В школьные годы мне очень нравилась песня “Машины времени” с такими строчками: “Я отдал бы все на свете и просил бы об одном: посмотреть, что будет через 20 лет, что же с нами будет через 20 лет...”
Я любил тогда вообще все песни “машинистов”. Но эта казалась мне особенно интересной. Ну согласитесь, действительно ведь любопытно заглянуть в будущее и посмотреть, что с кем стало. Кем стали друзья со двора, кем — тот или иной школьный приятель, что случилось с тобой, наконец.
С той поры примерно столько времени и прошло. Пора посмотреть, что же с нами случилось. Тем более что и дата достойная приближается — первый юбилей с момента распада Союза Советских Социалистических Республик. 10 лет с начала рыночных реформ и нашего дрейфа к “капитализму с человеческим лицом”.
1980—1991 гг.
10 лет — это много или мало? Наверное, это смотря какие 10 лет.
Если в начале 80-х годов экономика Советского Союза по своим масштабам прочно занимала второе место в мире, то к концу 80-х одна из двух мировых сверхдержав подошла в довольно плачевном состоянии. В 1986 году Саудовская Аравия, крупнейший поставщик нефти на мировой рынок, заявила, что она больше не поддерживает высокие цены на нефть путем сдерживания ее добычи. И тут же, всего за восемь месяцев, мировые цены рухнули вниз — резко, на 69 процентов.
Спрашивается, где — мы, а где — эта самая Аравия? Но дело в том, что экономика СССР (кстати, равно как и экономика нынешней России) слишком во многом зависела от стоимости “черного золота”: почти половину своей валютной выручки Союз получал от продажи топливного сырья.
Река долларов, текущая к нам из-за границы, начала мелеть. Так быстро, что без валютной подпитки рост экономики стал замедляться и к 1988 году прекратился совсем. Вместо того чтобы реформировать народное хозяйство, партия приказала Гознаку запустить печатный станок. К концу 80-х мы пришли с огромным количеством денег, на которые ничего нельзя было купить. В товарный дефицит превращалось все: от ковров и холодильников до продуктов питания.
Ситуацию в стране могла бы выправить приватизация, но не такая, какая была проведена “молодыми реформаторами” в начале 90-х. Предполагалось провести некий обмен между государством и населением. У первого была собственность, у второго — деньги. И, как утверждают многие специалисты, вполне реально было изъять у людей свободные средства, поменяв их сначала на всякую мелочь — квартиры, магазинчики, предприятия бытового обслуживания. И только потом, мягко сокращая денежную массу, перейти к крупным промышленным объектам.
Говорят, на Старой площади, в кабинетах ЦК КПСС, вполне серьезно изучали вопрос о возможности приватизации “по-советски”. Но — не успели. Грянул роковой для СССР 1991 год. По стране волной катились “табачные” бунты: люди, озлобленные отсутствием даже плохенького табака, громили киоски и магазины, а КГБ мрачно предсказывал скорые налеты на здания райкомов и обкомов КПСС.
Дальше — больше. Из-за пустующей казны (впервые за очень многие годы) власти были вынуждены снизить расходы на социальные нужды. Реакция не замедлила себя ждать: впервые за всю историю Союза по стране прошла волна забастовок шахтеров. Автор этих строк был в начале 90-х в Кемерово и хорошо помнит, каким шоком для власть имущих стали массовые выступления народа. Насколько не готовы они оказались к публичным вспышкам людского гнева. Кто бы мог подумать, что пройдет всего 5 лет и забастовки станут почти нормой жизни...
1991—1992 гг.
Думаю, события августа 1991 года пересказывать нет смысла. Пропустим этот месяц и сразу перейдем к тому времени, когда во главе России встал ее первый президент, Борис Ельцин, а управлять народным тогда еще хозяйством страны был приглашен 34-летний экономист Егор Гайдар.
Внук знаменитого писателя и кровавого конника начал с простого. Истерически заявив, что страна вот-вот погибнет — либо от холода, либо от голода, — 2 января 1992 года Егор Тимурович освободил цены на все товары, кроме стратегических.
Зрелище было воистину фантастическое: ошалевшие от счастья и вседозволенности директора магазинов ежедневно переписывали ценники, добавляя к ним все новые нули. Не менее ошалевшие, но уже по другим причинам, покупатели крутили пальцем у виска и материли Егорушку.
В стране наступил хаос. Хозяйственные цепочки разорвались сразу после распада СССР. Госплан приказал долго жить. И директора большинства заводов и фабрик, привыкшие жить по старинке, просто не понимали, куда им отгружать свои товары, по какой цене. А главное, как потом получать за него деньги? На фоне этого экономического бардака махровым цветом расцвели всевозможные биржи и посреднические конторы. Расцвели бартер и “серые” схемы взаимозачетов.
Именно в эти дни Россия вышла на первое место в мире по количеству бирж. Никто из простых людей не понимал, чем они занимаются. Зачастую этого не понимали сами биржевики. Но любая посредническая сделка, проведенная через биржу, приносила ее владельцу баснословные барыши.
Итоги тех 12 месяцев лучше всего подведут цифры. В 1992 году рост цен на хлеб составил 4300 процентов. На молоко — 4800. На табак — 3600. Доллар, на заре 90-х стоивший на “черном рынке” примерно 6 рублей, стал стоить 415. Человек, зарабатывавший в 92-м году 100—150 баксов, мог позволить себе если не все, то очень многое. Другой вопрос, что основная масса россиян сидела на зарплате в пять-семь долларов США...
1992 год плавно и незаметно перетек в следующий. Принципиальных отличий между ними почти не было. За одним маленьким исключением. Именно в 1993 году была полностью разрушена (или, если пользоваться словами тогдашнего министра внешней торговли Олега Давыдова, “демонтирована”) система государственной монополии на экспортно-импортные операции.
Это была грубейшая, жесточайшая по отношению к России ошибка команды “реформаторов”. Идиотизм ее заключался вот в чем. Одновременно с либерализацией экспортных цен государство продолжало искусственно сдерживать цены внутри страны. Алюминий, лес, нефть, газ, химия — все это стоило в России в десятки и сотни раз меньше, чем за рубежом. Коммерческие фирмы, которым вдруг разрешили работать на экспорт, ринулись скупать все это здесь и продавать там. Разница оседала в подставных фирмах-посредниках, созданных специально для перекачки денег из страны. За очень короткое время официальный экспорт снизился на 40 процентов, а 30 процентов экспорта нефти и 70 процентов экспорта алюминия перекочевали из госструктур к частным предпринимателям. “Комиссионные” в ту пору могли составлять и 100, и 200%. Время безумного накопления капиталов шло полным ходом.
В результате реформ Гайдара более 100 миллионов человек (при общем населении страны в 147 млн.) оказались без средств к существованию. Лишившись валютной выручки, государство потеряло возможность повышать зарплаты врачам, учителям, работникам культуры, инженерам — всем, кого принято называть бюджетниками. Их накопления советских времен были заморожены без особых перспектив на возврат. А цены росли каждый день.
С точки зрения простых людей, тот период можно назвать периодом всеобщего выживания. Мы не жили — мы выживали. Кто как мог. Возле метро появлялись все новые и новые стихийные рынки, где вчерашние преподаватели вузов, переквалифицировавшиеся в челноков, вовсю торговали китайским ширпотребом; там же выстраивались несчастные пенсионеры с дорогими их сердцу вещами, вынесенными из дома, — остатками чайных сервизов, потертыми книгами и старомодными шляпами.
Среди подростков на первые места по престижности вышли профессии проститутки (это среди девушек) и рэкетира — среди пацанов...
1993—1994 гг.
На стыке 1992 и 1993 годов Борис Ельцин, убедившись в крайней непопулярности гайдаровских реформ, отправил кабинет министров в отставку. Новым премьером стал “крепкий хозяйственник”, бывший член ЦК КПСС и бывший министр газовой промышленности Виктор Черномырдин. В политических кругах заговорили о смене политического и экономического курса.
Однако, если сегодня спросить людей на улице, какое событие из жизни России в 1993 году они считают наиболее важным, я уверен: 8 из 10 ответят: “Расстрел парламента”. И только двое: “Приватизация”.
Конечно, такая оценка — дело субъективное. И все-таки я уверен: без приватизации не было бы никакого расстрела. Именно грядущий массовый переход госсобственности в частные руки лег в основу противостояния президента с Верховным Советом. Именно из-за приватизации Ельцину потребовалась вся полнота власти в стране, ставшая первопричиной кровавого конфликта.
“Нам нужны миллионы собственников, а не горстка миллиардеров. Приватизационный ваучер — это для каждого из нас билет в мир свободной экономики”. Как ни странно, это сказал не Анатолий Чубайс, а Борис Ельцин, обращаясь ко всем россиянам. Хотя можно не сомневаться, что идеолог приватизации стоял где-то рядом.
В лучших наших традициях все вышло с точностью до наоборот. Мало того что время для обращения людей в собственников было упущено — это надо было делать до шоковых реформ Гайдара, когда у населения еще были деньги. Теперь же в попытке просто выжить мало кто думал о каких-то акциях и паях. Огромное количество чеков, более 50 процентов, было банально продано перекупщикам за символическую цену 10000 рублей (по тогдашнему курсу, где-то за шесть-семь долларов США). Зато кто-то в тот день принес домой хлеб и молоко.
Но главная ошибка авторов приватизации-93 заключалась в том, что на распродажу было выброшено все — от винных магазинов до гигантов металлургии и нефтепереработки. Хотя любой студент первого курса экономического института вам скажет, что для высокого спроса на товар (читай — хорошей, достойной цены за него) нужно ограничить предложение, государство пустило на сейл десятки тысяч предприятий одновременно. И цены на них немедленно рухнули вниз. Вышло, что к концу 1993 года в пересчете на доллары вся экономика огромной России “весила” 5 млрд. Просто для сравнения: рынок акций Гонконга оценивался в 300 млрд...
1994 год — время “финансовых пирамид”. Строят все и везде. Во-первых, было начато возведение самой беспринципной из них — государственной. Под названием “Государственные краткосрочные обязательства”, сокращенно ГКО. Эта пирамида просуществовала почти 4 года, вытягивая из страны все больше денег, и в конце концов едва не привела Россию к банкротству.
Примеру власть имущих следуют многие другие. При полном попустительстве властей в стране набирают обороты “МММ”, “Тибет”, “Властилина”, “ЛЛД” и иже с ними. Набирают, чтобы уже летом развалиться, оставив на своих руинах тысячи обманутых вкладчиков.
А во власти родилась новая идея — приватизация национального телевидения. С одной стороны, там крутились немалые деньги — с рекламы, уже заполонившей к тому времени эфир. С другой — не за горами были президентские выборы, на которых ТВ могло сыграть решающую роль.
30 ноября 1994 года указ о преобразовании 1-го канала в акционерное общество открытого типа “ОРТ” был подписан.
1995—1996 гг.
В начале 1995 года убили только что назначенного гендиректора ОРТ Владислава Листьева. К тому времени канал уже определился с основными акционерами — ими стали известные в стране банки “Менатеп”, “Столичный”, “Альфа”, компании “ЛогоВАЗ” и “Газпром”, а также “Национальный фонд спорта”. Передел собственности в “Останкино” состоялся.
В том же году государство фактически попрощалось с самой крупной авиакомпанией страны — с “Аэрофлотом”. В нее приходит новое руководство, во главе становится вчерашний штурман Валерий Окулов. Зять Бориса Ельцина. Которого тут же плотно обкладывают коммерсанты из “дружественных” коммерческих фирм, перехватившие финансовые потоки авиакомпании. Полностью вернуть себе контроль над “Аэрофлотом” государство не может до сих пор.
До выборов нового президента России остается меньше года — а подготовка к ним требует огромных денег. Народ нужно умаслить: раздать просроченные пенсии, выплатить задержанные зарплаты. Вот только в казне пусто, а западная финансовая помощь все время куда-то исчезает. И тогда власть, зажмурив глаза, принимает предложение самых богатых бизнесменов (чуть позже их окрестят олигархами) — отдать им лучшие предприятия страны во временное управление под денежный залог. При этом все, буквально все понимают — пройдет срок залога, 1 год, и государство ничего не выкупит назад. Не потянет по финансам. Значит, собственность автоматически перейдет во владение тех, кто сейчас сумеет получить ее по бросовой в общем-то цене.
И начинается... “Менатеп” обзаводится 45% акций нефтяной компании “Юкос”. Размер залога — 159 млн. долларов. Копейки по сравнению с настоящей ценой (примерно 6 млрд.).
ОНЭКСИМ-банк покупает контрольный пакет металлургического комбината “Норильский никель”. Это — 35% мировых запасов никеля, 55% палладия, 20% платины, медь, кобальт, золото! Цена покупки — 170,1 млн. долларов. Минимум в 10 раз дешевле истинной стоимости предприятия.
По той же схеме уходят нефтяные “Сиданко”, “Сибнефть”, “Сургутнефтегаз”. И так далее. Уходят, как в дурном сне, — от государства за деньги... самого государства. Просто практически все банки — участники залоговых аукционов подпитывались льготными кредитами Центробанка или держали у себя счета богатых министерств...
С точки зрения экономики 1996 год стал “мертвым сезоном”. Оно и понятно: какая, к черту, экономика, если — выборы?!
Напуганный смертельно низким рейтингом Бориса Ельцина, Кремль начинает задабривать россиян. То там, то здесь начинают выдавать зарплаты, разносить старикам пособия, в целом по стране задержка в выплатах сокращается с 8 до 2 месяцев. Старается и сам Борис Николаевич. Приезжая в регионы, он осыпает местное население золотым дождем.
Цена щедрости станет ясна чуть позже. Когда пройдут выборы и экономисты заговорят о резкой вспышке инфляции. Предвыборные пляски обернулись для людей подорожанием прежде всего продуктов питания и товаров первой необходимости. Да и казне досталось — всего за первые 6 месяцев года валютный запас Центробанка снизился с 20 до 12,5 млрд. долларов. Плюс — неизвестно куда испарился десятимиллиардный кредит Международного валютного фонда...
1997—1998 гг.
...Скандалы вокруг приватизируемых объектов, наиболее вкусным из которых является холдинг “Связьинвест”. Скандал вокруг долгов Индии России. Скандал из-за денег МАПО “Миг”, потраченных неизвестно где. Целая серия банковских скандалов. Все это 1997-1998 годы. Дошло до того, что в какой-то момент зашаталось кресло под председателем Центрального банка России Сергеем Дубининым. Но, дабы удержаться на своем козырном месте, Дубинин делает неожиданный ход (сегодня его бы назвали блестящим пиаром).
Он едет на встречу с президентом Ельциным и предлагает... провести в стране деноминацию. Проще говоря, отрезать от купюр лишние нули, превратив 1 тысячу рублей в 1 целковый. Благо “новые” купюры давно отпечатаны и ждут в хранилищах команды “фас!” Идея вернуть россиянам копеечку нравится Борису Николаевичу — и Сергей Константинович тут же объявляет эту новость с телеэкранов.
Это действительно было неожиданно даже для специалистов. Можно вспомнить, как растерянно комментировал новость о деноминации первый вице-премьер и министр финансов Анатолий Чубайс. И хотя сам обмен денег он поддержал, но сказал, что теперь уровень инфляции в 1997 году “может быть чуть выше” прогнозируемого.
И еще... Что делать — у нашего народа долгая память. И он прекрасно помнит, что не было еще такой денежной реформы, чтобы он, народ, — не оказался внакладе. “Наклад” на этот раз происходил очень просто. Если какой-нибудь батон хлеба до реформы стоил 2570 рублей, то после нее цену, естественно, округляли хотя бы до копейки. Само собой, в большую сторону.
Осень 1998 — осень 1999 г.
Вот еще один август из нашей истории, про который подробно писать не очень-то хочется. Не так уж давно это было, чтобы из памяти стерлись приметы того времени: безнадежные людские очереди перед банками, заигравшимися в ГКО. Крушение только-только начавшего формироваться среднего класса. Исчезновение с “большой сцены” ряда считавшихся очень и очень крупными банкиров. Ну кто сегодня вот так сразу вспомнит имена Владимира Виноградова, Сергея Родионова, Павла Нефидова? А ведь недавно они звездами сияли на финансовом небе страны...
Впрочем, будем справедливы: одновременно с очередным ограблением народа осень 1998 года заложила основу для начала экономического роста в России. Политическими мерами ситуацию удалось стабилизировать, а дальше начались сплошные законы экономики.
Резко, почти в 4 раза подорожавший доллар убрал из магазинов импортные товары: закупать “фирменные” рубашки, пиво и колбасу за границей стало безумно невыгодно. Продать их здесь стало почти невозможно. Но свято место пусто не бывает — настоящий бум переживают российские сельское хозяйство, переработка, легкая промышленность. За ними тянутся и другие. Впервые за все годы реформ становится интересно не только качать нефть и газ на Запад, но и шить свою одежду, бить свое масло, делать свои шины...
1999 г. — настоящее время.
Время выползания из той зловонной глубокой ямы, куда мы сами себя старательно загоняли все постсоветские годы. Время смены элит, сначала политической, а вслед и экономической. Конечно, промахи в экономике есть и сегодня (чего стоит, например, ошибка в прогнозе инфляции на 2001 год — примерно 15—16% вместо запланированных 12). Но это уже рабочие, так сказать, ошибки, не имеющие под собой чьей-то корысти, чьих-то денежных интересов.
Крупных, роковых для России промахов пока что (три раза тьфу!) не случилось. Что это — везение несчастной страны или гений ее нового руководства, сказать трудно. С одной стороны, при взгляде на сидящих в Кремле и Белом доме в их гениальность верится с трудом. С другой — везение вещь настолько ненадежная, проходящая, что пусть уж лучше гении.
За все эти годы российская промышленность снизила производство продукции на 45,7 процента. Цены на потребительском рынке выросли в 19035 (!) раз. А реальные доходы населения, с учетом инфляции, снизились с начала 1992 до конца 2000 года более чем вдвое. Есть с чем бороться...
Во всяком случае, мне снова хочется поставить на магнитофоне старую песню “Машины времени”. И посмотреть, “что будет через 20 лет”.
