Давно пишу в “МК” о Москве под рубрикой “Третий Рим”, не объясняя ее глубокий смысл. Кажется, что это поэтическая метафора. Но не так все просто. Под первым Римом подразумевается не Вечный город с Колизеем, где христиан бросали на растерзание львам, а город святого Петра, ставший в конечном итоге столицей христиан. В глазах русских книжников город пал при случившемся 1000 лет назад разделении Вселенской церкви на православную и римско-католическую.
Вторым Римом слыл Константинополь, оплот православных тысячу лет. От его великого прошлого сохранились под землей цистерны водопровода. А на земле — отуреченная колоссальная София, обелиски, руины стен, не спасшие от мусульман столицу Византии, ставшую Стамбулом.
Третьим Римом православные стали считать Москву после брака Ивана III с племянницей последнего императора Византии Константина XI, погибшего при штурме столицы. Двуглавые орлы павшей Византии свили гнезда на башнях Кремля. Иван III построил дошедшие до нас великолепные соборы и стены города. При нем Первопрестольная и Белокаменная стала столицей могучей державы. В послании ученого монаха, старца Филофея, об этом впервые определенно сказано в крылатых словах: “…два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть”. В сущности, так в конце XV века сформулирована была национальная идея, вдохновлявшая государей и зодчих, которым поручалось украшать Москву по образу и подобию Рима и Царьграда — Константинополя.
Что общего между ними?
Семь холмов!
О семи холмах Рима говорят каждому приезжему, ведя первым делом на Капитолийский холм, где в недавние годы жила в клетке волчица. Она напоминала о легенде, согласно которой Вечный город основали близнецы Ромул и Рем, вскормленные молоком волчицы. Знаменитые холмы Рима — Квиринальский, Палатинский, Ватиканский и все другие украшены лестницами, дворцами, храмами.
Войдя в Босфор, с палубы кораблей видишь как на ладони силуэты холмов с исполинскими мечетями и минаретами, нацеленными в небо, как межконтинентальные ракеты.
“Наличие в ландшафте Константинополя семи холмов, подобно Риму, воспринималось настолько важной чертой, что записано во всех сказаниях об основании города и даже стало причиной одного из его распространенных названий — Седмихолмный”, — подчеркивает недавно умерший теоретик архитектуры Михаил Кудрявцев, автор монографии “Третий Рим”. Как аксиома, не требующая доказательств, выглядит его тезис — “Подобно первому и второму Риму Москва XVI—XVII веков встала “на семи холмах”.
В этом сомневаются географы и историки. Не сомневались поэты.
Федор Глинка в хрестоматийном стихотворении “Москва” писал:
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах…
Сколько храмов, сколько башен,
На твоих семи холмах.
Другой поэт пушкинских времен, Иван Филимонов, сравнивает Москву с “семихолмным городком” Константинополем, с которым к тому времени она могла поспорить и числом палат, и числом храмов, и числом башен.
В хор поэтов прошлого влился в начале ХХ века голос Марины Цветаевой, обожавшей, как никто другой, родной город:
Семь холмов — как семь колоколов,
На семи колоколах — колокольни.
Все счетом — сорок сороков, —
Колокольное семихолмие!
Когда Москва укладывалась в стенах Кремля и Китай-города, в летописях о семи холмах не вспоминали. Но когда Первопрестольная разрослась, оказалось, что многие улицы карабкаются по холмам, увенчанные храмами и колокольнями “сорока сороков”.
В числе ученых мужей на семь холмов обратил внимание Ломоносов в XVIII веке. В первой половине XIX века “разысканием холмов” занялись известные московские историки Михаил Погодин, Иван Снегирев, издатель “Библиотеки для чтения”, востоковед Юлиан Сенковский, писавший под псевдонимом барон Брамбеус. Этим делом заинтересовался геолог, палеонтолог и энтомолог профессор Московского университета Григорий Фишер фон Вальгейм. На родине он учился в Лейпцигском университете, знавал Шиллера и Гете. У нас основал Московское общество испытателей природы и музей университета, который спасал во время пожара 1812 года, когда горел его собственный дом.
Спустя полвека историк Иван Забелин отнесся к изысканиям профессора без особого почтения, насчитал в Москве больше гор. Скорее всего так и есть, семь холмов — легенда. Но она не менее правдоподобна, чем легенда о волчице, вскормившей Ромула и Рема. Что не мешает миру помнить о ней тысячи лет. И нам не следует забывать легенду о семи холмах.
Версию профессора тиражирует энциклопедия “Москва” в справке “Семь холмов”. Вот они:
1. Боровицкий холм. Кто его не знает? О нем наш современник, поэт и философ Николай Лисовой сказал:
И в итоге бесспорно и зримо
Проступают в крови и в огне
Очертания Третьего Рима
На крутом Боровицком холме.
Обрывистый склон холма хорошо виден из Замоскворечья. Ставший с недавних пор сценической площадкой Васильевский спуск ведет к Москве-реке. Его подъем послужил тормозом воздушному хулигану Матиасу Русту, когда тот посадил самолет у Красной площади.
На Боровицком холме стоят и Кремль, и Китай-город. Горбатые переулки с Варваркой прежде спускались с домами к реке. На их месте одна гостиница “Россия”.
2. Тверской холм называют Страстной горкой. По этому холму карабкается Тверская улица. На вершине прежде стояла колокольня Страстного монастыря. Его, как и башню, сломали при Сталине. На освободившееся место передвинули памятник Пушкину с Тверского бульвара.
3. Сретенский, или Сухаревский, холм. По его склону скатываются старинные переулки к Неглинной. Крутой подъем у Трубной площади ведет на вершину холма, где возвышались Сухарева башня, Красные ворота и церковь Успения на Покровке. Все эти уникумы разрушены при Сталине, обещавшем протестующим, что советский народ построит “более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня”.
4. Четвертый холм советская энциклопедия “Москва” называет Таганским и Швивой горкой. Летописец Москвы Иван Забелин без обиняков — Вшивой горкой. Но она лишь часть крупного холма. “Таган” означает по-тюркски гора, холм, вершина горы. Склон Таганской горы к северу называется Лыщикова гора, по нему проходит Лыщиков переулок.
Вшивая, или Швивая, горка — другой склон. Что за странное название? По всей России, оказывается, встречаются горки, речки, озера, овраги с эпитетом “вшивый”, что значит место пустое, не имеющее хозяйственного значения. О чем-то безнадежном говорят — “вшивое дело”. Эпитет “швивый” придумали лицемерные краеведы, увязав его с жившими на холме “швецами”, портными. Вшивая горка поднимается от Яузы к Таганской площади. По ней тянутся Гончарная улица и Верхняя Радищевская улица, бывшая Верхняя Болвановская, переименованная в 1919 году в честь автора “Путешествия из Петербурга в Москву”, жившего в этих краях. С горки открывался изумительный вид.
Третий склон Таганской горы называется Красной горкой. По ней проходит Народная, бывшая Краснохолмская, улица, не угодившая советской власти, переименовавшей ее в 1922 году в “честь советского народа”, в чем тот не особенно нуждался. Тогда в духе времени эпитет “красный” присваивали заводам, фабрикам, пахарям, пролетариям. Власть не желала, чтобы какой-то холм именовался Красным. Но до всего длинные руки не дотянулись. О Красном холме напоминает Большой и Малый Краснохолмские мосты и Краснохолмская набережная. С недавних пор новый Дом музыки привязан названием к Красным холмам.
5. За пределами Садового кольца оказался Лефортовский холм, он же Введенские горы. Они поднимаются над берегами Яузы и Синички, упрятанной, как Неглинка, в трубу. 1-я и 2-я Синичкины улицы напоминают о подземном притоке Яузы.
Еще одна улица на холме — Самокатная — названа в честь батальона самокатчиков-велосипедистов, бравших власть в 1917 году. На этой улице сохранилась церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы.
На холме за оградой утопает в зелени Введенское (Немецкое) кладбище. В его земле покоятся знаменитый доктор Гааз, Патрик Гордон, генерал и адмирал Петра, многие “немцы”, служившие царям. В их числе помянутый профессор Фишер фон Вальгейм и русские люди, бывшие с иностранцами в родстве и без родства, как художник Виктор Васнецов, архитектор Константин Мельников, актриса Алла Тарасова.
6. Трехгорный холм из Трех гор трудноразличим под гнетом каменных строений. Подножие его омывают русла Москвы-реки и Пресни, еще одной речки, текущей под ногами прохожих. “Горы и холмы Москвы суть высокие берега ее рек” — так коротко и ясно определил их Иван Забелин.
Мимо крыльца “МК” улица 1905 года идет под гору и упирается в воду, куда не раз, проломив каменный парапет, падали разогнавшиеся машины. На этом холме — Трехгорная мануфактура, церковь Николая Чудотворца на Трех горах, многие производства, чей век приходит к концу. Бывшая заводская окраина превращается в столичный центр, где построен Международный центр торговли, Белый дом правительства России, посольство США.
7. Самый отдаленный от Кремля холм — Воробьевы горы. Как пишет Иван Забелин в “Истории города Москвы”: “Для седьмого холма — местность от Нескучного (сада) до Воробьевых гор”. Полвека назад по бровке гор тянулись избы большого села Воробьева, от которого сохранилась церковь Троицы. В ней, по преданию, перед советом в Филях молился Кутузов. Со времен Ивана III в Воробьеве триста лет существовал загородный дворец, где жили великие князья и цари. Александр Первый мечтал на самом высоком месте Москвы построить храм Христа… Будучи студентами университета, Герцен и Огарев однажды, глядя с высоты на Москву, дали клятву посвятить жизнь борьбе с самодержавием, в чем и преуспели.
В наши дни — самая красивая и ухоженная местность города, на мой взгляд, это Воробьевы горы. Не случайно советские архитекторы полвека назад спланировали именно здесь “деревню Ильича”, комплекс особняков для высшей номенклатуры. Не знающие пробок дороги, парки по обеим сторонам проездов, чистый воздух, широкая река под горой, заросшей лесом…
Сюда после смерти Сталина Хрущев переселил из Кремля соратников по Политбюро. И сам здесь жил, до того как пал жертвой бескровного заговора, редкого в отечественной истории. И Горбачев здесь радовался жизни. Деревня эта, где был построен коммунизм, благоденствует и сегодня за каменным забором в гуще зелени. На горе — “кремлевская” больница, где я однажды навещал в палате, похожей на номер гостинцы, Марию Петровну Шолохову.
На вершине Воробьевых гор после Победы начали было сооружать высотное здание, одно из 8 задуманных как наш ответ американским небоскребам. Во время беседы с вновь назначенным ректором МГУ, который пожаловался главе партии и правительства на тесноту в старых зданиях на Моховой, Сталин предложил одну из высоток университету. Любую. Выбор пал на то здание, которым занимался на юго-западе Борис Иофан. Он создал гениальный проект колоссального здания, в плане буквой “Ж”. Это самое крупное строение Москвы ХХ века. Под его шпилем актовый зал и Дом культуры, факультеты, ректорат, Музей землеведения, магазины, столовые, общежития, квартиры преподавателей, и все под одной крышей.
Фасад здания утвердил Сталин. И он же распорядился передать реализацию проекта другому архитектору, когда автор не пожелал строить там, где предписал в силу объективных причин куратор проекта Лаврентий Берия. Вдали от бровки Воробьевых гор все его видят сегодня. Видят, словно проваленным за горизонт.
Такие семь холмов Москвы. Размышляя по поводу 800-летия Москвы, оказавшийся в изгнании Иван Шмелев писал: “Есть древние города, молчаливо накапливающие в себе эти природно-исторические и исторически-религиозные веяния… Их Кремль и соборы суть живые, раз навсегда всенародно вознесенные молитвы. И самые холмы их — не то дары природы, не то могильные курганы, не то крепкие символы государственной власти — говорят о бывшем, как о сохранившемся навек”.
Что касается первого Рима, то его холмы, пострадавшие от варваров, украсились при христианах храмами и дворцами. Им ничто не угрожает. Во втором Риме захватчики разграбили Софию, превратили в овощехранилища храмы, уничтожили все, что им не понадобилось. Третий Рим претерпел от большевиков, как от вандалов.
На Боровицком холме Сталин разрушил треть Кремля. Прошелся катком по Китай-городу. На Сретенском холме нет Сухаревой башни, Красных ворот, Успения на Покровке. На вершине Тверского холма сломан Страстной монастырь, все церкви на улицах. На площади, кроме памятника Пушкину, смотреть нечего. На развороченном Таганском холме — потоки машин. Тем, кто стремится в Москву, там опасно ходить. На Лефортовском холме во дворцы времен Петра и Екатерины не войдешь. На Трехгорном холме установлена композиция в честь революции 1905 года. В сквере статуя “Булыжник — оружие пролетариата”, памятник Ленину.
Что нас ждет? В Китай-городе хотят разобрать гостиницу “Россия”, подавляющую утюгом соседний Кремль. Есть проект обустроить вершину Тверского холма, где мозолит глаза пустырь на месте сломанной библиотеки. У Трех гор из котлована “Москва-Сити” поднимаются дома вокруг обещанной башни “России”…
На Воробьевых горах сооружается полным ходом под патронажем мэра Москвы фундаментальная библиотека МГУ. Определено место памятнику Ивану Шувалову работы Зураба Церетели. Их мы увидим в грядущий Татьянин день.
Все это хорошо и даже замечательно. Но, если мы хотим действительно стать Меккой для иностранцев, пора возродить Сухареву башню, Красные ворота, Успение на Покровке, другие сломанные храмы, которые выделяли семь холмов. Надо обозначить каждый из них памятным знаком, наподобие того, что установлен у Красной площади, откуда начинается отсчет расстояниям от Москвы.
А пока на семи холмах с гордостью показывать иностранцам можно разве что Кремль, если повезет туда попасть, и Воробьевы горы.
