Жесть или жизнь

Федковские волонтеры пытаются спасти 18-летних ребят от отправки в… дом престарелых

Коммуна эта сначала носила имя Ксюши Собчак. Потому что, как говорят ее странные обитатели, страшно похожа на “Дом-2”. На стене висел портрет Ксюши, украшенный цветами. Потом на Ксюшу забили… Сейчас это просто дом в деревне Федково Псковской области. Здесь поселились четверо мальчишек из интерната для умственно отсталых детей. Пацанов взяли пожить в почти домашних условиях в прошлом июне ровно на месяц ребята-волонтеры чуть постарше. Такие в Москве зажигают в ночных клубах… А тут — устроили коммуну имени Ксюши. Где учат обычной жизни тех, на кого обычный мир “положил с прибором”. Негламурных детей, особенных. Месяц растянулся на год. Чиновники требуют вернуть инвалидов, числящихся за интернатом, обратно. Что ждет пацанов дальше с такими диагнозами — дом для престарелых хроников? До самой смерти. А здесь они — живут.
Федковские волонтеры пытаются спасти 18-летних ребят от отправки в… дом престарелых
Раньше коммуна носила имя Ксюши Собчак. Пацаны с Димой–старшим (Дима в белой кепке). Автор фото: Дмитрий Марков.

Кролик


Мать Славки умерла, когда ему было четыре года. Сейчас Славке двадцать лет. И он уже два года прозябает во взрослом интернате, куда был отправлен сразу после детского. В том самом, откуда, попав единожды, выйти уже невозможно.


А в детскую коммуну Славку волонтеры взяли пожить на каникулы.


Когда Славка рассказывает про себя, иногда думаешь, что это все не взаправду.


— Я во взрослом интернате кролика купил, — смолит сигаретку парень. — Заботился о нем, выпускал погулять на травку. А старшие как начнут во дворе орать: “Шашлык идет! Бульон идет!” Я на них злился, очень боялся за кролика. Я его любил. А потом мне надоели их крики, и я его убил. Похоронил как положено, плакал…


Усатые няни


Город Порхов — следующая станция после Дна. Триста километров до Питера. Маленькие домишки, раздолбанный асфальт, крепость XII века, оставшаяся от псов-рыцарей. Гостиница, в которой ночью не оказалось свободных номеров, — на самом деле дежурной просто лень было доставать ключи.


Да еще есть Бельское Устье, где находится интернат для умственно отсталых детей. Интернату много лет. Но такого, чтобы уходили отсюда не к хроникам, а на волю, — здесь никогда не было.
До того как за ребят не взялась общественная организация, помогающая детям-инвалидам. Одним из волонтеров был Дима-младший.


Он, собственно, и замутил проект с детской коммуной на базе детской деревни “Федково”. Есть еще Дима-старший — бывший воспитатель интерната, который тоже теперь работает здесь.


Фамилия Димы-старшего — Никулин. Хотя при виде его бицепсов никто из воспитанников не смеется. Дима-старший знает, как утихомирить бузотеров. В интернат он попал еще до армии. Сначала был ночным санитаром, потом дорос до воспитателя. “К матери приехал. Она в детском саду работает. Меня заведующая увидела, кто, говорит, у вас сын — ах, воспитатель: “А переходите к нам, детишки вам так рады будут!” Знала бы она, кого я воспитываю…”


Дима-младший раньше был журналистом в одной известной газете. Он классно фотографирует. Пару лет назад стал ездить с волонтерами по заброшенным интернатам, может, штук пятьдесят их объездил, — и затянуло. Снимал на пленку оставленных мамашами младенцев в домах малютки, озлобившихся на всех сирот… Вот сюжет — один мальчик рисует другому “Х**” на лбу.
Когда я спрашиваю, почему он уехал из Москвы, Дима натягивает капюшон толстовки. Пытается быть серьезным: “Так уж сложилось, что мы это делаем. Может, я социальный дауншифтер, который нашел себя в этом Федкове среди этих мальчишек. Я знаю, что это не очень перспективно и не очень красиво. Но у благотворительных фондов хорошие инициативы с маленькими и умными детьми, но очень мало с большими и глупыми”.


Воспитанники коммуны за совсем смешную цену колют старушкам-соседкам на зиму дрова.


Цену денег в интернате не объяснял никто, там они были на всем готовеньком. Даже не знали, почему чай черный и откуда в нем берется сахар. Поэтому многие из интернатских, когда им предложили пожить самостоятельно, отказались: а зачем? Дети алкоголиков, наркоманов, тех, кто сам когда-то закончил “непрестижное” заведение в Бельском Устье, — генетические ошибки, про которых до сих пор спорят ученые и фашиствующие философы.


А стоит ли таким детям жить или лучше умертвить их сразу?


Однозначного ответа так никто и не нашел.


Для своего эксперимента добровольные волонтеры подобрали в интернате четверых пацанов, по характеру, по степени вменяемости. Воспитатели и многочисленная команда их помощников пытается ввести их в современное общество. За границей так давно поступают — там вообще нет взрослых, безнадежных домов престарелых, где обитают 18-летние. А есть общины для “особенных” людей.

В России государство тратит на одного умственно отсталого ребенка до 40 000 рублей в месяц, на взрослого — 15 тысяч, это все же деньги — и никому не выгодно их терять. Отпуская запущенных детей, олигофренов, дебилов, имбецилов на вольные хлеба.


…Иногда на выходные Дима-младший выезжает фотографом на крутые свадьбы. Куда-нибудь на Рублевку или в Жуковку. Едет, а сам очень боится, что однажды не выдержит — тоже сойдет с ума.
Слишком уж велик контраст.


Между тем миром и этим, где их коммуна, сортир во дворе, покрашенный зеленой краской, куда зайти в морозном декабре — уже подвиг.


— Как-то снимал гостей на одной вечеринке, слышу разговор, — рассказывает Дима. — Дама говорит, как ходила по магазину косметики часа три и ничего не могла выбрать. “Я так изнервничалась вся!” Вдруг подошел к ней новый продавец-гей: “Мадам, чем могу помочь?” “И, представляете, всего за пять минут подобрал мне нужные кремы — теперь у меня есть управляющий моей косметички!” Ну и кто более нормальный?


Из интернет-дневника Димы-младшего


Если честно, иногда меня охватывают противоречивые чувства: в разговорах я часто называю все происходящее в Федкове “работой”, но, черт возьми, какая же это работа? Мы не собираем пылесосы и не укладываем асфальт, мы живем с живыми и настоящими, гораздо более настоящими людьми, чем многие, которых я видел.


Петька попал в Федково спустя два месяца после начала педагогического эксперимента. Называл себя Петей-Батей, сокращенно от Петра Батьковича. Отлично ориентировался в окружающей действительности и, что особенно ценно, как говорят воспитатели, понимал свое место в ней.


Некоторые из воспитанников интерната искренне верят, что когда-нибудь станут президентами, и озвучивают собственные программы. Например — после прихода к власти запретить россиянам пить. “Чтобы такие, как мы, не рождались!”

Жесть или жизнь

Жесть или жизнь

Смотрите фотогалерею по теме



У умственно отсталых, как и у обычных сирот, есть юридические права, они могут получить квартиру от государства по достижении совершеннолетия, в домах престарелых стройными рядами их отправляют выбирать того же президента. Вот только квартирами для больных в этих домах престарелых никто не заморачивается.


Петя самый маленький в коммуне. Ему всего пятнадцать. Говорит плохо. Ребята переводили едва ли 30 процентов из того, что вещал Петя. Потом с помощью логики и дедукции восстанавливали смысл его рассказов.


Зарабатывая деньги мелкой работой в деревне, Петя покупал продукты: хлеб, масло, овощи. У него крайне обострено чувство дома. Как-то, дежуря по кухне, сварил суп, но когда Дима-младший, приехав из города, отказался от обеда, Петя с негодованием спросил: “А где это тебя, интересно знать, уже накормили?”


Этим летом Петю забрали в Псков нашедшиеся вдруг родственники. Погостить. А там — как придется. Получилось как в сказке. Приехали в Псков на экскурсию, Петя отстал от группы, замер: “А я знаю, как отсюда дойти до моего дома!”


— Он отыскал дорогу к бабушке, — рассказывает Дмитрий Марков. — Та стала его уговаривать: “А ты сбеги от воспитателей, живи у меня”. Но Петя на провокацию не поддался: “Они же за меня отвечают”.


Куриное счастье


Была задумка, что ребята въезжают в совершенно пустой дом, сами покупают туда мебель, обустраивают его, формируют свое пространство. Но по закону дети не могут въехать “в никуда”. Так что на следующий же день отправились в магазин за шкафами и табуретками.


— Пацанам предложили нарисовать их будущий дом — двое изобразили на листах бумаги железные кровати, как в интернате, и тумбочки, да, еще про телевизор никто не забыл, — говорит Дима-младший.


Очень долго пришлось их убеждать, что дом — это еще и уют, и тепло, место, где тебя ждут.


Серега весь прошлый год галдел о том, что хочет увидеть маму. Решили свозить его домой, где парень не был около десяти лет.


— Сереженька, сынок, — кинулась мать навстречу сыну и тут же принялась сбивчиво объяснять, кивая на заросшего мужика рядом с собой. — Вот этого дядю теперь зови папой, а тот, который прежде был тебе папа, тот тебе не папа больше, — лицо растерянное, жалкое, спившееся. Рослый и атлетически сложенный — закон сохранения энергии здесь работает, все, что не пошло в голову, идет в мышцы, — Серега неловко обнимает мать.


“Папа” меж тем, качаясь, стоит неподалеку.


— Мам, а где крестная моя, где дядя? — спрашивает Сережа. В доме на полу мусор и окурки, полуистлевший топчан с рваным одеялом.


— А все умерли. И крестная, и дядя, — объясняет попросту мать.


— А братья с сестрами где? (У Сереги их было не то пятеро, не то шестеро. — Авт.) Дай мне их адреса.


— За границей все, их туда усыновили, — не задумываясь, врет мать. На самом деле она не знает, где ее дети. Серега неловко целует мать на прощание. “Ты мне пиши, не забывай”, — искренне, навзрыд рыдает та, не понимая, что писать ее сын так и не научился.


Из интернет-дневника Димы-младшего


На днях Сергей затеял стирку: в доме моментально закончился весь кондиционер, белье, включая рабочую одежду, заблагоухало “Скандинавской весной”. Сергею так понравился кондиционер, что он решил, что стиральный порошок будет лишним. Кстати, моя кофта Mexx, которую я искал неделю, обнаружилась аккуратно сложенная у порога ребячьей комнаты. Свободный от брендовых предрассудков, Сергей нашел ее гораздо более функциональной в виде половой тряпки.

Жесть или жизнь

Жесть или жизнь

Смотрите фотогалерею по теме



— На самом деле он очень добрый. Удивительным образом у него получается находить общий язык с маленькими детьми. Сергей, несмотря на свои семнадцать лет, головой остался в детстве, — продолжает Дима-младший. — Он умудряется укачивать орущих малышей так, что они сутками спят, едят и улыбаются, олицетворяя мечту любой матери. Может часами гулять по деревне с коляской.
Еще Сережа любит писать, несмотря на то, что весьма смутно представляет себе смысл этого занятия. Но все равно берет тетрадь и начинает механически перерисовывать туда слова из газет. Временами из-под его пера выходит нечто. Так, однажды в ворохе листов Дима-младший обнаружил один, в центре которого большими буквами было выведено: “Сережа. Секс. Ответственность”.


— Я, когда сюда приехал, если честно, не представлял, как обустроить быт. Городской ведь житель, — продолжает Дима-младший. — Купили утят, так они у нас в корыте утонули. Завели куриц, у одной из них отнялись ноги, на суп ее мальчишки не позволили, так и носили животину, как младенца, по очереди на руках… Как-то у них ловко в деревне получается. Они нас, взрослых, от тяжелой работы почти освободили. Женька клубнику посадил, надеется снять урожай.


Кухня — еще одно поле для креатива. Жаренные в кастрюле блины (зачем сковородку лишний раз мыть?), литры подсолнечного масла, вылитые в суп (цвет красивый), перемешанные чай с кофе…


Лучше всех готовит Женька. Однажды он потушил… кролика. “Женя, все отлично, — сказали ему. — Только в следующий раз не забудь снять с кролика резиновые сапоги, а то жуется плохо”.


В коммуне скажешь матерное слово — ложись и отжимайся.


— У нас вводится новое правило, — сообщает Дима-старший на общем собрании. — Отжиматься будем не только за маты, но и за клички. С вами в город стыдно выйти…


— Да, да, правильно, — поддерживает Женя, — а то меня постоянно по кличке называют, б…, надоело!!!


— Женя, 10 раз, вперед!


— Б…


— Женя, 20 раз, поехали!


Выпускник Оксфорда


Когда Дима-младший с Димой-старшим хотят произвести пиар-впечатление на приезжающих, они показывают Ховарда. Ховард — парень из богатой английской семьи, закончил исторический факультет Оксфорда.


Как-то приехал с волонтерами в Бельское Устье, да так и остался. Каждые три месяца продлевает себе визу, живет в деревенском доме в паре километров от интерната в такой же интернациональной компании. Девочка из Польши, была француженка…


Родители уже несколько раз звали Ховарда домой, объясняя всю бесперспективность его прозябания в России, где в деревне из жителей только старенькие бабушки. Ховард привык ходить к ним чаевничать из са-мо-ва-ра.


Первое время британец пытался благоустроить территорию. Даже привез с родины специальные лампочки, чтобы проложить ночью дорогу от избы до уличного туалета. В отличие от Ховарда лампочки не прижились…


Я смотрю на него, немного несуразного, сидящего на беспорядочно разобранной кровати, с трудом подбирающего то русские, то английские слова, и понимаю, что за два года жизни в российском захолустье Ховард сильно мимикрировал под окружающую его действительность.


— Ты не собираешься навсегда здесь остаться?


— Я бы хотел, но слишком тяжелые визовые ограничения. Наверное, все же уеду, — вздыхает выпускник Оксфорда.


Возможно, при возвращении домой Ховарду даже придется пройти карантин. Как космонавту после приземления с другой планеты.


Домой, к маме


“А что же будет дальше? — спрашиваю я про себя. — Не случится ли так, что москвичам однажды надоест играть с больными детьми и они вернут их обратно в интернат? Сами уедут в Москву, сделают карьеру, заживут, наконец, как все нормальные люди. Дом—машина—офис.


Невозможно же вечно дышать этим чистым воздухом, свежескошенной травой, размешивая кроссовками первобытную деревенскую грязь…”

Жесть или жизнь

Жесть или жизнь

Смотрите фотогалерею по теме



— Нашу компанию уже несколько раз пытались разогнать, — говорит Дима-младший. — Сейчас, к годовщине проекта, накрыло новой волной. Положение, по которому ребята живут в доме, продолжая числиться в интернате, прописано в постановлении Правительства РФ под номером 432. В нем обозначен максимальный срок пребывания ребенка в семье на правах гостевого режима — один месяц. Они у нас здесь уже двенадцать. Как же мы выходим из положения? Мы пишем заявление на месяц, по истечении которого привозим ребят в интернат. Там их осматривают медики и соцпедагоги, после чего мы пишем новое заявление. Но недавно опека решила, что таких заявлений вообще может быть только три — после чего детей надо возвращать окончательно. Откуда взялась эта цифра, никто точно не знает.


Нервотрепка с чиновниками попортила Диме-младшему крови куда больше, чем энурез или воровство его подопечных. Сейчас он уже просто просит не мешать. “Хотя, по-хорошему, кому-то, кто, в отличие от нас, получает зарплату за работу с детьми-инвалидами, стоит тоже разобраться в законах, принять ответственные решения, организовать поддержку”.


После призыва о помощи на диалог с ребятами вышла власть и пообещала найти выход из положения. До этого органы опеки объясняли следующее: раз вы такие умные — оформляйте пацанов навсегда в приемную семью.


— Так это нереально — найти для 15—17-летних мальчишек с тяжелыми диагнозами приемных родителей, — развожу руками я.


— Ты так думаешь? — усмехается Дима-младший.


…Сереге Фролову осенью исполнится восемнадцать. Как-то отчим по пьяной лавочке шарахнул его о косяк двери — с больничной койки Серегу забрали в интернат.


Сейчас у Сергея, бывшего воспитанника коммуны, другой папа. Питерец Николай, переехавший жить в деревню, взял над мальчиком официальное опекунство.


Он и не скрывает, что парнишка ему понравился своей недюжинной силой. У Николая хозяйство: бараны, гуси, два поросенка.


— Жена умерла. Дети если и приезжают сюда, то только шашлыки жарить. А Серега точно никуда не уйдет. Читать-писать он не обучен. В армию его не возьмут. Вечерами на ферме скучно, так я хоть с ним перемолвлюсь. Крестьянский быт он хорошо знает. Когда работа несложная, он быстро с ней управляется. Если и дальше так пойдет, я его совсем усыновлю, — рассуждает приемный родитель.


Дима-младший, наблюдая, как ловко Сергей управляется с баранами, замечает: “Как только мы его взяли, ему не только топор — ложку в руках не удержать было”.


Из интернет-дневника Димы-младшего


У нас сложные ребята. Один из них видел смерть матери от рук отца, другого забрали в интернат из больницы, в которую он попал после побоев, третьему досталось, когда он еще был эмбрионом. Это бэкграунд, с последствиями которого, скорее всего, придется уживаться до старости.


У нас взрослые ребята. Самого старшего отделяет несколько месяцев от совершеннолетия. Они воспринимают нас в лучшем случае как старших братьев. Мы не играем в семью, ни в приемную, ни в какую другую.


У нас больные ребята. Все они получали лечение. Это сильнодействующие препараты, влияющие на работу головного мозга. Это не валерьянка.


Конечно, в жизни не все заканчивается хорошо и гладко. Иногда бывает очень непросто, выходки наших воспитанников могут довести до белого каления любого. Но, по нашему твердому убеждению, то ядро, которое формирует человека — личность или душа, — оно светлое у любого из наших “особенных” ребят.


В моменты ругани у каждого из пацанов виноватое лицо. На самом деле на второй минуте они все как по команде отключают мозг и особо не вникают в то, что говорят воспитатели.


— Что сидим-то? Женя, иди готовить, Петя, начинай убираться. Где Слава? Где Сергей? Возьмите их в помощники…


В этот момент из коридора доносится грохот двери, в комнату вбегает Сережа. Такая наглость вводит Диму-младшего в ступор; пока он соображает, за что тому “раздать” в первую очередь — за то, что не придерживает дверь, или за то, что не снял уличные ботинки, — Сергей с глазами, полными восторга, кричит:


— Дмитрий Александрович, выходи быстрей на улицу! Там — радуга!!!
 


Псковская область — Москва.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру