* * *
Мэлору Стуруа было уже хорошо за 80, когда он начал (детские эксперименты не в счет) писать стихи. Изданный в 2013 году свой поэтический сборник он назвал – без всяких иллюзий – «Стихотворения конца жизни».
Там есть такие строки:
«И скоро Старая с косою
Придет ко мне, придет за мною.
И замыкая жизни ларчик,
Шепнет: «Закрой глаза, Мэлорчик».
Покоя нет, покой лишь снится,
Но я сомкну свои ресницы
Навечно, плотно наконец».
«Я не боюсь смерти, – сказал как-то автору этих строк Мэлор Георгиевич, – но вот чего я действительно боюсь – так это то, что не узнаю, а что же будет дальше. Ну, знаете, Андрей, это как в театре смотришь первый акт спектакля, а хочется узнать, что же будет во втором. Вот и мне интересно. Например, удастся ли израильтянам когда-нибудь замириться с палестинцами. Или что будет с Россией дальше...»
* * *
В хранящемся в книжном шкафу международного отдела томике стихов Стуруа – его дарственная подпись: «От д'Артаньяна 20 лет спустя». И подпись – «Мэлорка».
Мне кажется, что в этих двух ипостасях весь Стуруа – энергичный, задиристый, по-хорошему авантюрный, как гасконец из «Трех мушкетеров». И поэт, до старости сохранивший детскую душу.
«Носил я в детстве прозвище – «Мэлорка»
И снились мне зубчатки Тэруеля.
Во мне стонал, страдал и бился Лорка,
Размахивая саблей Тариеля...»
Сын одного из руководителей Советской Грузии, профессионального революционера, и имя свое получил особое: Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская Революция.
Хотя среди фигурирующих в имени Стуруа классиков марксизма-ленинизма не значится Сталина, «отец народов» сыграл вескую роль в профессиональном будущем юного Мэлора, когда помог ему – сыну опального на тот момент и отстраненного от должности Георгия Стуруа – устроиться в «Известия».
«Сталин не только хорошо знал мою семью, – рассказывал Мэлор Георгиевич. – Он действительно знал, что я и впрямь хорошо учился! У меня со Сталиным было всего две непосредственные встречи, и обе эти встречи запомнились мне тем, что он довольно подробно интересовался, как я учусь. Первая встреча произошла тогда, когда я был еще школьником. Я был представлен Сталину во время одного из его редчайших посещений Грузии. Вторая встреча произошла уже в Москве, в мои студенческие годы, на квартире Берия, в его особняке на Садовом кольце недалеко от площади Восстания».
Об этой встрече с вождем стоит сказать отдельно: «Мы играли с сыном Берия Сергушей в бильярд, когда в бильярдную вошли Сталин и Берия, – вспоминал Стуруа. – Берия предложил сыграть партию в бильярд, пока подадут обед. Мы разделились на две пары — на «стариков» и «молодых». Я поставил пирамиду, Сталин разбил ее. Уже по тому, как он держал кий, я понял, что Сталин неважно играет в бильярд. Сам я играл очень хорошо, ибо пропадал целыми днями в московских бильярдных.
Чем хуже играл Сталин, тем труднее было играть мне. Я не знал, как поступать — играть в полную силу или поддаваться! Поддаваться так, чтобы партнер этого не заметил, большое искусство. Оно тем сложнее, чем хуже играет партнер, а Сталин играл из рук вон плохо. Я решил для себя, что лучше обыграть Сталина, чем попасться на том, что умышленно поддаешься, и заиграл в полную силу. Партия длилась недолго. Мы с треском обыграли «стариков». Сталин не выказал никакого неудовольствия, хотя с усмешкой заметил:
— Здорово играешь. И как это у тебя остается время для учебы?»
* * *
Когда Мэлор Георгиевич начал работать в штате «МК» в самом начале 1997 года, ему было «всего лишь» под семьдесят. И хотя его возраст равнялся в сумме годам жизни двух-трех юных сотрудников международного отдела, разве у кого-нибудь повернулся бы язык назвать его стариком. «Дедушкой» мы его называли за глаза – это да! Но это было, как говорят нынче, не про возраст, а скорее про уважение, родственную теплоту...
Каждое утро международного отдела начиналось с того, что сотрудницы машбюро забирали ленты факсов, присланных из далекого Миннеаполиса, и набирали тексты Стуруа. А если кончалась бумага в факсе, то он из американской ночи диктовал в московское утро свои тексты по телефону. О чем? Да о чем угодно! Разброс его интересов был неисчерпаем. Это могли быть политические и сексуальные скандалы в Белом доме, и тайны советской истории, и многообещающие открытия британских ученых, и светские новости вроде помолвки принца Гарри, и даже балетные премьеры.
Разнообразия тем, энергии и трудолюбия хватало не просто на целый отдел, а на несколько отделов! И это не говоря уже о его фирменном стиле письма...
Автору этих строк выпала честь не только работать с Мэлором Георгиевичем, принимая и редактируя его тексты из-за океана, но и тесно общаться, когда мэтр прилетал из Америки в Москву.
А он появлялся в международном отделе весь такой элегантный, загадочно и хитро улыбаясь, и – вносил ноту праздника в наши рабочие будни. Появлялась бутылка хорошего виски, к нему какие-нибудь пирожные («Не могу без сладкого», – говорил Стуруа).
И начинались рассказы... И эти байки, бесконечные истории были драгоценным подарком от мэтра, благодаря которому мы, его молодые слушатели, оказывались через одно рукопожатие от сильных мира сего – не только от Сталина с Берией, но и Хрущева, Брежнева, Елизаветы II, Буша-младшего, Анны Ахматовой...
Вот как он вспоминал про встречу с британской королевой на Мальте на торжественном приеме: «Нескончаемая очередь гостей начиналась с места подъезда автомобилей, затем заполняла лестницу, ведущую в бальный зал. У дверей стояла ее величество. Протокольный тип брал наши пригласительные билеты и громко объявлял наши фамилии. Дамы приседали перед королевой, господа — кланялись.
Когда подошла моя очередь и протокольщик возопил мою фамилию, я поклонился и вдруг сказал:
— Ваше величество, нас, видимо, волнует одно и то же обстоятельство.
Ничего не выражавшее лицо королевы вдруг преобразилось.
— Это какое? — спросила она пока еще ровным голосом.
— Я читал в «Таймс», как вы волнуетесь по поводу поступления вашего старшего сына, принца Чарльза, в Кембриджский университет. Я нахожусь в аналогичном положении. Мой старший сын Андрей поступает в Московский государственный институт международных отношений.
Величие сошло с лица королевы. Передо мной стояла взволнованная мать. Стоявший позади ее величества протокольщик вытаращил на меня свои глаза. Он собирался убить меня. Так, во всяком случае, мне показалось. Но я продолжал беседу с королевой как ни в чем не бывало. Более того, я перешел с «ее величества» на упрощенное «вы»...
— Ваше величество, — сказал я, — не кажется ли вам странным, что я живу в Лондоне почти четыре года, а встретился с вами только сейчас на Мальте?
— Вы совершенно правы. Это действительно очень странно, — ответствовала королева. — Но у нас, надеюсь, будет время встретиться в Лондоне...»
Ну, много ли редакций, в которых журналисты могли бы похвастаться такой необычной беседой с Елизаветой II?
Мы говорили: «Мэлор Георгиевич, да вам же надо мемуары писать». Стуруа соглашался: «Надо, да вот времени все как-то не хватает»...
А ведь жизнь и творчество Мэлора Георгиевича – это целый пласт отечественной и мировой истории. А жизнь прожить – не поле перейти. Были взлеты, бывали и падения. И признавал Мэлор Георгиевич, что «колебался с линией партии». И что испытывал угрызения за написанный в шестидесятые годы памфлет про Виктора Некрасова... Несколько лет назад в интервью моему коллеге Саше Мельману Стуруа признавался: «Да, я был журналистом, который в основном писал, в особенности в свой московский период, даже когда был корреспондентом в США, о том, что надо было писать. Я бы не сказал, что нарочито недобросовестно, нет, наоборот, я пытался сообщать фактуру того, о чем я писал. Почему читали мои очерки? Все знали, что, конечно, там будет небольшой слой пропаганды, идеологии, а потом будет просто интересно, ибо я описывал то, что я видел в Америке, поэтому мои очерки были как бы двуслойные... И мой читатель, будучи, конечно, умным читателем, умел отделить верхний слой необходимой пропаганды и ту фактуру, суть, которую он впитывал в себя».
* * *
Сейчас, когда пришло известие о кончине Мэлора Георгиевича, мне вспоминается его очередной приезд в Москву – это было четырнадцать лет назад, вскоре после смерти моей матери.
Узнав о моей беде, Стуруа тогда сказал: «Пойдемте, помянем вашу маму». Мы наполнили рюмки – и он протянул свою, чтобы чокнуться.
«Вроде, не положено чокаться», – сказал я.
«Андрей, вы же родом из Грузии! А у нас принято чокаться – потому что пока мы наших любимых людей помним, они живы! Поэтому и пьем как за живых!»
Мэлор Георгиевич, мы тоже выпьем за вас и чокнемся. «Пока мы помним, они живые...» Будем помнить!
Коллектив издательского дома «Московский Комсомолец» выражает глубокие соболезнования родным и близким Мэлора Георгиевича Стуруа, легендарного журналиста, вписавшего свое имя в историю «МК».
