Финансовый кризис добрался до российской уголовно-исполнительной системы. Например, в Бежецкой “шестерке”, что в Тверской области, все склады забиты рукавицами. Строительные фирмы перестали закупать товар, произведенный зэками.
В период вынужденного простоя сидельцы потянулись в библиотеку.
Спецкор “МК” отработала день бок о бок с “инженером зэковских душ” — тюремным библиотекарем — и выяснила: за что осужденные почитают Достоевского; почему в тюремной “ленинке” не держат технической литературы; что делают сидельцы, чтобы не платить по искам; кого в колонии называют “золотым” зэком.
Шестая колония стоит на болоте. Между жилой и промышленной зонами разлилась большая лужа, похожая на озеро.
— Каждый год высыпаем несколько самосвалов песка и шлака — все равно стоит вода, — объясняет Валерий Морозов — начальник отдела по воспитательной работе с осужденными.
На ржавых воротах между “локалками” — лозунг, набранный из облезлых металлических букв: “Увидел сам — скажи другому, СДиП (секция дисциплины и порядка. — Авт.) — дорога к дому”.
Под частокол ограды то и дело подныривают разномастные кошки в ошейниках.
— Сейчас усатых-полосатых у нас пруд пруди, — говорит мой сопровождающий. — А в перестроечный 1996 год на зоне “общий режим” осужденные с голодухи съели всех котов. К нам переводили из Торжка заключенных, которые от нехватки витаминов болели куриной слепотой, ходили, держась за стеночку.
Ныне зоновский борщ не отличишь от домашнего. Колония полностью обеспечивает себя мясом, хлебом и овощами.
В советские времена местные зэки на восьми гектарах сажали лен, ткали коврики и дорожки, изготавливали керогазы и льномялки.
Сейчас в колонии развернуто лишь швейное производство. Зэки строчат разного вида рабочие рукавицы.
В связи с кризисом спрос на тюремную продукцию упал. Все складские помещения забиты тюками с брезентовыми варежками.
А сувениры, которыми некогда славилась “шестерка”, делать ныне некому.
— У нас отбывают наказание осужденные за тяжкие и особо тяжкие преступления. Две трети сидят за убийства, — делится с нами Валерий Морозов. — Плюс молодые люди, осужденные за сбыт и хранение наркотиков.
Времена, когда местная футбольная команда брала вверх над сборной Бежецка, а то и Твери, позади. Нынешние сидельцы в большинстве своем необразованные, нелюбопытные, физически слабые.
— Ушел контингент “с руками”, — говорит Валерий Морозов. — Художников нет уже лет пять. Поделки из дерева делать некому. К тому же для нынешних осужденных нет ничего святого.
Это в 2000 году, когда зэки узнали о трагедии с атомной подводной лодкой “Курск”, взялись за рубанки и стамески и во внерабочее время соорудили макет субмарины. У своеобразного памятника погибшим морякам-подводникам все время лежали полевые цветы.
А когда Примаков в знак протеста против бомбардировок Югославии развернул свой самолет над океаном и отказался от встречи с Клинтоном, осужденные расписали наволочку под американский флаг и соорудили из нее коврик при входе в казарму. Администрация колонии патриотизм зэков оценила, но топтать забугорную символику не дала.
Деградацию собратьев-зэков почувствовал на себе и заведующий библиотекой Владимир Лисенков.
— Старожилы зоны просят подобрать все больше серьезную литературу — классику или исторические романы, а заехавшему на зону за наркоту молодняку подавай только бульварное чтиво.
Чтобы понять, чем живет колония, мне разрешили отработать день в библиотеке.
С Владимиром мы раскладываем на столе стопки книг по различной тематике. В одной кипе — сплошь детективы, в другой — фантастика, в третьей — любовные романы.
Романтическую литературу, по рассказам моего напарника, берут сначала из любопытства, а потом за неимением собственной личной жизни с восторгом следят за чужой.
Я уже знаю, что прозвища у Владимира на зоне нет. Но шутя сидельцы называют его то Кириллом и Мефодием, то первопечатником Иваном Федоровым, а то и Луначарским.
Нередко к библиотекарю приходят, чтобы он помог написать письмо детям и женам или составить кассацию в Верховный суд.
Протирая книги, выясняю, что на Владимире весит 105-я статья и 13-летний срок в зоне строгого режима. С подельником в пьяной драке они одного человека убили, а второго покалечили.
Первые дни на зоне до сих пор стоят перед глазами Владимира. От слепящего за окном прожектора невозможно было уснуть. Утром сосед — пожилой зэк — не встал с кровати. Он умер во сне от сердечного приступа. В обед стало известно, что еще один отрядный отравился на промзоне метиловым спиртом и умер “на больничке”. Их смерти в отряде как будто никто не заметил.
Выжить в колонии Владимиру помогло спортивное прошлое: с 8 лет он занимался дзюдо, был серебряным и бронзовым призером чемпионатов Европы.
Несмотря на семь лет в “системе”, Владимир не утратил оптимизма. Чтобы не сойти с ума в лабиринте из камня, металла и колючей проволоки, в любую свободную минуту он продолжал тренироваться и читать.
Стать библиотекарем Владимиру предложил два года назад зэк Эдуард из соседнего отряда. Сам Эдик нашел себе еще более непыльную должность — взялся помогать вести документацию штатному психологу. Не успел Владимир приступить к своим обязанностям, как выяснилось, что в помещении библиотеки надо делать ремонт.
Вскоре в покрашенное и побеленное помещение завезли новую партию книг, списанную из заводской библиотеки.
Перебирая на полках книги, я нахожу тома Гоголя и Салтыкова-Щедрина 1923 и 1940 годов издания. Букинисты многое бы отдали за подобные раритеты. А в колонии они особым спросом не пользуются.
— Самые востребованные книги у нас — детективы, — объясняет напарник. — Каждая из книг — по сути психологическая драма. В детективах герои действуют на грани фола, чем напоминают сидельцам самих себя.
— Мы все здесь между жизнью и смертью, — говорит пришедший поменять книги зэк Василий, который убил и сжег двух дружков-собутыльников. — Чтобы забыться, нам необходимо почитать что-то невероятное, крутое, пусть даже жуткое, чтобы тюремная жизнь не казалась столь безнадежной.
Другой наш посетитель, Геннадий, приходит в библиотеку чуть ли не каждый день.
— Тюремная “ленинка” напоминает мне школьную библиотеку, — признается арестант. — Она как осколок прежней, свободной жизни.
Геннадий принес прочитанный роман Пикуля “Каторга”. На книгу, где арестанты сахалинской тюрьмы противостоят японским интервентам, очередь расписана на месяц вперед.
С удовольствием пожилой зэк изучил бы учебник о двигателях. Но, к его досаде, в тюремной библиотеке практически нет технической литературы. Администрация помнит случай, произошедший в одной из мордовских колоний. Сообразительный зэк из бензопилы соорудил подъемное устройство, напоминающее миниатюрный вертолет. Конструкция тогда поднялась над тюремной оградой, но перелететь через колючку не смогла — рухнула обратно на зону.
Валерий Морозов знает, что изобретательность заключенных не знает границ:
— Известно, что в 50-е годы один из осужденных летчиков-фронтовиков, работая на строительстве высотки, рассчитал восходящие потоки воздуха, взял и спланировал с высоты на большом куске фанеры в неизвестном направлении. Говорят, его так и не нашли.
— Дайте книгу позабористей, чтоб в руки взял — и уши отпали, — кричит с порога блатной вор-рецидивист Алексей.
На лысом зэке черная роба с пришпиленной биркой, где указаны имя, фамилия и номер отряда.
Напарник знает: нужен остросюжетный роман. Получив космический боевик, Алексей уходить не торопится. Скалясь, он спрашивает у меня: “А “Спартак без головы” имеется в наличии? А “Униженные и опущенные”?
Увидев кулак Владимира, он просачивается, как ящерица, в приоткрытую дверь.
Продолжая протирать полки с книгами, мы рассуждаем, что должность библиотекаря в тюрьме всегда занимали неординарные личности. Из архивных документов известно, например, что библиотекарем Бутырской тюрьмы в свое время была Фанни Каплан. Ныне сеет разумное, доброе, вечное в библиотеке колонии “Витьба-3” бывший кандидат в президенты Белоруссии Александр Козулин. Убийца Леннона за 20 лет, проведенных за решеткой, отнюдь не сошел с ума, а продолжает работать тюремным библиотекарем.
Мой напарник через полтора года может рассчитывать на условно-досрочное освобождение.
— Дом часто снится, яблоневый сад, будто ведра несу с водой от колодца, — говорит Владимир о другой, пока недоступной ему жизни.
Откровения сидельца прерывает новый посетитель. В библиотеку заглядывает местная знаменитость — Сергей Айштетер. Он — первый и пока единственный в истории исправительной системы осужденный, награжденный по окончании в неволе средней школы золотой медалью.
Сергею, закрытому на зоне за групповое убийство на 10 лет, требуется ни много ни мало как философия Шопенгауэра и сочинения Ницше.
Выясняем, что необычная фамилия досталась Сергею от деда — Иосифа Айштетера — пленного немца, который после войны и лагерей осел в тверской глубинке.
На воле Сергей успел окончить 8 классов и строительное ПТУ. А потом оказался на зоне, где за 4,5 года блестяще закончил школу. В старших классах увлекся квантовой механикой. Преподаватель физики носила ему в класс дополнительную литературу. О том, что светит медаль, узнал за 1,5 месяца до окончания учебы. Его экзаменационное сочинение по “Данко” Горького проверяли три комиссии и вынесли вердикт: награда заслуженная.
“Золотой” зэк рад бы продолжить учебу заочно, но за один семестр в вузе требуется выложить 15 тысяч рублей, для колонии это неслыханные деньги.
За колючей проволокой Сергей продолжает заниматься самообразованием, нередко дискутирует с бывшими депутатами Тверской городской думы, которые сидят в “шестерке” всей компанией за экономические преступления.
— Я говорю, что самым великим событием ХХ века была открытая Планком квантовая природа излучения, а депутаты утверждали хором, что закон распространения радиоволн, — пытается шокировать нас Айштетер. И тут же начинает сыпать цитатами из Канта. Хотя наиболее значимой для себя считает одну-единственную книгу — Библию.
О чем мечтает, Сергей излагает просто: “Быть хорошим человеком, мужем, отцом”. А жалеет он об одном: “На богословский факультет мне путь заказан. Кровь на мне”.
В библиотеке 4800 книг, но особым спросом пользуются несколько книг: Уголовно-процессуальный кодекс, Библия и “Мастер и Маргарита” Булгакова.
Всегда на руках Лукьяненко, Акунин, фантаст Азимов. В ходу у зэков и произведения Достоевского: “Записки из мертвого дома”, “Братья Карамазовы”, “Преступление и наказание”.
— У нас Достоевского считают заступником всех заключенных, — говорит Владимир. — Для писателя все равны перед Богом.
В подтверждение его слов за “Бесами” Достоевского приходит Виталий, которого все в колонии кличут Хакером.
На зоне в его ведении находятся все компьютеры и телевизионные антенны. Выключит зэк в десять вечера тумблер — и передачам конец, отбой.
— У горожан в Бежецке показывает три телеканала, а у нас в колонии — шесть, — говорит с гордостью Виталий.
Почему взял “Бесов”, объясняет весьма охотно: “Они сидят в каждом из нас: бес гордыни, бес гнева, бес алчности. Хочу знать, как с ними бороться”.
Виталий отбывает наказание по “народной”, 228-й статье. Попался Хакер на контрольной закупке. Взяли Виталия с четырьмя стаканами конопли, а потом нашли еще 230 граммов гашиша. За все в совокупности дали 12 лет.
А вот санитар “с больнички” Александр копаться в себе не желает. Он приходит в библиотеку за работами Ленина.
— Мы тут как белки в колесе: мысли вращаются в замкнутом пространстве. Чтобы не сойти с ума, я и изучаю статьи Ленина, как когда-то это делал в институте, — откровенничает зэк.
Не успеваем мы заполнить формуляры, как приходит Федор из третьего отряда. Мой напарник приготовил для него пиратский роман. Воображение не выезжавшего никогда из Тверской области зэка будоражит экзотика и колорит разных стран.
А вот пришедший следом убийца Аркадий просит неизменно вестерны. Для него важна острота сюжета и наличие в романе сильных личностей.
Финансовый кризис ему по барабану. В колонии он полгода, а не проработал и дня. По иску он должен выплатить родственникам своей жертвы 700 тысяч рублей. Сколько бы ни настрочил за смену рукавиц, на его личный счет накапает не больше 25% от заработанного.
Впрочем, по словам начальника отдела по воспитательной работе с осужденными, в колонии находятся умельцы, которые вкалывают по полторы смены. А чтобы не платить по искам, закрывают наряд на работающего по соседству зэка. Тот потом покупает добровольному помощнику в тюремном магазине на обозначенную сумму чай, сигареты и печенье.
Выдав в последующий час зэкам на руки Корецкого, Шитова, Высоцкого, Чейза и даже сказки про Федота-стрельца и старика Хоттабыча, мы садимся разбирать пришедшие к подписчикам периодические издания.
Два сидельца в колонии получают “Московские новости” на английском языке. Кроме ежедневных газет особой популярностью пользуются журналы о рыбалке, природе и спорте. Доходит, правда, до курьезов.
— Однажды наши сидельцы в складчину выписали журнал “Пикничок”, — рассказывает Валерий Морозов. — Думали, что он будет эротического содержания. Когда пришел первый номер, они взвыли от досады: оказалось, что это журнал кроссвордов для детей.
— Свирепствует ли тюремный цензор?
— За год только однажды он вырезал из журнала “Максим” статью, где подробно описывалось, как сделать потайную заначку от жены.
К концу дня я понимаю, что “любятина” — это не что иное как книги о любви, “мордобой” — боевики, а “ранешние времена” — исторические романы.
За день я услышала множество рассказов о преступлениях и наказаниях сидельцев и стала даже некоторых из них жалеть. Но лишь до тех пор, пока не открыла их личные дела, хранящиеся у начальника колонии. Например, тихий церковный служка, приходивший за Майн Ридом, после совместно проведенного вечера с собутыльником погнался за ним и нанес 16 ножевых ранений. А Аркадий, любитель вестернов, узнав, что у друга хранится крупная сумма денег, подкараулил его и хладнокровно расстрелял из охотничьего ружья.
