрудниками реабилитационного центра в УФСИН, отмечалась, привозила справки и характеристики от врачей. Сейчас девушка полностью избавилась от зависимости, учится на волонтера-консультанта в той же клинике, одновременно поступила в РЭУ им. Плеханова на экономический факультет.
Один из важнейших вопросов — как в столь благополучной семье случилась такая беда? Почему заботливые и внимательные родители проворонили свою дочь? Как не повторить эту ошибку другим семьям, которые так же пребывают в уверенности, что если их ребенок получает должное количество воспитания и развития, он не входит ни в какие группы риска?
Оля горячо защищает свою семью и считает, что вины родителей тут нет, все дело в неком «гене наркотиков»:
— Это определенная предрасположенность. Как бы обо мне ни заботились, какими бы кружками и секциями ни загружали, мне кажется, что я все равно бы к этому пришла в итоге. Это какой-то внутренний авантюризм. Родители мне доверяли, знали мою первую, хорошую компанию — компанию одноклассников, тех, с кем я ходила в кружки… А другую жизнь я тщательно скрывала.
Тем не менее приходится констатировать, что некий «стандарт воспитания» семей, которые традиционно принято считать приличными и благополучными, вовсе не гарантирует безопасности. Гарантией защиты от угрозы наркотиков, пожалуй, является только поставленная на широкую ногу «внутрисемейная контрразведка» — даже в той ситуации, когда, казалось бы, никаких поводов к беспокойству нет…
