В своих воспоминаниях прихожанин Новодеревенского Сретенского храма Андрей Бессмертный, ныне проживающий в США, вспоминал: “Однажды я спросил о. Александра: “Отец, в чем наше дело?” Он ответил не задумываясь: “В приведении как можно большего числа людей ко Христу”. Позже, когда мы остались с ним одни, я сказал ему как своему духовнику: “Я, наверное, должен покаяться, что примешиваю к нашему делу “свое собственное” — борьбу с коммунизмом”. Он ответил: “Вы знаете, Андрюша, — здесь отец сделал паузу. — Я не знаю более антикоммунистической книги, чем Евангелие”.
Следственную группу, расследовавшую дело №60369 — об убийстве священника Александра Меня, возглавлял в начале 90-х годов следователь Иван Лещенков. Он допросил 18 мая 1992 года полковника КГБ Владимира Сычева, с 1983 года начальника 4-го отдела 5-го (“церковного”) управления КГБ. Допрос в областной прокуратуре длился 4 часа. Тогда Сычев говорил: “Мень входил в контакты с иностранными гражданами. Нас интересовало содержание и характер встреч. На Меня никогда не возбуждались уголовные дела, равно как не было на него дел оперативно-разыскного характера”.
На самом деле оперативно-разыскная работа велась “церковным” отделом КГБ. Об этом свидетельствуют несколько отчетов, направленных КГБ в ЦК КПСС. Во-первых, отцу Александру был присвоен “церковным” отделом псевдоним Миссионер. В отчетах он был назван ДОН — долговременный объект наблюдения. На чекистском жаргоне это означает, что за православным священником была установлена многолетняя слежка. Во-вторых, об этом же говорит и письмо генерала КГБ Олейникова, в котором он упоминает стукачей, внедренных в приход. Отец Александр без труда опознавал их. В-третьих, в конце марта 1986 года в ЦК КПСС был направлен отчет “церковного” отдела КГБ, в котором говорилось: “По нашим материалам корреспондентом газеты “Труд” Н.Домбковским подготовлена статья “Крест на совести”, которая готовится к печати”. Более того, когда полковник Сычев говорит, что после 1988 года он не встречался с отцом Александром, это ложь. Отец Александр рассказывал мне, что в июле 1990 года в Новую Деревню приехал полковник Сычев, зашел в храм и беседовал с ним. Между прочим, спрашивал, как идут дела в приходе, нет ли каких-либо нарушений законности. В это время Сычев уже не имел непосредственного отношения к “церковному” отделу. Но об этом визите он предпочел умолчать.
Уже в 1995 году один из независимых судмедэкспертов, изучив характер раны на голове убитого священника, заявил о том, что удар был нанесен не топором, а саперной лопаткой. В учебнике для спецназа ГРУ мы читаем: “Хорошо заточенным лезвием лопаты легко можно перерезать горло, развалить надвое череп, отделить пальцы от руки, а сильным тычком в живот сделать противнику харакири. Участники митинга в Тбилиси в апреле 1989 года запомнили боевые свойства лопатки на всю оставшуюся жизнь”. Следователи рассказывали мне, что их удивляло отсутствие улик на месте гибели Меня. Сразу же следствие было направлено по ложному следу — все искали топор как орудие убийства.
Осенью исполнится 20 лет со дня трагической кончины Меня. Генеральная прокуратура может со спокойной душой закрыть его дело. Если это произойдет, можем ли мы считать, что в дальнейшем Россия и Русская церковь будут развиваться гармонично, в согласии с духом Писания? Или же нас вновь ждут великие потрясения, поскольку подлинного покаяния и очищения так и не произошло?
