У него было три жены, и с каждой — потрясающий роман. Красавицу Аллу Балтер и нынешнюю супругу Ирину он просто обожествляет. Откровенен до невозможности. Закрыт, когда это ему хочется. Главное, чтобы костюмчик сидел. Как ни странно, для Виторгана это важно. Почему нет — он же Мужчина! Сделанный своими женщинами.
— Сегодня все говорят про кризис. Для вас это понятие существует?
— В финансовом плане не существует. Я не гурман, могу есть просто картошечку. Я не тот человек, который ходит по магазинам и выбирает себе костюм. Нет, мне все покупали жены и дарили друзья. Больше меня беспокоит кризис в человеческих взаимоотношениях. Поверьте, я совсем не пижоню, говоря об этом. С годами начинаешь понимать, что материальные проблемы, которые беспокоили и мучили в более раннем возрасте, — не главное. А вот то, что я в жизни встретился с людьми, благодаря которым продолжаю жить и вкалывать, — это шикарно. Мне повезло с родителями. Папа из-за пятого пункта не мог быть ни управляющим, ни директором, всю жизнь вкалывал инженером-мукомолом. Мной и старшим братом руководила мама. Мама — это мое чудо, я до сих пор ощущаю тепло ее тела. Не одежду, а именно тело. Это потрясающе. Сразу после 10-го класса я поступил туда, куда хотел, и получил ту профессию, о которой мечтал. Так что мне грех на что-либо жаловаться, мое тщеславие полностью удовлетворено.
— Но при этом вы перенесли страшные потери, не доиграли много ролей…
— Все правильно. К огромному сожалению, без потерь никому не обойтись. Но с этим надо постараться нормально прожить. Для меня противоестественны отрицательные отношения человека к человеку. Вот почему я никогда не отказывался от так называемых отрицательных персонажей ни в кино, ни на театре. Наверное, я наивен, но мне кажется, что люди, смотрящие на этих моих “героев”, должны понимать, что это не лучший способ проживания. А насчет “не доиграл” — надеюсь, все впереди… Есть много людей, которые ненавидят проигрывать, им нужна только победа. Я терпелив абсолютно в этом смысле. Я могу и проиграть, могу себя признать неправым.
— Так в чем же было ваше последнее поражение?
— Это длится уже девять лет, после ухода из жизни Аллочки. Когда я после этого через два года женился на Ирише, от меня отошли люди, которых я очень сильно любил. Они почему-то посчитали мое соединение с Иришей чуть ли не своим личным оскорблением и перестали со мной общаться. Я с ними здороваюсь, а они — нет. Это очень талантливые, известные люди. А я все равно по-прежнему благодарен им за те годы, которые мы вместе провели в этой жизни. У меня нет в этом смысле огорчения, я лишь жалею, что они этого не понимают. Мне-то всегда казалось, что если моему другу хорошо — значит, и мне должно быть хорошо.
— Выходит, некоторые друзья посчитали брак с Ириной предательством?
— На мой взгляд, они не имели права в это вмешиваться. Но на их взгляд, очевидно, имели. Я не намерен их переучивать. Но этих людей совсем немного, и я желаю им только добра. Я в жизни испытал многое, дважды был чуть ли не на том свете, похоронил огромное количество близких мне людей, так что мне хочется, чтобы как можно меньше было забот у всех остальных, чтобы мы все прожили нормально причитающиеся нам годы. Вот мы сидим сейчас с вами здесь, а этажом выше у меня квартира, о которой я мечтал и которую получил в конце концов в 64 года…
— Так вы вообще первую отдельную квартиру в 40 лет получили.
— Да, до этого были общаги, коммуналки. По тем временам мы на это не очень обращали внимания. И если бы не рождение Максима, то никаких проблем не было. Максим прожил в общежитии театра Станиславского до 7 лет, но ему надо было идти в школу, а рядом школы не было. Вот тогда мы и переехали. Я мечтал о квартире, где был бы второй этаж, с лестницей, где был бы камин, кабинет. А теперь у нас будет культурный центр. Но, поверьте, мы это делаем только для общения с людьми. Для меня общение всегда было самым главным. Так было и те 30 лет, что мы прожили с Аллочкой, так и теперь с Иришей.
— Из некоторых интервью кажется, что ваши отношения с Ириной начались тогда, когда Алла Балтер еще была жива и болела. Наверное, я не прав?
— Прав, прав, только я не понимаю, что вы понимаете под словом “отношения”. Аллочка была знакома с Иришей. Ириша нам всегда очень помогала, привлекала людей в наш клуб. Потом Иришка исчезла, года три мы вообще с ней не общались, может, только по праздникам перезванивались, поздравляли друг друга. Мы бывали у нее дома с Аллочкой, она бывала у нас со своими друзьями. Вот такие отношения существовали, безусловно. Все остальное — выдумки и фантазия людей. А наши физиологические отношения начались значительно позже.
— Значит, вы никак не предали свою любовь к Алле. Но с сыном у вас были недомолвки именно из-за этого?
— Максима, наверное, можно понять, он сын. К счастью его и моему, он общался с Аллочкой значительно больше, чем со мной. Я думаю, что Аллочка дала ему очень многое. О так называемых наших взаимоотношениях после ухода Аллочки много придумано. И то, что он не звонил, не появлялся… Неправда, звонил и появлялся. А сейчас он и с Иришей общается больше, чем со мной.
— Какие достоинства вы бы отметили у вашей нынешней супруги?
— Она по образованию музыкант, скрипачка. Но у нее потрясающие качества бизнес-леди. Она умеет с людьми поддерживать связь, умеет дружить. Она бесконечно почитает родителей, помогает сестре и племяннице. Помогает моим родственникам. Она обо всех помнит.
— Она же вас и соединила с дочерью от первого брака.
— Конечно. За те 30 лет, что мы расстались, было несколько моих попыток поговорить с дочкой, но никак не получалось. Аллочка не принимала в этом такого активного участия, она была очень занята Максимом и своей профессией. А Иришка настояла, и она это сделала. За что я ей бесконечно благодарен. Мы теперь и с моей первой женой Томочкой Румянцевой перезваниваемся. Встречались на Валааме, когда туда приезжали. Ведь были же у нас минуты счастья, их надо помнить. А при разводе надо поблагодарить друг друга и разойтись — без мордобоя, без рванья друг другу глоток и материальных ценностей.
— Это вы сейчас так говорите, а тогда…
— Ко мне Тамара и ее семья всегда относились потрясающе. Когда я ушел, Ксюше, которую я обожал, было всего четыре годика. Они ни в чем не виноваты, это было мое решение. Ведь когда я встретил Аллочку — буквально дышать не мог. Да, конечно же, Тамара на меня держала обиду. Но все это уже в прошлом. Я помню только самое хорошее.
— Говорят, Ирина держит вас в ежовых рукавицах.
— Ерунда! Я могу дурачиться, при ком-то сказать: “Слушаюсь, Ирина Михайловна”. Крайне редко даже могу на нее рассердиться по какому-то поводу, но через несколько минут понимаю, что зря это делаю, потому что она вкалывает с утра и до ночи. Посмотрите, у нее по четыре телефона в ушах.
— Почему вы четыре года назад ушли из театра Маяковского?
— Много причин. Я был одним из тех, кто поддержал приход в театр Сергея Арцыбашева. Гончарова вспоминаю с благодарностью, он всем нам очень много дал. Да, мог скандалить, орать нечеловеческим голосом, но это все была игра. Помню, сижу в зале на репетиции, он кричит на артистов, чуть ли не пищит, да так, что на улице слышно. Проходит мимо меня, вдруг так тихо, спокойно: “Ну как дела?” И опять продолжает заливаться. У нас в театре было лишь три человека, на которых он не повышал голос, — Гундарева, Джигарханян и я. Но когда я увидел, как уже после смерти Гончарова стали выбрасывать под дождь на улицу портреты знаменитых актеров Маяковки, просто озверел. Ворвался к Арцыбашеву в кабинет и все высказал. Были и еще причины ухода. На мой взгляд, неприемлемо играть спектакль на свадьбе у какого-то депутата, и чтобы он в постановке выходил с невестой…
— Но, может, артист должен играть в любой ситуации, даже на свадьбе депутата?
— У каждого свои компромиссы. Должен вам со стыдом сознаться, что сегодня я принимаю предложения, на которые раньше бы не согласился. Но я не хочу уходить из жизни в нищете. Ведь до сих пор мы сбрасываемся на гроб людям, которых носили на руках.
— Но если соглашаться на ерунду, за которую платят деньги, потом может быть и стыдно.
— Не может быть, а точно стыдно. Правда, я так делаю, к счастью, не всегда, но иначе бы мы никогда не построили свой театральный центр.
— В еде вы неприхотливы. А в одежде? Вас часто видят на разных презентациях в белоснежных костюмах.
— Да, я надеваю костюмы, у меня и смокинг есть. И мне идет. Я белую рубашку редко надеваю, потому что если я еще к костюму такую же рубашку надену — становлюсь самым пижонистым пижоном. А так мне вообще любая форма идет. Особенно оберштурмбаннфюрера СС.
