Каждому выдали чемоданчик с конфетами. В кулуарах только и говорили: «Молодец, Михалков! Хороший подарок собрал. С таким чемоданом можно и на рыбалку ходить. И конфет в нем на 2 тысячи рублей». Праздник еще не закончился, как этажом ниже начался пленум Правления Союза кинематографистов, на повестке дня которого рассматривалось два вопроса: этическая хартия кинематографистов России и положение дел в документальном кино.
Никита Михалков сидел в президиуме, а за его спиной переливалась разноцветными огнями елочка. Сам он был немногословен. Обсуждение хартии прошло весьма формально. Ее коллегиальное принятие состоится уже в новом году. А пока проголосовали за проект при одном воздержавшемся - операторе Юрии Любшине, сыне прославленного актера Станислава Любшина. На него налетели, почему воздержался. Да потому, что не изучил проект, а вслепую голосовать не захотел. Понимания того, что это вообще за хартия такая, у многих нет. Разработка документа проходила в три этапа. Некоторые радикально настроенные «редакторы» выступали за четкое разделение: кто не с нами, тот против нас. В проекте хартии прописано, что это свод принципов, выработанных деятелями российского кино, стремящимися возродить отечественный кинематограф. Носит она рекомендательный характер. А поддерживать ее должна наиболее сознательная и ответственная часть профессионального сообщества. Сама идея создания документа исходила от Михалкова. И теперь он говорил о том, что важнее всего механизм, при котором бы она заработала. А беспокойство Михалкова и его соратников основано на охватившем общество затяжном духовном регрессе, засилье «западного культурного продукта», крайнем индивидуализме художников. Истинный кинематографист не должен романтизировать суицид и смерть в рамках субкультур и тоталитарных сект, без крайней необходимости не прибегать к сценам насилия, употребления алкоголя, табака и наркотиков, а также использованию ненормативной лексики. Соблюдать принципы хартии можно на основе нравственного самоконтроля.
Эмоционально выступил сценарист Мережко. Он рассказал о том, как врач спросил лежавшего в больнице актера Ивана Бортника: «Вы — Борман? Это вам ногу отрезали?». Бортник ответил: «Я — Мюллер». А в столовой лечебного учреждения к Бортнику обращались так: «Больной Бортко, у вас щадящий режим!». Речь Виктора Мережко свелась к тому, что надо прописать в хартии статью об уважении к мастерам, внесшим вклад в киноискусство. Михалков идею поддержал, посетовав на отсутствие информации обо всех заболевших и нуждающихся в поддержке, и призвал прописать это положение не только в отношении народных артистов, но и киномехаников, всех, кто трудится на ниве кино.
Многие категорически против принятия Хартии. Альтернативный Союзу кинематографистов «КиноСоюза» декларирует: «Любая попытка регламентировать искусство аморальна. Мы это проходили при советской власти. Старшее поколение кинематографистов на собственном опыте усвоило, что любой манифест, ставящий границы для авторского высказывания, какие бы благие цели он ни провозглашал, всегда прикрывает стремление власти окоротить художника, ограничить свободу выражения и свободу слова. А если подобный документ рожден самими профессионалами – тем бесстыдней, тем позорней его появление! Настоящий художник сам ставит себе пределы или сознательно их нарушает, и цели его – всегда благородны. Киносоюз категорически возражает против создания так называемой «этической хартии кинематографистов» и намерен разоблачать любые попытки ввести цензуру, тем более руками самих кинематографистов».
Мы поговорили с актером Игорь Петренко о том, как он понимает саму идею Хартии: «Понятия хартии должно быть в крови у творческой интеллигенции. Я не совсем понимаю, зачем нужно что-то специально придумывать. Но раз о ней вдруг заговорили, значит, где-то наболело и стало гнить. Мы живем в такое время, когда людям не до хартии, все зарабатывают деньги. Хартия — это решение проблемы с конца, а ошибка всегда выше. Мы можем ее принять, а потом продолжать выживать в бардаке. Не проблема запретить курение на экране. Важнее то, о чем говорится в этот момент на экране. Сегодня сложно что-то запретить. Чем больше запрещать, тем это будет привлекательнее. Надо создавать в пику низкопробной продукции что-то ценное. Отказываться от Хартии, наверное, не стоит. Это хоть какая-то реакция на бардак, царящий на экране. Что мы кидаем в топку, какие дрова? Если о пластмассу, то она завоняет. Раньше цензуру ругали, а теперь говорят, что ее не хватает. До выхода в эфир в советские времена надо было пройти несколько инстанций. Проверяли каждое слово свое. А теперь возникает вопрос: кого мы заставляем по новой хартии жить? Себя? Отлично. Продюсера? Представляете, я начинаю играть роль, читаю текст и я вдруг останавливаю съемку и говорю: «А мне хартия не позволяет произносить этот текст». Меня штрафуют за срыв съемочного дня. Надо чтобы работодатель в первую очередь принял эти правила. Мы, творческие люди, очень зависимы. Нам свои правила диктуют работодатели. У нас нет выбора. Я могу отказаться от роли, прочитав сценарий. Но у нас не такое большое производство и выбор. Из пяти работ четыре по хартии не пройдут. Что делать? Вопрос надо решать на государственном уровне. Получает человек невозвратные деньги, смотрите, проходит ли он по хартии. Самое главное — объединение кинематографического сообщества. Тогда можно принимать какие-то решения. Но то, что этот вопрос поднимается, значит, есть момент удара в колокол».
