«Когда ребёнок внезапно меняется, становясь замкнутым, раздражительным или равнодушным, родители часто ищут внешнюю причину: плохая компания, телефон, школа, усталость. Но в действительности перед ними не испорченный ребёнок, а сложная система, интенсивно перестраивающаяся изнутри. Подростковый кризис — это никак не поломка, а естественный апгрейд психики», — объясняет психолог Юлия Басова, специалист по детскому образованию и обучению, а также нейроразнообразию (аутизм, СДВГ).
Часто родители пугаются: «Ребенок стал чужим». Но на самом деле подросток не отдаляется , он просто ищет себя вне нашей, родительской орбиты. Это неизбежный шаг на пути к взрослению. И хорошо, когда происходит именно так.
«В этот момент важно не вмешиваться грубо: не читать морали, не навешивать ярлыки вроде «неблагодарный» или «вечно недоволен». Подросток слышит не слова, а тон. Любой упрёк он превращает во внутренний суд, где подсудимым выступает он сам», — подчеркивает эксперт.
Ну и конечно, нельзя сказать, чтобы то, что творится в мире сейчас, все эти перетурбации и волнения, не имеет значения для юной психики.
По данным ВЦИОМ, две трети совершеннолетних россиян в принципе устали жить. Причем речь идет не только о физической усталости, но и об эмоциональной — наиболее истощенными респонденты чувствуют себя из-за психологически сложных ситуаций и стресса. Ну так вот ментально уязвимыми чаще всего являются представители поколения зумеров и младше.
Что же им не хватает?
Поколение вынужденной бедности
«Я не в ресурсе», — эту фразу я слышала не раз от молодых людей, которые ещё и школу не закончили. Закрываются в своих комнатах, читают книги, листают смартфоны и совершенно не желают общаться. Выдохлись. Не хотят. Что это, как не признак депрессии?
«Если в 2010-е преобладала энергия молодости — ощущение движения, возможностей, легкости, — то сегодня все больше людей «взрослеют» и выгорают гораздо раньше», — пугают аналитики.
Британское издание The Independent опубликовало статью «Почему быть скучным стало модно?». Ее автор утверждает, что на смену культу «успешного успеха» приходит стремление к жизни с минимумом активностей. Более того, тоскливое времяпрепровождение особенно полюбилось подросткам из мегаполисов из семей среднего класса, которые отказываются тусоваться и веселиться, вовремя ложатся спать и даже… не влюбляются.
«Вы знаете, я в свои 16 лет страдала от неразделенной первой любви. Это была такая буря эмоций! — рассказывает 45-летняя Валентина. — Тогда, конечно, рассталась с мальчиком и не хотелось жить. Ну мне так казалось. А на самом деле это и была жизнь, чувства, ощущения. Сейчас сыну 17 лет, а дочери — 14, и никаких желаний с кем-то встречаться и вообще дружить, ходить на вечеринки, испытывать какие-то стремления у них нет. «А зачем? Я лучше дома посижу». У них как будто бы мотор выключен. В глазах тоска, словно им за семьдесят».
«Я начала работать с подростками в конце 90-х, практически сама будучи вчерашним подростком, — вспоминает Юлия Басова. — В 16 лет у меня уже была подростковая группа в работе (я подрабатывала тренером по аэробике), в 19 я пришла в московскую гимназию как учитель русского языка и литературы. Потом были годы в школах и с семьями в Великобритании, сейчас я тружусь в спортивной академии с юными футболистами в Испании. То есть я видела три эпохи разных подростков в трёх странах и могу составить свое впечатление. Мы в 90-е росли в бедности, в тревожных семьях. Физические наказания были нормой, слова «личные границы», «эмоциональное насилие», «ментальное здоровье» в бытовом языке не существовали. Ребёнка могли отшлёпать, накричать, проигнорировать, и никто даже не задумался бы, что это его как-то травмирует».
Зато была дикая автономия во всем. В семь лет дети сами ходили в школу, ездили на метро, пропадали во дворах на целые дни. Ответственность наступала очень рано. Девочки в 17-18 лет могли спокойно стать матерями, мальчики тоже рано женились и ощущали: «я мужчина, я должен содержать семью». Всё это на фоне романтического, книжного сознания: мы много читали, у нас была более глубокая речь, склонность к рассуждениям, но мышление при этом было довольно догматичным.
«Современные подростки — поколение защищённой инфантильности, — уверяет психолог. — Они живут в другом мире. Они знают про свои границы, про токсичные отношения, про аутизм, СДВГ, депрессию, это их обычный словарь».
Но вместе с этим из мира исчезла прежняя свобода и самостоятельность. Детей контролируют по геолокации, окружают плотной опекой. Ребёнок прекрасно знает свои права, но гораздо хуже ощущает реальные возможности. В 12 и даже в 16 лет подростки эмоционально все ещё близки с родителями, они как будто застряли в затянувшемся детстве.
Мозг устает от потока информации
Ранняя усталость детей от жизни — откуда она? Оказывается, всему виной постоянная цифровая стимуляция. Мозг подростка живёт в режиме многоканального шторма: уроки в планшете, домашка онлайн, соцсети, игры, чаты. «В 90-е максимум раздражителем был телевизор и реальная жизнь во дворе. Сейчас же это бесконечная лента новостей», — говорит Басова.
Мозг просто не успевает переработать такое количество стимуляций. Отсюда хроническая усталость, проблемы с концентрацией, ощущение «я ничего не хочу». Подросток не ленивый, он перегруженный.
Третий фактор, влияющий на его душевное состояние — сложность школьной программы.
Психологи считают, что во многом виноваты учебные нагрузки. В нашем детстве такого не было, чтобы в средних классах уже надо было выбрать будущий путь и усиленно заниматься с репетиторами, готовиться сперва к ГИА, потом к ЕГЭ, осознавать, если не сдашь и не поступишь — придется либо идти работать, либо взваливать на себя огромный образовательный кредит за платное обучение, за который ещё и рассчитываться десятилетия. После получения аттестата нельзя взять и перевыбрать другую профессию. Все расписывается заранее: ни шагу в сторону, гуманитарный класс или математический.
И об этом нашим подросткам ежедневно вдалбливают в школах, о том, что выбора у них фактически никакого нет, поэтому у многих появляется ощущение, что они уже старенькие старички, у которых все в жизни заранее известно. От подобного действительно не очень хочется прыгать по лужам и веселиться…
Задания в средних классах зачастую такие, что не каждый взрослый справится. Плюс эмоциональный фон мира — войны, кризисы, нестабильность. Дети только выглядят равнодушными, но они гораздо больше понимают и чувствуют, чем нам кажется.
«Раньше подростки «жили во дворе»: компания, гитара, спорт, конфликты, примирения. Сейчас они идут друг к другу в гости и… садятся играть в компьютер, молча глядя на аватары. Живое тело, живой взгляд, живой опыт заменены цифровыми суррогатами», — заключает психолог.
«Бороться» с этим усталостным фоном можно только одним способом : возвращать ребёнку хоть какую-то зону реального действия. Не лекциями «меньше телефона», а маленькой конкретной ответственностью: помочь по дому, заработать пусть символические деньги, доехать куда-то самому, организовать что-то в своей жизни. Усталость часто лечится не отдыхом, а ощущением влияния: «я могу что-то менять».
«Биология тоже никуда не делась, — уверена психолог. — В южных странах типа Испании или Италии, девочки и мальчики, как и раньше, созревают рано: яркое тело, активный гормональный фон, ранний интерес к сексуальности. В Британии, по словам эксперта, мы видим другую крайность: очень ранние сексуальные контакты только в неблагополучных районах, эпидемия хламидиоза среди подростков 12- 14 лет, алкоголь, шоплифтерство (как современная норма поведения молодежи).
То есть телесный пубертат не отодвинулся. Более того, питание, гормоны в продуктах, косметика с раннего возраста иногда делают тело «старше» фактического возраста. Девочки в 13 могут выглядеть на 17: это ощущение дают контуринг, макияж, ухоженность, стилистика коротких риллсов из соцсетей.
Тело созрело. Сознание отстает
Вот это расщепление и создаёт ощущение, что 16-летние — как прежние 13-летние, только с макияжем, смартфоном и словарём из психотерапии.
Сегодняшний 16-летний подросток во многом не готов к долгой цели; плохо выдерживает фрустрацию: отказ, критику, сложность; у него нет внутреннего ощущения «я автор своей жизни» для него взрослость - это не столько свобода, сколько тяжёлая ответственность, от которой хочется отмахнуться.
«Добавьте сюда воспитание в логике «ты ценность, люби себя, не ломай себя» ,и вы получите мальчика, который, получив отказ от девочки, не будет добиваться её внимания, как делали мальчишки 90-х. Он скажет: «Ну, это её проблема, она меня не оценила», и уйдёт. Это естественное следствие послания: «ты и так идеален, не надо ни под кого подстраиваться», — делает вывод Басова.
Раньше подрастающий человек хотел вбить гвоздь , он брал молоток, бил себе по пальцам, учился на своих ошибках. Сейчас он открывает ссылку «как вбить гвоздь», и мир тут же даёт ему готовый алгоритм. Это удобно, но формирует зависимость от внешних инструкций и ослабляет мышцу самостоятельности.
Но надо признать: позднее взросление — это не «катастрофа поколения», а закономерный результат изменений мира. Мир стал слишком большим. Подросток видит всю планету в своём телефоне. Вариантов тысячи: профессии, страны, форматы жизни. В 90-е у нас был набор: «педагог, врач, инженер, милиционер, экономист». Сейчас — всё: от нейробиолога до блогера, от геймдизайнера до крипто-трейдера.
«Психика семнадцатилетнего к такому многообразию пока не готова. Поиск себя превращается в отдельную, бесконечную «работу над собой», а не в выбор конкретного пути», — считает специалист.
На этом фоне многие семьи компенсируют заботу о ребёнке гиперопекой, комфортом, щедростью по отношению к нему. Ребёнку тепло, сытно, его любят, покупают технику, решают бытовые вопросы. И здесь возникает простой вопрос: зачем взрослеть и покидать родительское гнездо? Кто уезжает оттуда, где хорошо?
Довольно часто подростки испытывают депрессию, когда видят, что дома не все в порядке, родители скандалят или разводятся. Как ни странно, но распад семьи в более раннем возрасте — до школы, влияет на психику ребёнка гораздо меньше. Он постепенно привыкает, что мир таков — мама отдельно, папа отдельно, и смиряется с этими обстоятельствами, уже не представляя семейные отношения иначе. Совсем другое дело, когда конфликт у взрослых выпадает на пубертат.
«Сейчас дочь уже большая, учится в университете, но наш с мужем развод совпал с ее девятым классом, — рассказывает москвичка Ирина. — У бывшего супруга появилась другая женщина, я пыталась перетянуть дочь на свою сторону и делилась с ней всеми своими душевными терзаниями. Мне казалось, что она меня понимает, но в итоге она стала очень нервная, дерганая, не верила никому, стала плохо спать. Мы даже к неврологу обращались, оказалось, что психосоматика. Сейчас ей 20 и она ни с кем не хочет встречаться, говорит, что устала от наших проблем. Хотя отношения со мной и с отцом вроде бы неплохие, но больше на дистанте, чувствуется, что ей не хочется быть для нас палочкой-выручалочкой и во все это вникать».
«Родительство тоже сильно изменилось. Родители поколения Z чаще тоже чаще говорят: «мы не будем терпеть ради детей, мы разойдёмся, если нам плохо». Это честно по отношению к взрослым, но дети довольно часто оказываются в ситуации развода, потери привычного мира, падения базового чувства безопасности», — продолжает Юлия Басова.
Эмоциональное опустошение из-за развода родителей у подростка ничем не лучше, чем у взрослого. Но если совершеннолетние уже умеют справляться с собственными чувствами, то дети часто не знают, в какую сторону им кидаться.
Нередки случаи, когда ребёнок пережил попытку суицида (слава богу, неудачную), а мама только после узнала, что он чувствовал. А все от того, что нужно было с самого начала разговаривать «словами через рот», но родители, которые погрязли в собственных трудностях, не понимали, что с их чадом творится что-то неладное. Ведь он сыт и просмотрен.
Культ денег никуда не делся
Многие семнадцати-восемнадцатилетние не хотят идти в университет, предпочитая быстрое обучение и быстрый заработок, пусть и на нестабильных в долгосрочной перспективе работах.
Подростки прекрасно видят, что человек может зарабатывать на блогинге, крипте, каких-то курсах больше, чем врач или инженер, которые учились по пять-семь лет. Понятие «призвание» размывается. Сейчас «престижность» профессии измеряется не статусом и не смыслом, а цифрой на счёте и свободой графика.
«Что делать родителям? Точно не паниковать и не кричать: «В твоём возрасте мы уже…», — успокаивает Басова.
Рабочая стратегия — не навязывать конкретную специальность, а помогать ребёнку: примеряться к разным ролям через реальные действия: стажировки, волонтёрство, подработки; пробовать себя не только онлайн, но и в телесном мире. «Проекты, где есть люди, время, ответственность; сделать один небольшой, но настоящий шаг «во взрослость»: например, собственный заработок, за который он купит себе что-то важное», — предлагает психолог.
Взрослость не начинается с отъезда из дома. Она начинается с внутреннего ощущения: «я хоть в чём-то уже опираюсь на себя».
Снаружи тишина, внутри — шторм
Но самая сложная категория в этом смысле это тихие, «удобные» подростки.
У них нет ярких вспышек агрессии, они не хлопают дверями, не сбегают ночевать к друзьям. С точки зрения быта - идеальный ребёнок: спокойный, «вежливый», сидит в комнате, никого не трогает.
Но если в 90-е ребёнок, закрывшийся в комнате, читал или играл на гитаре, и его жизнь была в поле зрения взрослых, то нынешний подросток живёт в виртуальном мире, куда родителям доступа почти нет. «Там его разочарования, первая влюблённость, отвержение, травля, панические атаки, суицидальные паблики, телеграм-чаты. Снаружи тишина, Внутри - шторм», — говорит психолог.
Как понять, что ваш ребёнок переживает «тихий кризис»?
— Резкое снижение интереса к жизни.
То, что раньше радовало, перестаёт трогать.
- Изменение аппетита и веса.
Особенно у девочек начинается расстройство пищевого поведения (анорексия, булимия, странные ритуалы (жить на огурцах и лимоне, при этом часами заниматься спортом).
— Нарушение сна.
Подросток ложится глубокой ночью, днём вялый, постоянно «невыспавшийся».
— Изоляция от окружающих.
Он почти не выходит из комнаты, не приглашает к себе друзей, исчезает желание общаться.
Разговор «по душам» — это не допрос
«Если вы чувствуете неладное, важно не заходить с позиции обвинения: «что с тобой?», «что ты делаешь со своей жизнью?». Гораздо честнее сказать: «Я вижу, что ты изменился. Я волнуюсь. Мне важно понимать, что с тобой происходит. Я не идеальный родитель, могу срываться, но я на твоей стороне»», — говорит психолог.
При этом следует быть готовым услышать в ответ нелицеприятное. Подросток в кризисе может наговорить вещи, от которых взрослому хочется закрыть уши: про панические атаки, про мысли о смерти, про наркотики, алкоголь, самоповреждения. Задача родителей — сначала выдержать весь этот поток, а уже потом реагировать.
Главная защита ребёнка — не отсутствие проблем, а живой контакт с родителями.
«Если он знает, что дома его хоть будут ругать, но не изгонят из эмоционального поля и не обесценят, шансов пройти кризис и подростковую депрессию с меньшими потерями у него гораздо больше», — успокаивает психолог.
