«Раньше ножи в ход не шли»
— Сергей Николаевич, как вы оцениваете череду детских терактов? Это случайное совпадение? Или все же есть связь?
— Школа стала местом сведения счетов. Это общемировая тенденция. Не случайно, что и наши «отличившиеся» подростки были поклонниками происшествия в американской школе «Колумбайн», где в 1999 году двое старшеклассников напали на учеников и персонал со стрелковым оружием и самодельными взрывными устройствами. Эта история кажется выходом для тех, кто в школе ощущает себя обиженными (подчеркиваю, что чаще всего это их субъективное мнение), но бывают случаи реальных обид. Вспомните случаи буллинга (от англ. слова bull — бычок) — массовой травли сверстников, насилия и вымогательства. У нас эту тему изучали, и считалось, что в конце концов закрыли. Хотя, конечно, ее не закрыли, и случаев буллинга у нас еще достаточно. Учителя иногда поощряют это, иногда просто закрывают на это глаза.
— Дедовщина такая школьная. Но она, насколько я помню, была всегда, и в советское время тоже…
— Да, но тогда не шли в ход ножи, да и до настоящих избиений чаще всего не доходило.
— Что останавливало?
— Учителя подавляли агрессию, школа следила за своим внутренним миром. Поэтому выросшие в СССР по инерции думают, что школа — это институт воспитания. Но она сегодня если и воспитывает, то не активнее, чем вся окружающая среда. Школа превратилась в место реализации исключительно образовательной услуги — так настраивают и родителей, и учителей.
— Это правильно, по-вашему?
— Нет, конечно. И, слава богу, новый министр образования думает, как это изменить и снова вернуть школе воспитательную функцию. Ну а как иначе? Ведь дети проводят в школе большую часть своего дня. Горячие головы одно время пытались переложить всю ответственность за невоспитанных деток на родителей. Но это неправильно, ведь родители основное время проводят не с детьми и не могут заниматься их воспитанием. Роль семьи, конечно, тоже высока, но папа и мама работают, пытаясь добыть финансы, чтобы обуть и накормить своих чад. А их чада тем временем весь день находятся на виду у других взрослых — учителей. И по реакции учителей они судят, что хорошо, что плохо. В прежние годы учитель не то что имел право — был обязан обращать внимание на внешний вид ребенка, беседовать с родителями об этом, о том, что ребенок плохо себя ведет… Сейчас это, увы, дополнительная услуга: о поведении школьника родителям сообщают только раз в триместр на родительском собрании. Хороший учитель делает это чаще, иногда пытается вызвать в школу родителя, но тот знает, что имеет право проигнорировать подобные вызовы. «Я требую, чтобы моего ребенка хорошо учили, а если учитель начинает дергать меня и жаловаться, что мой сын или дочь что-то делает не так — носит в школе вызывающую прическу, демонстрирует татуировку… — это не его дело!» — так думают многие.
«Мат из уст родителя спокойствия ребенку не прибавляет»
— Чтобы исправить ситуацию, надо изменить законодательство?
— Да, и при разработке нового закона надо учитывать всем следующее. Современный ребенок проходит очень сложный путь социализации. Из чего она должна складываться? Как правило, из примера, который подают родители своими взаимоотношениями с миром, и из личного опыта проб и ошибок чада.
И вот тут уже на первом этапе возникает проблема. Далеко не все родители подают детям тот пример, который хотелось бы. Сейчас все стремятся к переездам в мегаполисы (там больше платят). Но взрослые, решая финансовые и квартирные вопросы, не задумываются об атмосфере, в которой после переезда будет расти малыш. Если в прежнем маленьком городке у родителей был свой круг общения, то в Москве или Санкт-Петербурге — полная анонимность.
В последнее время стало нормой не знать, кто проживает с тобой на одной лестничной площадке. И это тоже негативно сказывается на ребенке, который с детства должен иметь опыт общения с разными людьми: в семье — родители, самые близкие, в подъезде — соседи, с которыми выбирается уже другая модель поведения, в школе — учителя, одноклассники…
— Есть ли выход из этого плена обособленности?
— Почти нет. Если только мегаполис будет стараться минимизировать свои грехи, и люди осознают, что надо быть более чуткими, доброжелательными к ближним. Ведь когда родители-автовладельцы в пробке матерятся на таких же, как они, и ребенок все это видит и слышит, спокойствия ему это не прибавляет. Когда вы проскакиваете мимо соседей, не сказав «здравствуйте» (я уж не говорю про более тесное общение), — не ждите, что ребенок будет потом оглядываться на них, прежде чем совершить какую-нибудь пакость.
Некую душевность сейчас пытается вернуть людям церковь. Но это капля в море. Какие-то люди, посещающие храм, прибиваются к нему, стараются менять образ жизни и мышления, но большинство ведь очень занятые — придут раз в полгода и снова погружаются в работу, бытовую суету и обо всем забывают.
Кстати, еще один способ вернуть себе радость человеческого общения, общего дела — это волонтерство. Почему в свое время так эффективно сработал феномен доктора Лизы? Она показала пример неформального отношения к людям. Можно еще посоветовать жителям мегаполисов почаще выходить на дворовые субботники, которые организуют сейчас и в Москве, и в Подмосковье.
«Дети даже не догадываются, что с рождения — заключенные»
— Но ведь дети чаще общаются друг с другом на подобных мероприятиях, их-то школа еще проводит…
— Школа — это школа, дети здесь, как правило, общаются только в своем классе, в лучшем случае — в параллельных. А между тем очень большую роль для гармоничного развития внутреннего мира ребенка играет двор. Но они, к сожалению, в Москве тоже исчезают. А раз исчезает двор — значит, уменьшается вертикальная социализация, которая всегда давала ребенку модель жизни более старших товарищей, опыт общения с ними. В школе — общение с ровесниками, а во дворе 15-летние общаются с 9- и 10-летними. Малыши видят, как ведут себя старшие, какие между ними складываются отношения…
— Что это дает?
— Это готовит их к взрослой жизни, учит разным моделям поведения, адекватным выходам из сложных ситуаций. Младший школьник видит, что 16-летние уже ухаживают за девушками, и невольно готовит себя к взрослой жизни. У такого мальчика скорее всего не возникнет в будущем проблемы с противоположным полом. Во дворах всегда существовали разные компании, группировки, и ребенок имел возможность выбирать, с кем общаться, а от кого держаться подальше. Еще один плюс от дворовых компаний был в том, что слабых, психически неуравновешенных компании как бы брали под свою защиту. Даже в школе не давали в обиду своих «дурачков». Конечно, от общения со старшими есть и минусы, но они не настолько страшны, как обособленность только среди своих ровесников. Если у ребенка есть внутренний надлом, впоследствии это только усугубит ситуацию.
— Если поговорить с мамами школьников, многие из них скажут: «Не гуляет, вот и хорошо — меньше плохого наберется».
— Слышал… Да что там общение во дворе: у многих сейчас пропала возможность даже самостоятельно ходить в школу, поскольку их подвозят к воротам на машине. А если ребенок живет за городом, то прогулки у него остались только по периметру своего участка. Масса детей живут как заключенные, даже не подозревая об этом. Для них жизнь взаперти — это норма. Когда же, скажите, он сможет сам спонтанно познакомиться и поухаживать за девушкой? Как ему обрести первый опыт ссор и примирений? Вот и сносит потом крышу от малейших, даже не ударов судьбы, а неурядиц в личной жизни.
Кто их обидел?
— Вернемся к терактам в школах. Как мы знаем из полицейских сводок, подростки были поклонниками инцидента в школе «Колумбайн». Значит, дело тут не только в огрехах воспитания, но и в появившейся новой модели решения проблем?
— Когда нет другого опыта, дети, сидящие в компьютерах и телевизорах, черпают рецепты там. Многие обиженные черпают в «Колумбайне» уверенность в том, что всех обидчиков надо наказать. Школа «Колумбайн» стала движением, и последние три случая — «ивантеевский стрелок», расправы в Перми и Улан-Удэ — все связаны с этим феноменом.
— Откуда взялась жестокость беспричинная?
— Это нам кажется, что беспричинная, а в реальности — это какая-то обида, субъективная или объективная: косо посмотрели, побили, учительница хамит, сделала замечание, сделала это прилюдно, опозорила… Ребенок переживает. Растет в уверенности, что счеты надо свести и обидчиков наказать.
— Но почему возникает желание мстить?
— Оно у всех возникает. Можно подумать, у вас его не было. Признайтесь, есть списочек?.. Но формы мести могут быть разными. Кто-то мстит, добиваясь успеха в жизни, чтобы потом всем обидчикам нос утереть, кто-то выясняет отношения на повышенных тонах, а кто-то берется за нож… И вот за то, что в последнее время ножей стало появляться больше, надо сказать «спасибо» нашим СМИ и соцсетям. Посидел у экрана парень с неокрепшей психикой, узнал, к примеру, что арабы режут французов и немцев, — и понял, какое оружие можно использовать. При этом ему не обязательно быть сторонником ИГИЛ (запрещенная в России организация. — Прим. авт.) — можно быть просто противником какого-нибудь Васи Хрюкина…
— Что больше приучает к жестокости — информканалы или кровавые компьютерные игры?
— Вместе одно другое только дополняет, но все же чем реалистичнее картинка на экране, тем больше она западает в сознание ребенка.
— Но и молчать ведь нельзя. Где та грань, которую средствам массовой информации не стоило бы переступать?
— Любую информацию можно дать по-разному. Вы можете сказать, что такой-то гражданин оказался преступником, и аргументированно доказать, из чего это следует. А можете каждый раз при встрече со мной добавлять все новые и новые оттенки к портрету: «подлец», «морда страшная», «детей не любит»… Когда я слышу историю в десятый раз, то у меня, у взрослого (!), невольно складывается впечатление, что вокруг меня одни подлецы, хотя речь идет об единичном случае (таково свойство нашей психики). Есть у известного экономиста, профессора Джорджа Гэлбрейта такое выражение: «Дерьмо попало в вентилятор».
Внешнюю цензуру вводить, конечно, нельзя, но внутренняя цензура должна быть. Ведь давно все поняли, что террористы зависят от СМИ. Газетам и телеканалам никогда не отмыться от того, что они — участники теракта, с какой бы стороны конфликта ни находились. Даже такая очевидная вещь, как постоянное напоминание о том, что «ИГИЛ — запрещенная в РФ организация», тоже работает на пропаганду ИГИЛ.
Школа — это не услуга
— Итак, причины, толкающие подростков к терактам, более-менее понятны: дефекты социального контроля, незнание норм поведения в социуме плюс жестокость на экране. Родителям надо знать, что смотрят их дети, почаще общаться со своими друзьями, с соседями, показывая хороший пример. А как все-таки вернуть школе воспитательную функцию? Ведь учителя, возможно, и хотели бы как-то поставить ученика на место за мат на уроке или оскорбление личности, но не могут: чуть что, их обвиняют в превышении полномочий со всеми вытекающими последствиями…
— Согласен, сейчас школа в таком виде, в каком она существует, не может поставить ученика на место. Можно сколько угодно говорить об авторитарности, патриархальности советского времени, но я лично знаю, как эффективны были прежние программы комплексной работы по профилактике правонарушений несовершеннолетних.
— Что в них входило?
— Под горисполкомом выстраивались, как близнецы-братья, наркопсихдиспансер, школа, милиция. Иногда совместные заседания и обсуждения тех или иных случаев с детьми проходили формально, иногда неформально.
Помню случай в начале 2000 года. Мэр города Азова озаботился проблемами, происходящими с подростками, и взялся их решать. Мы вскрыли тогда, что учителя знают, но не говорят вслух, что девочки стали агрессивнее мальчиков. А почему не говорят? Да просто не знают, как с ними себя вести, теряются. Их никто не учил, как социализировать их агрессию. Девочки из-за всеобщего равенства все чаще сталкиваются с мужскими ситуациями, но ведут себя по-разному. Если у мужчин худо-бедно существует какой-то кодекс чести: после первой крови не бить, третий в драке не нужен и т.д., то у девочек ничего этого нет — они готовы кидаться друг на дружку по любой глупости, толпой на одну, и никто ничего не может сделать.
— Получается, в воспитании девочек родителям надо изменить тактику?
— Конечно, это требование времени. Надо научить не вызывать агрессию на пустом месте, следить за своими словами и действиями. На мальчиков они пока не лезут, но гадости говорят, ябедничают почем зря. В общем, их надо корректировать в этом плане. Хорошо, если бы в каждой школе были бы свои медиаторы — третейские судьи, которые не давали бы разыграться страстям.
— Школьные психологи разве не справляются с этой задачей?
— С ними тоже не все гладко. Их ориентируют на работу со школьниками и совсем забывают о еще одной группе риска — учителях. Они что, все психологически благополучные? У них тоже свои проблемы, они запускают своих детей, потому что берут по многу часов на работе, некоторых бросают мужья… Психологическое сопровождение должно быть комплексным, и желательно вне школы, потому что в школе все может стать достоянием общественности.
Школа должна получить права приобщать к своим проблемам и психиатров, и полицию, работать сообща. Вот говорят, что один из мальчиков, напавших на четвероклашек в Перми, стоял на учете в психдиспансере. Ну и где этот учет? Ведь его идея изначально заключается в профилактике: если ребенок на учете, он уже не может спокойно гулять, как, скажем, условно здоровый мальчик. Его должны постоянно держать под особым контролем, работать с ним. Тогда и трагедий будет гораздо меньше.
