«Я плачу над страницами времен…»

Русский поэт прибыл в Москву из Нью-Йорка

13 мая в концертном зале Геологического музея МГУ состоится торжество чествования лауреата Российской национальной премии «Поэт» 2014 Геннадия Русакова. Председатель жюри Евгений Евтушенко, преодолевая огромные трудности перелета из Америки в Москву, пообещал прибыть на этот литературный праздник. А еще раньше в день объявления нового лауреата прислал свое эссе об интереснейшем поэте.

Русский поэт прибыл в Москву из Нью-Йорка
Фото: poet-premium.ru

У Геннадия Александровича Русакова биография «говорящая»: родился в 38-м в селе Новогольское Воронежской области. Рос без родителей: отец погиб в 41-м вод Ленинградом, вскоре скоропостижно умерла мать. Детский дом — его лицей, побеги, бродяжничество. Кто-то посоветовал написать письмо Сталину. Он написал и сказал, что хочет продолжить жизнь и дела отца — политрука боевой роты. И радостный ответ — его определили в Суворовское училище. Восемь лет муштры, но еще и французский язык… Поэтическое дарование побудило молодого романтика поступить в Литинститут, но творческая натура требовала большего: хотелось читать великих поэтов на их родных языках, и Геннадий стал студентом Московского института иностранных языков им. Мориса Тореза.

Творчество Геннадия Русакова приветствовал Арсений Тарковский: «Язык этих стихов — смелый и гибкий язык, поверенный столетиями русской поэзии». Евгений Рейн говорит о нем, как о классике: «Геннадий Русаков — один из лучших философских лириков нашего времени. Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к метафизическому мышлению, фигура чрезвычайна редкая в современном поэтическом пространстве».

А Захар Прилепин испытывает на себе эмоциональное воздействие стихов Русакова: «Кажется мне, что всю жизнь буду перечитывать эти стихи — от них никуда не уйти, они тебя сами нагоняют на каждом новом подъеме. Или спуске».

Названия его поэтических книг приоткрывают мир, где пребывает его поэтическое сознание: «Длина дыхания», «Время птицы», «Оклик»… Автор этих книг стал лауреатом малой премии Аполлона Григорьева. А широту увлеченности подчеркивает книга его переводов «Сонеты современников Шекспира».

После смерти самого близкого человека, любимой жены и поэта Людмилы Копыловой он пережил годы страдания и отчаяния. Это время заставило его погрузить свою поэтическую мысль в самые сокровенные тайники души. Он даже предъявил счет богу, как он его понимал — с маленькой буквы. И книгу свою назвал по-домашнему «Разговоры с богом». Конечно, нагловато. Бог не отвечал смельчаку. Но Всевышний не отказал поэту в таланте и в признании.

Геннадий Русаков

                        ***

…Не трогайте меня, я никому не брат.

И не умом умен, а званьем выше знанья.

Во всем похож на вас, но хуже во сто крат,

я тоже, как пчела, из воска строю зданье.

Живет внутри земли железная вода.

Растут среди воды пространственные руды.

Не трогайте меня, я с вами навсегда.

Мне горло ворошат осенние простуды.

Прекрасная печаль платок спустила с плеч.

Спокойно и легко, как в снах перед полетом.

И хорошо, когда не ждать и не беречь:

что достается мне, то остается сотам.

Не трогайте меня, я никому не брат.

Но все равно я вас до сроку не покину.

А ты сними, сними свой многоцветный плат!

И волосы волной закидывай за спину.

 

Евгений Евтушенко, председатель жюри 2014 года

ЧЕЛОВЕК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ЗА СВОЮ ПОДПИСЬ

Сейчас, когда я пишу эти строки к будущей книге нового лауреата самой престижной в России премии «Поэт», должен признаться: узнав имя победителя, я огорчился за моего кандидата, ее не получившего, но одновременно искренне порадовался тому, что ее получил другой настоящий поэт. На наших глазах в последние годы Геннадий Русаков от стихотворения к стихотворению вырастал не только, как художник, но и как человек, всё серьезней и серьезней понимающий взаимоотношения и с собственной душой, и с Родиной. Эти взаимоотношения были и есть отнюдь не взаимокомплиментарными, а часто взаимоболевые, но Русаков, надо отдать ему должное, научился, не отводя взгляда, смотреть в глаза и своей родине, и самому себе, что стало не взаиморазрушительным, а взаимсозидательным. Не все способны на такую самобезжалостность и отважную исповедальность, как Русаков:

Проходят страхи позднего взросления.

Теперь меня непросто испугать.

Я был последним трусом поколения

Не битых, но привыкших убивать.

Кухонных смельчаков сейчас много, но под этой видимостью смелости очень часто скрыто избегновение прямого бесстрашного разговора с собственной совестью. Вот с с какой самовоскрешаюшей отвагой Русаков спрашивает сам себя:

А для чего душа, когда в ней нет укора,

Когда и ей никто, и никому она?

Говоря с собственной душой так же, как с Родиной, и не отделяя их друг од друга, он приучил себя не оправдываться, а становиться сильней: «Который год уже душа кукожится и неумело учится смелеть». Как это дивно сказано и, можно сказать, раз и навсегда. Я хорошо помню войну и помню: многие показные самоуверенные хвастуны собственной храбростью в тяжелые моменты оказывались трусами, а люди застенчивые, «неумело учившиеся смелеть», не подводили. Меня всегда поражали некоторые писатели, которые на фронте, рискуя жизнью, вели себя смело, а в мирной жизни, рискуя лишь ступенькой карьеры, присоединялись к травле Пастернака. Мандельштам по природе своей, в быту был очень боязливым человеком, а вот, несмотря на уговоры Пастернака, заклинавшего его перестать читать на каждом углу весьма опасные стихи против Сталина, все-таки продолжал это делать. Гражданственность Русакова не ораторская, не столь показываемая, сколь надежно чувствуемая.

Его поэтика не нарядна, но при кажущейся простоте тонка и многосложна. В ней есть классицизм, не увлекающийся экспериментированием, но если надо, есть и простонародная сочность смачных словечек без перебарщивания ими, есть мудрость бедности детства и усвоенность уроков многих поэтов без какого-то единственного предпочтительного выбора. Но в его поэзии неизменно живет пастернаковский «всесильный Бог деталей». Какая трогательная нежность светится во всех драгоценных для него черточках женского характера, «Чуть шепелявит, если заспешит. /Мышей боится и ключи теряет. /На всех покупках сроки проверяет /и по три года ценники хранит». Он принадлежит к людям, которым даже не предлагают сделок с совестью, к тем, кто не способен предать своих учителей.

На такого человека можно положиться, и не оглядываться. Он сам себе не позволит, чтобы Арсений Тарковский, который когда-то поддержал его, обманулся в нем. Его и представить даже нельзя автоматически подписывающим скоропалительные письма в поддержку чего бы то ни было, что некоторые считают изъявлением патриотизма. Он слишком много переводил того, от чего его наверняка тошнило. но в собственное творчество это не проникало, и он спасался переводами классиков и собственными стихами.

Русаков отвечал за свою подпись. Он патриот с «открытыми глазами» в чаадаевском смысле. Рано потеряв отца, мать в самом начале войны, самовоспитал себя, а став полиглотом, и переводя массу официальных политических документов для ООН и других подобных учреждений наверняка получил оскомину от бумажных гор самооправдательной риторики, ибо международная политика большинства государств всегда, увы, была построена на обоюдных двойных стандартах и была лишена почти начисто честного признания собственных ошибок. А ведь именно это могло бы останавливать угрожающие человечеству многие ничем не оправданные конфликты. Так вот, думаю, что опыт Русакова, которому приходилось переводить потоки иностранной и отечественной официальной самооправдательщины, воспитал в нем, как самозащиту души, непозволительность успокоительного внутреннего самооправдания. Он очищал свою душу тем, что уходил в переводы классики с разных языков и в собственную исповедальность. Кстати, я частенько подмечал, слушая переводчиков — синхронистов, что они значительно превосходили по своей культуре речи тех лиц, чьи портреты мы носили на демонстрациях. Переводчики делали все, что могли, чтобы спасти эти речи от грубых стилевых и других ошибок, чтобы не было бы уж слишком неловко за собственную страну. Могу предсказать что Русаков еще сможет написать интереснейший роман о годах его международной службы. Ему есть что рассказать Мы вдохнули в наши легкие за последние годы столько новой, еще ненаписанной никем истории, которая традиционно должна быть выдохнута большой русской прозой вслед за большой поэзией.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру