Мать отказалась от нее, едва увидев после рождения.
В 15 лет ей было предназначено заживо сгнить в доме для престарелых.
Когда сама родила без мужа ребенка, его насильно отняли врачи: “Ты калека и не сможешь вырастить малыша”.
Бед и унижений, выпавших на долю 56-летней Веры Котелянец, с лихвой хватило бы на многих. А она считает себя счастливой.
Солнцу радуется, хорошей погоде, тому, что встала с утра с кровати — и ничего не болит.
Двойной радуге, которая словно для нее раскинулась в небе после дождя.
Все не хуже, чем у других, у Веры Котелянец.
Только нет у нее обеих рук по самые плечи.
И никогда не было.
— Я раньше тоже думала: почему именно мне выпало родиться такой? — рассуждает Вера Петровна. — Судьбу свою проклинала. А теперь по-другому рассуждаю: такие, как я, обязательно должны быть. Чтобы другим служить примером. Чтобы люди, посмотрев на мои страдания, сравнили их со своими горестями и стали добрее. Мол, у нас еще ничего, еще терпимо. Господь на меня особое внимание обратил. Я ведь убогая. У бога я, значит, на особом счету…
Без права на счастье
— Где у вас руки можно помыть? — обращаюсь к хозяйке.
— Да кто его знает, в ванной, наверное, — отмахивается она. — Для меня, сама понимаешь, этот вопрос никогда не стоял.
Вера Петровна берет одной ногой веник из туалета, другой — совок и, скоро орудуя ими, подметает.
Включает ногами газовую плиту и просит меня разложить салат по тарелкам.
А сама, зажав ложку между головой и шеей, в той точке, где обычно начинаются руки, начинает клевать с ложки по кусочку.
Я стараюсь не смотреть — понимаю, что человеку это может быть неприятно.
— Да я привыкла уже к праздному вниманию, — усмехается Вера Петровна. — А куда деваться? Я сама себя особенной не считаю. Может, смысл моей жизни в том и состоит, что я не сдалась. Не позволила людям себя унизить и растоптать.
Родилась Вера на волжском приволье, а росла в тени холодных гор, в крошечном городке Куса, что за уральским хребтом.
Из роддома безрукую девочку-“отказницу” отправили в Оренбургскую область в дом малютки. А уже оттуда, в три года, перевели в интернат для малолетних инвалидов.
Его обитатели: безногие, хромые, горбатые. Не старше 15 лет. Некоторые с трудом передвигались на громоздких инвалидных колясках. Другие были прикованы к кровати. Как в фильме ужасов.
На дворе стояли 50-е. Огромная страна семимильными шагами шагала в светлое будущее. В котором не было места для таких, как Вера.
Чтобы занять свободное время маленьких калек, педагоги учили ребят шить, столярничать, прибивать набойки на сапоги. Для Веры это были занятия по цирковому искусству. Одной ногой девочка крутила педаль у ножной швейной машинки.
Другой — передвигала ткань дальше.
Во взрослой жизни большинству ребят эти навыки никогда бы не пригодились. Как приговор в их личных делах — инвалидность первой группы, без права на трудовую деятельность.
Часто Вера залезала на широкий подоконник, заворачивалась в пыльные шторы и смотрела во двор, где за воротами виднелся городской военкомат и кусочек забора, а за ним — пыльная дорога куда-то.
По утрам молодой директор их детдома, бывший фронтовик Дмитрий Ермолаевич, обходил эти владения. Он с семьей жил в маленьком флигеле неподалеку от здания интерната.
Когда в его комнате загорался свет, Вера представляла себе, как он с женой и детьми садится за круглый стол, на котором дымится вкусный ужин. Уютно светит лампа под синим абажуром.
Это был другой мир, в который Вере пропуска не было.
Как-то директор интерната потрепал ее по льняным волосам: “Хорошая девочка, умная!”.
Вера восприняла нежданную ласку как награду, старалась во всем угодить Дмитрию Ермолаевичу, помогала его жене по хозяйству, ухаживала за детьми.
Она хотела, чтобы директор поверил в нее.
— Конечно, я знала, что близкие отказались от меня из-за ущербности, — говорит Вера Петровна. — Хотя у нас воспитывались ребята с более страшными пороками, родители их не бросали, забирали домой на каникулы.
У одной интернатской девочки, Нины Сырцовой, от рождения не было ни рук ни ног. Зато у нее была мама. После окончания восьмилетки та забрала ее домой.
Самой Вере в 15 лет тоже сообщили, что она теперь выросла. И поэтому переедет из интерната в дом престарелых под Челябинск.
“Найти человека”
Запах, ужасный запах ветхости и тлена встретил ее в доме престарелых — новом месте ее прописки.
Сюда со всех концов страны свозили брошенных детьми стариков. Верин сопровождающий поставил на пол чемодан с ее нехитрыми пожитками и побыстрее исчез.
Она одна стояла в центре большого коридора. А справа и слева вдоль стен на своих кроватях лежали немощные тела.
Ей показалось, что все эти люди уже умерли. Отворились двери, и в зал вбежали “ходячие” обитатели дома, буйные психи. Кроме стариков здесь жили еще дауны и олигофрены.
Соседи по палате показывали на нее пальцами и, пуская слюни, кружились вокруг: “Новенькая пришла! Новенькая!”.
— Эти сумасшедшие даже не понимали, куда попали. Им было гораздо проще. А я боялась уснуть, думая, что тоже проснусь беззубой и безумной старухой, — говорит Вера. — Я была обречена. Те, кто поселился в этом доме, жили здесь уже до самой смерти. Постепенно теряя человеческий облик.
По ночам она сжимала зубами спинку у железной кровати, чтобы не разрыдаться. Выхода не было. Только смириться. Но через неделю Вера узнала, что рядом с домом престарелых находится школа, и скоро начнется новый учебный год. Это было ее единственным шансом на спасение.
Она пошла на прием к директору.
Тот с удивлением поглядел на безрукую девушку: “Мы готовы записать тебя в девятый класс. Но учти: у нас школа для здоровых детей, поблажек не будет”.
Вера была счастлива. Только бы вырваться из ада.
— В нашем интернате вокруг были такие же калеки. А тут никто из учителей не старался подгонять учебный процесс под мою немощь. Чтобы писать быстро на уроках, как остальные ученики, я брала ручку в рот.
На переменах она стеснялась выйти из класса. Вокруг их кабинета всегда дежурила ватага любопытствующих, которые показывали на нее пальцами и шушукались.
“Дети жестоки, — объясняет она сейчас. — Хотя потом в нашем классе даже установили дежурство, чтобы помочь донести мне портфель до дома престарелых. Там я ночевала. Вскоре одна девочка предложила мне пожить в ее семье. А на летние каникулы я уезжала в свой интернат”.
И все это время Вера мечтала найти мать. В личном деле сохранилась пожелтевшая расписка. “Я, Павленко Ираида Петровна, отказываюсь от рожденной мной безрукой девочки”, — но домашнего адреса в бумагах не было.
А по радио регулярно шла передача “Найти человека”, в которой знаменитая поэтесса Агния Барто помогала людям, разлученным обстоятельствами и войной, встретиться.
Вера написала туда. И вскоре получила на руки материнские данные.
Ираида Петровна Павленко спокойно жила в Волгограде, воспитывала двоих сыновей, старших Вериных братьев.
“Я сочинила ей письмо, и через месяц мне пришел ответ. 5 декабря 1969 года мамочка впервые приехала в гости, шел дождь со снегом, как сейчас помню, а она привезла мне в подарок капроновые чулки. Она меня стеснялась. Да и я ее тоже. Хотя тогда я уже никакой помощи от нее не ждала, была вполне самостоятельна, училась в сельхозтехникуме в Калуге, куда поступила на общих основаниях”.
— Не вини меня, что я тебя бросила, — жестко сказала Вере мать. — Первый муж, от которого у меня дети, на войне погиб. А ты нагулянная. Я тебя рожать не хотела, а аборты были тогда запрещены. Вот я плод и попыталась вытравить, но, видно, не до конца.
Сняла пиджак наброшенный
— Смотрю сейчас, как родители своих детей балуют: какие растут малыши капризные, постоянно на руках, — усмехается Вера Петровна. — А мои Иришка с Сережкой, дочка и сын, на руки не просились. Понимали, видно, что не могу взять. Только уцепятся крепко за мой подол, когда дорогу переходят, и шагают рядом.
В 75-м году Вера забеременела, врачи настаивали на аборте. Отец будущего ребенка, студент-практикант, ретировался. Вера на него не обиделась.
Думала, что такую, как она, замуж не возьмут. Хотя мужчины и ухаживали. А что — красивая, яркая, натуральная блондинка, к тому же с хорошей фигурой. Когда накинут легкий пиджак на плечи, то ничего не заметно.
А только сбросит его, кавалера и след простыл.
— Когда Ирочку родила, ко мне в палату зашел лечащий доктор, — вспоминает Вера Петровна. — “Мы младенца тебе не отдадим, пиши отказную”, — приказал мне он. Я разрыдалась, а врач объясняет, прямо как дурочке: “Зачем тебе, инвалиду, лишняя обуза?”
“Разве я не полноправная гражданка своей страны? — плакала Вера. — Почему мне не отдают моего ребенка? Кроме него, у меня никого на этом свете нет, понимаете?”
Доктор помолчал: “Коли найдешь быстро няньку, которая будет за малышом ухаживать, вернем дочку”. И выписал ее из роддома одну.
У Веры инвалидная пенсия 60 рублей — и больше никаких доходов.
Какая нянька на такие копейки пойдет?
— Договорилась я с одной бабкой. Я ей буду пенсию свою отдавать, чтобы она рассказывала проверяющим, будто у меня служит, — вспоминает Вера. — Никакого толку от старухи не было, но зато в роддоме отдали Ирочку.
Я Иру ногами пеленала, а по ночам сделаю из пеленки конверт, возьму его за концы в зубы и часами качаю над кроватью, — вспоминает Вера Петровна. — Надо воду принести из колодца, чтобы пеленки постирать, возьму в рот пустой рукав, а полное ведро на него навешу. Можно было бы, конечно, ручку от ведра зубами держать, но слишком тяжело. Стирала белье тоже ногами, отжимала, на веревку во дворе вешала...
Железная кровать, стол и электрическая плитка. Вот и все убранство в их маленькой комнате.
Молодому специалисту, выпускнице сельскохозяйственного техникума, дали казенное жилье рядом с бывшим монастырем, на станции Лев Толстой, что до сих пор калужане называют Свято-Тихоновой пустынью, святым местом.
— Пенсия моя уходила на няньку, пришлось выйти на работу. Там, наверное, думали, что им за мной ухаживать придется. Как же инвалидка да еще и молодая мать станет трудиться агрономом? А я лопату в ноги — и землю копать, цветы сажать…
О безруком передовике сельского хозяйства написали в журнале “Крестьянка”. Это был ее звездный час.
Со всех концов страны люди присылали теперь письма, восхищаясь ее мужеством.
— Одна весточка пришла из колонии строгого режима. От моего будущего мужа Котелянца. Он написал, что влюбился в меня с первого взгляда и делает мне предложение. Расписались мы в зоне, куда я к нему приехала, — вздыхает Вера Петровна. — Ему ведь 15 лет дали. Но Котелянец рассчитал: дескать, раз жена — полный инвалид, то выпустят условно-досрочно. Для этого я и была нужна. Никакой особой любви, как я теперь понимаю. Но срок ему не скостили. И семейной жизни у нас так и не получилось.
Зато из колонии Вера Котелянец вернулась с сыном Сережей под сердцем.
Чужие похороны
Нищий на паперти просит подаяние. Здоровый мужик, но синюшный. Видно, что не хватает на опохмел.
Вера Петровна просит меня достать из ее кармана мелочь.
— Зачем вы ему подаете? — не выдерживаю я. — Это же алкаш.
— Не суди, — обрывает меня Вера. — Может, ему еще хуже, чем нам. Может, ему помощь нужна, и без нее он пропадет. Пойдет и повесится, а грех на нас будет. А я могу милостыню подать — от меня не убавится.
Да, не убавится. С самого рождения Вера Котелянец пробивается в этой жизни одна. Вырастила двух детей, теперь ждет не дождется внуков.
И ни у кого помощи не просит.
Даже не предполагает, что можно вот так стоять на паперти. Она привыкла надеяться только на себя, только себе верить, чтобы потом обидно не было.
О том, что ее мать умерла, Вера узнала задним числом. Волгоградские родственники, ее родные братья, не посчитали нужным сообщить об этом.
Кто она им? Чужой человек. И она это понимает, а все равно переживает. “Это мама моя!” — показывает языком фотографию в альбоме.
— Несколько лет назад я поехала на Урал, в свой интернат. Мне хотелось увидеть старых друзей, свою настоящую семью, и показать им, что я не пропала, — вспоминает Вера Петровна. — Наш директор уже давно умер, конечно. Удивительно, но из моего школьного выпуска никто не спился, не стал бомжем. Хотя и были мы убогими калеками, но, видно, не оставил нас Господь.
В Свято-Тихоновой пустыни, где вот уже почти сорок лет живет Вера Котелянец, ее каждый знает.
Здесь она получила хорошую двухкомнатную квартиру, недавно вот, отработав положенный срок, вышла на пенсию.
В общем, все как у других людей, грех жаловаться.
Накинет вечером Вера куртку на плечи и идет по улице, а все с ней здороваются. Поселок маленький, и чужая жизнь на виду, не затаишься.
Недавно Вера Петровна участвовала в благотворительном телемарафоне. А когда в позапрошлом году в Калужской области выбирали достойную мать, чтобы наградить ее орденом Дружбы, земляки сразу предложили ее кандидатуру.
Чиновник, пригласивший ее на сцену для вручения награды, вдруг растерялся. Как же коробочку с орденом вручать?
Рук-то нет. “Ну я не стала его смущать, взяла ее зубами”, — смеется Вера.
В знаменитый мужской монастырь, что на окраине их поселка, Вера Петровна ходит регулярно. Строго соблюдает посты, знает все молитвы. Только креститься сама не может.
И пока другие прикладывают ко лбу персты, она стоит молча, думая о чем-то своем. Я спросила: о чем?
— Бога благодарю. Спасибо тебе, Господи, за все, что ты для меня сделал!..
