Первое желание — подробно описать каждый такой кадр. Череду невообразимых мизансцен, в которых смешались в одно перепуганные животные, аркаранцы, предметы быта, каждый второй из которых обязательно оказывается фаллическим символом или изощренным орудием пыток. А иногда и тем, и другим, как это произошло с огромной машиной для казни «шлюх». Ее механизм действия настолько жуткий, что в фильме от него остался только намек. Намек этот, само собой, насквозь пропитан кровью. И это притом что фильм и так почти полностью состоит из сцен, из-за которых в современном Минкульте можно получить и отказ в выдаче прокатного удостоверения.
К очевидным причинам, по которым физически трудно смотреть последний фильм Германа, добавляются вынужденные. В данный момент картина почти закончена, осталось только сделать перезапись. А к 75-летию режиссера (20 июля) ее обещают доделать. Но в зале демонстрировалась и вовсе одна из ранних рабочих версий. С полностью готовым монтажом, но без звука. Так, что Светлана Кармалита, вдова режиссера и соавтор сценария, все это время читала в микрофон прямо с листа реплики из фильма, потерявшиеся в техническом шуме. Вместе с техническим шумом с экрана изредка доносились реплики самого Германа, отдающего приказы за кадром: «Вода!», «Муха!», «Палка», «Нос еще раз!». От этого невольно создавалось ощущение разговора мужа и жены, а от всего происходящего — какого-то невообразимого, потустороннего спектакля.
Начинается киносочинение Германа (термин, придуманный родственниками режиссера для обозначения черновой версии фильма) с долгого общего плана города, посыпанного нетронутым, невинным снегом, укрывшим пеленой всех его жителей. Это потом камера приближается, и в кадр потянется бесконечная череда персонажей, одетых в выразительные ошметки. Они окидывают взглядом жутковатый пейзаж, то и дело заглядывая прямо в камеру. Но взгляд этот совершенно равнодушный, безжизненный. С одинаковым безразличием он падает как на зрителя в зале, так и на вспоротые туши с дымящимися кишками и еще пульсирующим сердцем. Не видя разницы между повешенными — будь то собака или их соотечественник, облитый помоями. Не чувствуя не только наслаждений, но, кажется, и самой боли. Любая жестокость в этом мире настолько в порядке вещей, что маленький мальчик, прыгая на радостях по лужам, может, как кожаным мячом, играть чей-то отрубленной головой. Свои эмоции жители Арканара тоже выражают исключительно по-животному. Визжа, крича, харкаясь, сморкаясь.
Правит ими (ну как правит — скорее раздает приказы о новых пытках и казнях) дон Рэба (Александр Чутко), совмещающий службу королю с развратом в собственных покоях. Его единственный достойный собеседник — дон Румата (Леонид Ярмольник), историк с Земли, попавший в Арканар сотрудником Института экспериментальной истории. Своего рода разведчик, который должен следить за течением истории Арканара, но ни в коем случае в него не вмешиваться. В фильме он единственный, кто ходит во всем белом. На его белой шубе, а позже — на белоснежных рубашках, застывает та же грязь, что и на остальных. Но с лица, которое в германовских декорациях выглядит портретом кисти Дюрера, не сходит выражение тоски и печали. Главная угроза для дона Рэбы — смутьян Арата Горбатый (Александр Ильин), который пытается устроить государственный переворот, развернув гражданскую войну на религиозной почве. Арата знает о земном происхождении дона Руматы, как и о его сверхъестественных — по меркам Арканара — способностях. Он уговаривает Румату выступить на его стороне, но получает прогнозируемый отказ. Пока дело не заходит слишком далеко. Когда власть «серых» грозит сменить власть «черных», Румата облачается в доспехи и со словами: «Господи, если ты есть, останови меня», — нарушает собственное обещание, устраивая настоящую арканарскую резню.
Как и в случае с орудием для казни «шлюх», Герман показывает только последствия битвы. В принципе все, что останется после Арканара — одна большая лужа, в которой булькают, разлагаясь, поваленные один на другой трупы. Приехавшие по тревоге с Земли ученые Института экспериментальной истории застают Румату все в тех же белоснежных одеждах. Сидя на краю лужи, по колено в воде, он наотрез откажется возвращаться, а коллег попросит записать в своих книгах, что эксперимент, судя по всему, провалился, а богом, как видите, быть трудно.
Впрочем, и это еще не конец. Прежде чем закончить этот кошмар, Герман показывает Румату несколько лет спустя. Обритый наголо, в карикатурных очках, он оглядывает свой народ, который, как он думал, защитил в нечеловеческой битве. Те до сих пор ходят в колодках, отпрыгивая от Руматы, как от чумы, когда тот пытается их освободить. Заставить их забыть, что они рабы, — задача потруднее, чем быть богом. Усаживаясь на телегу и затягивая печальную мелодию для флейты, Румата уносится вдаль. Сначала в сопровождении криков: «Бог, не покидай нас!» А потом и вовсе — зловещей тишины.
Над Арканаром снова падает снег. Светлана Кармалита произносит: «Титры».
Отрывки из незавершенного фильма Алексея Германа "Трудно быть Богом"
