В гостинице не было воды
Билетов на самолет в Мурманск было не достать, казалось, в те дни весь мир летел на Кольский полуостров. Японцы, норвежцы...
Первый и последний раз в командировке мне купили бизнес-класс. Не успевала заехать домой, чтобы переодеться, кто-то одолжил старый, растянутый свитер, кожаную куртку по моде тех лет.
Из душной августовской Москвы в почти осенний, сумрачный, серый Мурманск. Облезлые дома, облупившиеся от постоянного пронизывающего ветра, традиционное летнее отсутствие горячей воды в лучшей гостинице города, офигевшие японцы, забронировавшие люксовые номера.
Японцы сулили любые деньги, чтобы только посоветовали, как им добраться до закрытого поселка Видяево, чтобы получить эксклюзив.
Местные водилы переживали свои лучшие времена. Тариф поездки от Мурманска до Видяева (это примерно 40 км по прямой) колебался в районе 6 тысяч рублей.
Для понимания, это порядка 300 долларов по тому курсу.
Экзотичных японцев таксисты, понятное дело, не брали, европейцам, знающим русский язык, еще могло подфартить. Самые честные из шоферюг предупреждали сразу, что журналистов отлавливают еще на подъезде к Североморску... Поэтому везли в обход, вместо сорока километров давали крюк в сто.
Чтобы попасть в само Видяево, нужно было миновать три поста — флотский, армейский и милицейский. Командирам «заградотрядов» были даны четкие указания: «Чтобы никого тут не было, особенно корреспондентов».
...Издалека вижу озеро Питьевое, за которым расположен военный поселок Видяево, и прикидываю про себя, что если нас не пустят, пожалуй, можно попытаться добраться вплавь.
Вода в августе — всего-то градусов десять выше нуля. Но если работа требует, я готова рискнуть, чтобы только донести людям правду. Честное слово, так я и думала!
Нашу машину все-таки тормознули. Меня с коллегой Лизой Маетной вытряхнули вон. Спросили, кто мы, откуда.
«Студентки из Тамбова, приехали к бабушке на каникулы», — дрожащей рукой протягиваю паспорт, где действительно еще нет московской прописки. Вот повезло!
— А сюда зачем, девочки? — хмурится человек в штатском. Поверил!
— Так интересно же... — делаем мы наивные глаза.
Нас отпускают. Журят и предупреждают, чтобы уматывали и не возвращались. Озеро Питьевое так и не было мне суждено переплыть.
Что ж, Видяево-2000 — слишком мрачное зрелище, чтобы его показывать миру.
Флотские окрестили тогдашнее Видяево «самым никудышным городком флота». Жизнь кипела только в единственной трехэтажке по Заречной улице, где вскоре разместят семьи офицеров затонувшего «Курска».
Между тем в Мурманске и его окрестностях рассредоточились «люди в штатском». Они в гостиницах, в аэропорту, на ж/д вокзале — везде. Задача у них простая: пасти каждого, кто прибывает в город. Стоило только сойти с трапа самолета кому-то из родственников подводников, как их сразу же подхватывали под руки.
В первую субботу после трагедии ночью в Мурманск из Курска прибыли близкие семи матросов-срочников. Уже заранее проинструктированные: никаких разговоров ни с кем.
Симферополь — Мурманск, 25-й плацкартный вагон, прицеплен в Курске, тоже с родственниками. Оба входа закрыты спинами проводников.
Два часа мы без толку провели в тамбуре соседнего вагона, пока он ехал из Оленегорска, где удалось сесть, в Мурманск.
Родственники молчали. Они быстро пробегали сквозь оцепление и послушно грузились в автобусы, чтобы отправиться на свою Голгофу — отрезанное от мира крошечное Видяево. Пока их не набралось четыре сотни и горе не выплеснулось наружу, не уместившись в периметре поселка.
Первые сто дней
Через несколько дней в Видяеве было как на подлодке «Курск». Женщины, уже не жены, еще не вдовы, оказались заперты внутри своего горя.
И в конце концов вышли на пограничный блокпост и сели ждать, когда к ним приедет хоть кто-нибудь, чтобы услышать. «Мы требуем, чтобы спасательная операция была продолжена. Пока не найдут тела наших мужей, мы будем считать их живыми», — едва сдерживали слезы несчастные.
Коллективной навязчивой идеей этих женщин стала мысль о том, что выжил хотя бы один член экипажа. Они наперебой рассказывали друг другу невероятные случаи спасения моряков. И теперь, надеясь на чудо, требовали, чтобы их отправили за мужьями в море.
Первые дни о ходе спасательной операции в Баренцевом море было известно чуть больше, чем ничего.
Очередной официальный брифинг продолжался... четыре минуты. Первый тогдашний замначальника пресс-службы флота Игорь Бабенко заявил, что ни на один вопрос отвечать не будет.
Только специальная группа «Вестей», государственного телеканала, и будущий любимый журналист президента Андрей Колесников смогли получить эксклюзивную информацию.
Всем остальным, несмотря на обещания вице-премьера Ильи Клебанова, отказали в вылете на атомный крейсер «Петр Великий», который базировался на месте трагедии МАПЛ «Курск». Мало уметь писать и отлично снимать, гораздо важнее — оказаться в числе допущенных, избранных.
Из прекрасного репортажа Андрея Колесникова в память крепко врезалась одна-единственная фраза: когда жены моряков спросили у Путина, как же они могли допустить такую ситуацию с «Курском», он сказал примерно следующее: готов отвечать за свои сто первых дней, а не за то, что сделал с армией мой предшественник.
Наша главная военная тайна
Самой главной тайной августа 2000-го закрытых баз подлодок Северного флота, некогда самого большого в мире военно-морского флота, был их полный упадок и разорение...
В ту зиму, помнится, рассказывали, командиры выбирались из дома на четвереньках — снега на крыльце навалило столько, что убрать его невозможно. «Все разграблено, запущено и разорено», — с горечью выдыхали флотские. Гремиха — самая восточная база Северного флота — во время зимних штормов оказывалась полностью отрезана от внешнего мира.
Здесь, на скалистом побережье, было вырыто несколько туннелей, в которых в случае ядерной атаки противника должны были спрятаться от внешних врагов лучшие подлодки мира.
В поселке Щукоозеро, что неподалеку от Североморска, располагался один из самых внушительных в мире складов ядерных и обычных ракет — в 1984-м там произошел сильный взрыв. Экологической катастрофы не случилось только потому, что на взорвавшихся ракетах не было ядерного заряда.
База Ара-губа. На весь поселок — один ларек, в котором, кроме семечек, заветренных кальмаров да водки, — ничего.
Центральное здание поселка — администрация, где тогда работала жена командира «Курска» Геннадия Лячина, Ирина.
Столицей Северного морского флота являлся Североморск, куда нам все-таки удалось попасть.
Каждый день к штабу Северного флота в Североморске подходила светленькая невысокая девушка, которая никогда не снимала черные очки. Жена одного из офицеров «Курска», скорее всего, начальника санчасти. «Когда вы наконец скажете, что с моим мужем?!» — чуть ли не рыдала молодая женщина на КПП. Но дежурный с непроницаемым лицом всегда молчал.
«Ничего неизвестно. Ждите...» — отвечали ей и в штабе Северного флота.
На улицах Североморска лишь женщины и дети. На каждом перекрестке стоял усиленный пост ГИБДД. На стенах надписи: «Продается. Уезжаем!» Метрах в пятидесяти плещется холодное северное море в пятнах мазута. Чумазые мальчишки разрезают на куски ржавые остовы спасательных буксиров.
— Рында! Рында! — кричат грязной корабельной суке мужики с борта спасательного судна «Титов». Это лучший спасатель на побережье. Вот уже несколько месяцев «Титов» пришвартован из-за поломки.
Два еще оставшихся спасательных аппарата сняты с «Титова» и отправлены на борт судна «Академик Михаил Рудницкий», которое находилось в районе гибели «Курска». Впрочем, как говорили сами спасатели, от этих аппаратов нет никакого толку — там все равно не предусмотрены специальные резиновые переходные люки, которые должны присосаться к лодке.
Но оставались еще гражданские ныряльщики, которые после первых же сообщений о катастрофе примчались в Мурманск и Североморск.
— Там тихо, как в гробу, — твердили легкие водолазы, поднимаясь со дна моря. Их отпаивали водкой, растирали синие отмороженные ноги.
— Там градуса два, не больше. Шансов нет... — выдыхали они.
Никто из нас не знал, что на самом деле единственный плавгоспиталь на Северном флоте «Свирь», который должен был принять спасенных подводников «Курска» для лечения, вообще не готовился к выходу в море.
Третий тост
Всю ту неделю полного неведения моряки Северного флота не пили третий тост за своих товарищей. Держались. У военных есть традиция: пока не увидишь тело друга, не пить за его упокой...
21 августа первый раз за последние бесконечные дни над Мурманском взошло солнце. И у людей проснулась призрачная надежда на благополучный исход спасательной операции.
Наконец приглашенные норвежцы открыли первый люк, второй...
Солнце уходит. Председатель правительственной комиссии по спасению «Курска» Илья Клебанов заявляет в прямом эфире, что живых на подлодке не осталось. К-141 признали официально погибшим судном, как и его экипаж...
23 августа 2000 года в России объявили днем траура.
Мы долго ждали обратный вылет в Москву. Небо было закрыто, улетало московское начальство.
С собой я увозила камешек с берега Баренцева моря и фотографию из Североморска, на фоне пустого плавучего госпиталя «Свирь»...
Где-то с месяц после возвращения я не могла говорить ни о чем, кроме «Курска», ночами мне снилась дорога на Видяево, которую нам так и не удалось пройти до конца.
Североморск—Видяево—Мурманск, так неизменно завершались наши заметки с места событий. Перечитываю их теперь, бумажные версии, потрепанные полосы старых газет, в интернет-архив их еще не выкладывали...
Ныне о «Курске» снимают фильмы, поют песни. Погибшим героям стоят памятники в городах и селах, их именами названы школы, в их честь строятся часовни, вешаются таблички на здания...
Жены подводников, слава богу, перебрались кто в Мурманск, кто в Санкт-Петербург. В свои квартиры. Государство сделало все, чтобы хоть и поздно, но загладить перед ними свою вину. Официальная версия гибели «Курска» такова: взрыв учебной торпеды. Всего же за последние два десятилетия были рассмотрены 18 версий случившегося.
Да, жизнь не стоит на месте, в этом году не стало вдовы капитана-лейтенанта Дмитрия Колесникова Ольги. Той самой, которой он посвятил свою предсмертную записку.
Через много лет, когда мне удалось еще раз побывать в Мурманске, тоже в августе, хотя и по иному поводу, я поразилась, как изменился внешне город — серые прежде здания были раскрашены в бирюзовый, голубой, зеленый цвета...
Это было неожиданно и... странно. Казалось, это совсем другой город. Или, может быть, я сама, как и все мы, стала другой.
Гибель «Курска» оказалась вехой, нулевым меридианом, определила дальнейший путь не только страны и армии, но и всех нас.
Возможно, только в сентябре 2004-го, в Беслане, четыре года спустя, мы в последний раз ощутили что-то подобное.
Полное опустошение.
