Балет не может существовать без мифов и легенд. И неважно, золотой это или серебряный век, эпоха Людовика XIV или сталинского ГУЛАГа. Всегда найдется тот или та, кто легендарно отразит в танце приметы своего времени. Такой в тридцатые—пятидесятые была комсомолка, коммунистка, четырежды лауреат Сталинских премий балерина Ольга ЛЕПЕШИНСКАЯ.В особняке у Берии— Первый орден мне вручили в страшном 1937 году. Но то, что происходило в стране, что гибнут люди, мы тогда этого не знали. Все вскрывалось значительно позже. А тогда мы верили власти, с энтузиазмом строили новое социалистическое общество, и я тоже. И никому не отдам моей комсомольской юности: ведь тогда было столько хорошего! Хотя и мне тоже пришлось многое пережить, но спасал характер. Арестовали сестру отца, пропали две племянницы, тетка была в концлагере...
В начале пятидесятых был арестован мой первый муж, полковник КГБ. И вот однажды в три часа ночи за мной пришла машина, меня повезли в особняк Берии. А до этого я писала письма, хотела узнать, что с мужем. Когда меня привезли, я, умирая от страха, с дрожащими коленями, спросила: “В чем он виноват? Ответьте мне! Я разговариваю с вами как коммунист с коммунистом!” На что Берия мне кричал: “Вы что, не верите советской власти?!” Для меня все закончилось благополучно, а муж — погиб.В здоровом теле — здоровый духНо все это в жизни балерины случится позже. А сначала — учеба в Московском хореографическом училище, где Ольга Лепешинская будет упорно познавать секреты балеринской профессии.
— Я оставалась одна в классе, чертила на полу большой круг и пыталась сделать фуэте. Ничего не получалось, я падала и начинала все сначала. Но шло время, мне стали удаваться четыре, затем — шесть, восемь, двадцать фуэте. Круг постепенно сужался и уже напоминал поросячий пятачок, и вот наступил момент, когда я могла делать пятьдесят восемь, а без рук — шестьдесят четыре фуэте. Мне очень хотелось научиться безукоризненно исполнять фуэте — ведь без него нет балерины. И мне это удалось.
В 1932 году на выпускном вечере Лепешинская танцевала в балете “Щелкунчик” фею Драже. После спектакля молодая балерина получила свою первую корзину цветов. Она была от папы, а в ней записка: “В здоровом теле — здоровый дух, ешь пирожных не больше двух”.
— Я с детства была страшной сладкоежкой, — вспоминает Лепешинская. — А самое любимое лакомство — восхитительный морковный пирог, который замечательно готовила мама. Этот пирог был всегда украшением нашего праздничного стола.
После училища, вопреки традиции, когда выпускников зачисляют в кордебалет, Лепешинскую сразу приняли в солистки. И очень скоро молодая балерина становится примой Большого, на сцене которого будет танцевать тридцать лет.Феерическая “рыбка”О танце Лепешинской ходит немало восторженных легенд. Но каким он был в действительности? Ведь нет ничего более эфемерного в прямом и в переносном смысле, чем балет. Перестает балерина танцевать — и нет уже ее танца.
Пять лет назад, когда в Большом отмечали восьмидесятилетний юбилей балерины, в честь Лепешинской танцевали нынешние звезды, демонстрировавшие изощренную технику. Глядя на их стильный, современный танец, с легкой иронией думалось о танце советских Терпсихор. А потом по белому заднику сцены пошли документальные кадры, запечатлевшие давний танец Лепешинской. И при виде этого смерча зал взорвался аплодисментами. Лепешинская летала, поражая огненным темпераментом, а от ее феерической “рыбки” (когда балерина с разбегу летит в руки партнера) захватывало дух.
— Вообще-то, мне всегда не нравилось то, что я делала, поэтому много работала. Там, где нужно было два часа репетировать, я репетировала восемь, что-то искала, пробовала. У Галины Сергеевны Улановой в “Красном маке” было две репетиции, а у меня — десять. К тому же я хорошо знала, что публика Галины Сергеевны располагается в партере, а моя — на галерке. Я была земная, ходила по полу. Может быть, поэтому никогда не собирала своих афиш, вырезок из газет, рецензий, фотографий...Ворошиловский стрелокХарактер у Лепешинской никогда не был тихим — скорее бойцовским. Когда началась Великая Отечественная, балерина, решив, что танцы теперь никому не нужны, пошла в райком просить, чтобы ее отправили на фронт.
— Но мне отказали. Не помогло даже то, что я была ворошиловским стрелком. Сказали, что дел хватит и в городе. И мы, а я тогда была депутатом Моссовета, членом военно-шефской комиссии ЦК ВЛКСМ, начали работать. Одни дежурили на крышах, другие мыли полы в метро, кто-то занимался эвакуацией детей. А между тем уходили на фронт наши товарищи. Помню, как провожали их с площади Белорусского вокзала, говорили напутственные слова. Выступала и я, но однажды услышала, как кто-то крикнул: “Ты бы лучше станцевала, товарищ Лепешинская!” И вот откуда-то появился аккордеон, зазвучала музыка, и я стала танцевать.
Потом начали формироваться бригады артистов, обслуживающих действующие армии, и начались мои фронтовые поездки. Где только не приходилось танцевать: в клубе, на грузовике, в землянке... Я ввинчивала носок в землю и через какие-то рытвины и ухабы прыгала на руки партнеру. Деньги от концертов шли в Фонд обороны. У меня хранится благодарственная телеграмма, подписанная Сталиным, где говорится, что на наши деньги построен самолет. Мой последний концерт с фронтовой бригадой проходил 9 мая 1945 года, а 10 мая я получила телеграмму от балетмейстера Ростислава Захарова: “Ставлю на вас “Золушку”, немедленно приезжайте”.Красный мак в ноябреИ вновь Большой театр. После Золушки были Лиза в “Барышне-крестьянке”, Жанна в “Пламени Парижа”, Параша в “Медном всаднике” и Тао Хоа в популярном советском балете “Красный мак”. Партию Тао Хоа Лепешинская танцевала в очередь с Галиной Улановой.
— В 1944 году Галина Сергеевна была переведена из Ленинграда, из Кировского театра, в Москву, в Большой. Когда я вернулась в театр, то оказалась вместе с ней в одной артистической. Наши гримировальные столики были рядом, но только столики, потому что рядом с Улановой никого быть не могло. Она была единственной. Я восхищалась ее танцем. И хотя у нас был один репертуар, мы были очень разные, поэтому не мешали друг другу. В тот период я не знала Уланову. Она была закрыта и недоступна. Лишь в последние три года ее жизни мы много общались, перезванивались почти каждый день.
...Так случилось, что популярный советский балет “Красный мак” сыграл в судьбе Лепешинской роковую роль. Это случилось 7 ноября 1953 года. Во время танца балерина услышала треск, и страшная боль пронзила ногу. Превозмогая боль, Лепешинская продолжала танцевать, а потом, за кулисами, потеряла сознание. Когда ее привезли в больницу, оказалось, что у нее — перелом стопы сразу в четырех местах. Но драма заключалась не только в сломанной ноге: ведь незадолго до этого арестовали мужа, а пламенную активистку Лепешинскую “попросили” из всех партийных и общественных организаций.
В больнице Лепешинская познакомилась с человеком, который помог ей в тот трудный период. Это был писатель Михаил Пришвин.
— Еще в пору моей юности папа, считавший, что одного хореографического училища для моего образования недостаточно, заставлял меня писать диктанты. И я писала их по произведениям Тургенева и — по счастливой случайности — Пришвина. Я полюбила его прозу, и вот через много лет довелось с ним встретиться при таких неожиданных обстоятельствах. Он меня просто поднял на ноги. Михаил Михайлович, зная, что умирает (у него был рак), приходил ко мне каждый день, садился у постели и беседовал со мной...И, кажется, она была всегдаА вот что о встрече с балериной рассказал в дневниках сам Михаил Пришвин:
“15 ноября. Познакомился с Лепешинской, сломавшей себе ногу на балете “Красный мак”. Сначала я не знал, что это старая балерина (Лепешинской в то время было тридцать семь лет. — В.К.), и в полумраке принял за девочку, сломавшую жизнь свою на танцах. Еле-еле удержался от слез, потом много говорил ей об искусстве и о природе, как о любви. После того, уже в своей палате, узнал, что это была Лепешинская, и почему-то перестал жалеть.
18 ноября. Долго болтал вчера с О.В.Лепешинской. Впервые понял, что в отношении любви Дон Жуана балерина менее доступна, чем монахиня. И это оттого, что у монахини плоть ее сдерживается, а у балерины преобразуется. Монахиня, отказывая Дон Жуану, поступает по общему закону монастыря, а балерина на своем ослепительно-прекрасном прыжке успевает показать Дон Жуану шиш. “Поздравляю!” — встречает его Командор на кладбище, кивает головой и улыбается.
7 декабря. Приезжала в первый раз Лепешинская, очень милая, сама капелька, а глаза сверкают издали, как льдинки в горах. А в душе, как видишь, начинается оттепель, и кажется, будто сам знал ее и она была всегда...”Ветеринарная помощьЭти записи сделаны за два месяца до смерти Пришвина. Можно только поражаться наблюдательности, нежности и юмору писателя. Но и у Лепешинской с юмором все замечательно.
— Однажды, — вспоминает балерина, — приезжаем в один южный город в ожидании горячего приема. Подходим к театру и видим плакат с надписью “Непрошеные гости”. Мы в недоумении. Оказалось, это название пьесы, которая готовилась к постановке...
Как-то балерина во время выступления вывихнула ногу, а дело было где-то в провинции. Администратор вышел в зал и обратился к зрителям, есть ли среди них врач. Один мужчина вызвался помочь, и его провели за кулисы к Лепешинской. Он осмотрел ногу, а затем с силой ее дернул. Лепешинская взревела от боли. На что врач хладнокровно прикрикнул: “Тпрруу!” Оказалось, это был ветеринар.Искры горного хрусталяВыступать Лепешинская закончила в 1963 году. Это случилось через год после того, как она похоронила второго мужа — видного советского военачальника Алексея Антонова. Хотя первое время после его смерти пыталась танцевать.
— Галина Уланова, увидев меня в репетиционном классе, сказала, что форма не потеряна, надо продолжать... Но я не могла. Из моего танца ушла радость.
И Лепешинская ушла из театра. Буднично, без предварительного объявления о том, что расстается со сценой. Станцевала “Вальпургиеву ночь”, а потом за кулисами сообщила, что танцевала последний спектакль.
И больше ей в Большом театре места не нашлось. Как педагога-репетитора ее сюда не подпустили, как, впрочем, и к хореографическому училищу тоже. Но Лепешинская не жалуется, считая, что никто ни в чем не виноват. И тогда началась ее зарубежная гастроль в качестве педагога-репетитора длиною в двадцать пять лет: Италия, Германия, Венгрия, Япония...
Сейчас Ольга Васильевна не преподает, но ей часто звонят и просят приехать посмотреть танцы юных артистов балета, которых воспитал кто-то из ее бывших учеников.
А что касается легендарного танца Лепешинской, то хореограф Касьян Голейзовский дал ему яркую характеристику: “Искусство этой артистки напоминает жемчужину, хранящую в себе все цвета радуги. Движения ее, как искры кристалликов горного хрусталя... Но глаза у нее иные. Они большие и печальные, как два глубоких молчаливых озера. Они то фиолетовые, то голубые, как цейлонский сапфир, а люди говорят, что они серые. Смотрят они, как будто хотят убаюкать, простить, поведать неразрешимую тайну. Радость проникает в них, только когда руки ее, ноги и сердце охвачены танцем...”
Ольга Васильевна, вы как-то сказали, что у балерины есть возраст, пока она танцует, а потом уже неважно. С днем рождения вас, Ольга Васильевна!
