На неделе повторяли интервью Владимира Познера с Ренатой Литвиновой от прошлого года. Рената как всегда взяла инициативу в свои руки и спросила (да, вопросом на вопрос, как мы любим): «Владимир Владимирович, а как бы вы хотели умереть?» Познер без паузы: «На теннисном корте или в любви». «Не надо в любви, — парировала Рената. — Будет жалко жену вашу». Познер согласился. Он знал, он думал об этом.
Михаилу Зеленскому было на сорок лет меньше, чем Владимиру Познеру. Вот кадры с самого конца прошлого года, 30 декабря: он опять вечером ведет новости на «Культуре». В отличной форме, полон сил. Каждый раз он появлялся как фон, как солнышко, как необходимый распорядок дня. Последний эфир в году, последний — в жизни.
2 января он поздравил с днем рождения своего продюсера из программы «Билет в Большой»: «Вот только на море съезжу, отдохну и…» Оказалось, после «и» ничего уже не было, девять дней. 11-го он умер. Человек смертен. Внезапно смертен.
Кадры из не очень давней программы (у Михаила все было недавнее, 46 — разве это возраст?). Зеленский на осмотре у врача. Врач: «Зачем вы так много курите? Зачем пьете столько кофе? Вы уже украли у себя 21 год жизни. Вы умрете в 58 лет». «Ну, значит, судьба такая. Пусть будет что будет», — тут же ответил Михаил. Он думал об этом. Или не думал вообще. И умер на 12 лет раньше предсказанного срока.
Программа Малахова «Прямой эфир», посвященная Михаилу Зеленскому. Он был первым ведущим «Прямого эфира». Вспоминаю его лучшую передачу — про самых больших и самых маленьких. В студию, в Москву, приехал самый высокий человек мира, турок, по-моему, ростом 2,50. Миша подошел к нему и вдруг стал прыгать со страшной силой, но так и не допрыгнул до его великаньего лица. Тогда же я позвонил Зеленскому выразить свой восторг.
Как же прочувственно, глубоко, от души, со слезами внутри вспоминали о нем коллеги Эрнест Мацкявичюс, Александр Рогаткин, те, кого мы называем пропагандистами. Я заметил: в жизни многие пропагандисты — симпатичные, добрые люди. Просто у них работа такая. Вредная.
Давайте сразу: в моем понимании они предали профессию. Но они же люди, поэтому достойны любви и жалости. Каждый.
А есть еще «люди с хорошими лицами». Эти честны до самозабвения, всегда говорят всю правду в глаза. И даже если у тебя закрылись глаза, все равно говорят правду.
Как же они набрасывались на доктора Лизу, разбившуюся в самолете, от которой вообще ничего не осталось. Только за то, что она вывозила детей с Донбасса, чтобы лечить. Значит, сотрудничала с преступной властью. Набрасывались на мертвую…
Когда умирали почти один за другим Марк Захаров, Михаил Жванецкий, Валентин Гафт, они опять изрыгали ненависть: как могли поддержали «Крымнаш», почему не осудили?! А уж когда ушел Кобзон — да, проклинали с пеной у рта. «Они любить умеют только мертвых…» Пушкин, из «Бориса Годунова». Эти, нынешние, именно мертвых и ненавидят.
Когда человек жив, нападайте, бейте битым словом сколько угодно, изрешетите. Но если умер, и он не Гитлер, не Чикатило, — либо хорошо, либо ничего. Или мораль теперь изменилась? Тем более такие люди, которых правдорубы не стоят и мизинца.
Жизнь не может, не должна состоять из одной политики. Нельзя все время находиться в позе «в знак протеста» и объявлять всем бойкот, как та Железная Кнопка из «Чучела». Люди, подавляющее большинство, достойны любви и при жизни, и после нее.
Memento mori. Помни о смерти.
Мягкая сила
Таллин, столица государства НАТО, был взят в три дня. Без единого выстрела. Без шума и пыли. Одними нашими талантами. Четырьмя золотыми медалями. Российским флагом, вздымающимся на самый верх. Российским (советским) гимном. И все встают.
Фигурное катание — крутейшее телевизионное зрелище. На мой вкус, оно обходит биатлон, где только один героический Губерниев толкает его изо всех сил.
А тут такая красота, кто не понимает. Начиная с комментаторов. Алексей Ягудин, олимпийский чемпион, просто нашел себя: какой прекрасный говорун! И Александр Гришин, к нему примкнувший, тоже.
Но дальше. В парах, в танцах на льду — здесь и благородное, идеальное отношение мужчины и женщины. То, как это должно быть. Сказка какая-то!
А женское катание… Хотя женское — сильно сказано. Девочки, тоненькие, легкие, взяли и положили к ногам этот город. И он стал русским. Дворец спорта, по крайней мере, точно.
Девочки, захватившие весь пьедестал, поющие гордо, со слезами на глазах: «Россия — великая наша держава». Ну, как Роднина в 80-м. Только у нее был «Союз нерушимый…»
Таллин наш. Вот так, без стотысячного войска, без вечных учений (мучений) на границах, без ракет пятого поколения, без объявления войны.
Это называется «мягкая сила», да? Вот только такая сила и может быть после эстонского Евро. И никакой другой.
