Начало, впрочем, выглядело отнюдь не радикальным. Процитированный выше документ - императорский рескрипт на имя нового главы Минфина (сперва в ранге управляющего Министерством финансов) Петра Барка от 30 января (12 февраля) 1914 года - никаких "сухих" мер не содержал. Да и вообще каких-либо мер.
Рескрипт мало похож на нормативно-правовой акт. Первые его строки заставляют вспомнить начало радищевского "Путешествия из Петербурга в Москву": "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала". Николай II тоже начал с рассказа о совершенном им в минувшем, то есть 1913, году путешествии "по нескольким великорусским губерниям". Речь, очевидно, шла о поездках царской семьи в рамках празднования 300-летия дома Романовых.
И государю тоже далеко не все понравилось в том, что он наблюдал "окрест": "С отрадою в душе я видел светлые проявления даровитого творчества и трудовой мощи моего народа, но рядом с этим, с глубокою скорбью, мне приходилось видеть печальные картины народной немощи, семейной нищеты и заброшенных хозяйств, неизбежные последствия нетрезвой жизни..."
Нерадостные путевые впечатления привели императора к твердому убеждению, что на нем "лежит перед богом и Россией обязанность ввести безотлагательно в заведывание государственными финансами и экономическими задачами страны коренные преобразования, во благо моего возлюбленного народа".
Каких-либо подробностей о намечавшихся преобразованиях в царском рескрипте, правда, не сообщалось. Были лишь намеки. Впрочем, достаточно прозрачные. Призыв "направить финансовую политику к изысканию государственных доходов, добываемых из неисчерпаемых источников государственного богатства и от народного производительного труда", ясно давал понять, что с тем денежным потоком, который давала казне казенная винная монополия, империи более было не по пути.
Для справки: торговля и большая часть производства крепких спиртных напитков тогда находились в руках государства. Розничная их продажа - за небольшими исключениями - могла осуществляться только казенными винными лавками, прозванными в народе "монопольками". Госторговля спиртным являлась главным источником наполнения казны. Скажем, в государственном бюджете на 1914 год на доходы от нее приходилось - точнее, должно было прийтись - более четверти, 26,2 процента, всех запланированных поступлений.
Однако первые полгода после издания рескрипта и заступления на свой пост Петра Барка (в мае 1914 года он стал "полноценным" министром финансов империи) никаких радикальных шагов не предпринималось. Ни о каком "сухом законе" даже речи не было.
"Когда я представлял составленный мною бюджет Государственной думе в апреле 1914 года, - писал Барк в своих мемуарах, - я сказал, что две категории мероприятий необходимы для борьбы со злом пьянства. Первая должна быть направлена к уменьшению пунктов, торгующих спиртными напитками, а вторая должна преследовать цель - поднять моральный и интеллектуальный уровень народа. Но я добавил, что это очень трудная задача и потребуется много лет, чтобы ее осуществить".
Барк сообщил в своем выступлении, что в настоящее время Министерство финансов имеет под своим контролем 8 500 сберегательных касс и 25 000 винных лавок, закончив так: "Министерство будет стараться закрывать питейные учреждения и открывать вместо них сберегательные кассы. Когда эти цифры будут перевернуты и Россия будет иметь 8 500 винных лавок - и 25 000 сберегательных касс, которые показывали бы такой же оживленный оборот, какой имелся в казенных заведениях продажи питей, тогда наша цель будет достигнута".
Винные лавки действительно стали закрываться. Но исключительно по просьбам трудящихся. Причем в данном случае эту формулу, получившую распространение в более позднюю, советскую эпоху, следует понимать безо всякого сарказма, буквально. Собственно, процесс этот начался еще до антиалкогольного рескрипта царя: сельские общества выносили на своих сходах "приговоры" о закрытии мест продажи спиртных напитков и адресовали соответствующие петиции властям.
Но прежде удовлетворялись далеко не все из них. Теперь дело пошло более споро. Барк известил управляющих акцизными сборами, что "удовлетворению подлежат все законно состоявшиеся приговоры сельских обществ". С февраля по июль 1914 года правительство утвердило 800 таких просьб.
Прочие меры, принятые в эти полгода: сокращение времени торговли спиртным (продавать разрешалось до 6 часов вечера), запрет на торговлю в сельской местности в праздничные дни и во всякое время - вблизи мест постоянного или временного расположения войсковых частей.
Как видим, несмотря на громадье планов по отрезвлению народа, в этот период государственная власть действовала достаточно аккуратно и осмотрительно. И если бы продолжило действовать в том же духе, то, вполне возможно, государство просуществовало бы куда дольше.
Все изменила Мировая война, ставшая одновременно поводом для объявления бескомпромиссной войны пьянству. Кампанию на оба эти фронта Российская империя не потянула. Впрочем, поначалу и тут, как говорится, ничего не предвещало.
Решение закрыть винные лавки и питейные заведения, сопровождавшее объявление мобилизации (17(30) июля 1914 года), поначалу понималось как временное. Формально, кстати, централизованный запрет вообще не вводился: полномочия по закрытию алкогольной торговли были предоставлены местным властям - такие решения должны были приниматься по их усмотрению и под их ответственность. Тем не менее в течение трех дней торговля спиртным на территории России была почти полностью прекращена.
Возобновить ее правительство предполагало после завершения мобилизационных мероприятий. Но у царя возникла иная идея. "Государь посмотрел на дело с другой точки зрения и не согласился с этим решением, - вспоминал Барк. - Он мне сказал, что ходатайства крестьян о запрещении продажи водки навсегда произвели на него такое глубокое впечатление и благодетельные последствия закрытия питейных лавок сказались так ярко в короткий промежуток времени, что он твердо решил не возобновлять казенной продажи питей...
Таким образом, последовало высочайшее повеление о продлении срока закрытия казенных винных лавок и питейных заведений до окончания военных действий, коим, в сущности, был решен вопрос о коренном изменении нашего бюджета с устранением из него питейного дохода".
Конечно, утверждать, что "сухой закон" привел к революции, было бы, образно говоря, натягиванием совы на глобус. Но то, что он весьма поспособствовал созданию революционной ситуации, к тому, что низы не хотели, а верхи не могли, отрицать, думается, бессмысленно.
Его лепта заключается, во-первых, в дезорганизации финансовой системы страны, а во-вторых, говоря современным языком, в падении рейтингов власти. Нет, были, конечно, и плюсы: снизилась преступность, сократилось число самоубийц, выросла производительность труда... Но это можно назвать первоначальным эффектом: чем дальше, тем больше он нивелировался бурным ростом самогоноварения, резким увеличением употребления различных суррогатов, распространением наркотиков.
С учетом этих факторов влияние "сухого закона" на здоровье народа вряд ли можно назвать позитивным. Ну а о том, каковы были итоги эксперимента в отношении народной нравственности, лучше сухих отчетов - простите за невольный каламбур - говорят следующие строки из "Несвоевременных мыслей" Максима Горького, посвященные описанию столицы бывшей империи в первые дни после большевистского переворота: "Вот уже почти две недели, каждую ночь толпы людей грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, в крови".
Огромные запасы коллекционного вина хранились в подвалах Зимнего дворца. Когда соскучившиеся по алкоголю граждане узнали об этом, состоялся новый штурм Зимнего. И даже не один.
"Во дворец валом повалил народ, - вспоминал тогдашний комендант Смольного Павел Мальков. - Остановить многочисленных любителей выпить караул был не в силах, уж не говоря о том, что значительная часть караула сама еле держалась на ногах".
В конце концов было принято решение уничтожить содержимое винных подвалов. Специальные вызванные для такой ответственной работы надежные революционные балтийские морячки били бутылки и высаживали днища у бочек. "Вино разлилось по полу рекой, - пишет Мальков в своих мемуарах. - Поднимается по щиколотку, по колено".
Но, по словам Малькова, это не только не остановило, но еще больше раззадорило "любителей": "Чуть не со всего Питера уже бежит разный люд... Услышали, что винные склады уничтожают, и бегут: чего, мол, добру пропадать? Того и гляди опять в подвалы прорвутся".
В конце концов было принято решение вызвать пожарных и закачать в подвалы воду - а потом выкачать получившуюся жижу. Так и сделали. "Потекли из Зимнего мутные потоки: там и вино, и вода, и грязь – все перемешалось", - продолжает комендант Смольного.
Финальные сцены "штурма Зимнего 2.0" в описании Малькова выглядели так: "Толпа между тем все густеет... Некоторые, самые отчаянные, становятся на четвереньки и пьют эту пакость. Иные тащат ведра и бутылки. День или два тянулась эта история, пока от винных погребов в Зимнем ничего не осталось".
Эту отвратительную картину можно считать и финалом антиалкогольной кампании, затеянной бывшим владельцем дворца менее чем за четыре года до ликвидации дворцовых винных коллекций. Дорога, устланная благими намерениями "хозяина земли Русской", привела совсем не туда, куда ему мечталось.
Тут, наверное, можно было бы сказать, что такой исход должен послужить хорошим уроком для настоящих и будущих правителей России. Но стоит ли? Как сказал мудрый Василий Ключевский, "история не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, но только наказывает за незнание уроков".
История ничему не научила следующих "хозяев земли Русской" - и наказание не заставило себя ждать (см. историю перестройки). И что-то подсказывает, что то была не последняя экзекуция такого рода.
