Пощадили при ломке Таганки двухэтажный дом с мемориальной доской.
На торце стены начертаны краской строчки: “Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!”. Одно слово — дождь и ветер стерли. Нет больше в сквере монумента в честь автора стихов. Закрылась библиотека — Музея Маяковского. Его имя осталось в названии переулка и на доске, подтверждающей, что здесь великий поэт жил с 1926 по 1930 год.
В упраздненном музее лет сорок назад я видел квартиру из четырех маленьких комнат. В прихожей соприкасались две двери с надписями “О.М.Брик — Л.Ю.Брик”. Их имена — Осип и Лиля — знали в Москве тогда все, причастные к власти и искусству. Третья дверь вела в столовую-гостиную. За ней, в дальней комнате, жил Владимир Маяковский. Все выглядело тогда, как при нем. Самовар, буфет с посудой, стол, за которым заседали по вторникам знаменитости, пили чай с вареньем, играли в карты. Маяковский был страстный игрок. Неделю в Берлине не выходил из гостиницы, резался в карты со случайным партнером, а в знак искупления вины Лиле в номер присылал по утрам цветы с вазами и в больших корзинах, с трудом проносимых в двери, из соседнего цветочного магазина. В картах ему везло не больше, чем Пушкину и Достоевскому.
С Таганки, из музея, поехал на Лубянку. Поднялся без лифта на четвертый этаж захудалого дома во дворе. За дверью под номером 12 с ручкой звонка “прошу повернуть” оказался в прихожей коммунальной квартиры с кухонными запахами. Опечатанную, под пломбой, дверь мне открыли. И я попал в “комнатенку-лодочку” Маяковского. В ней он, как известно, “проплыл три тыщи дней”, в ней два месяца сочинял поэму “Про это” без права видеть ту, которую увековечил “бронзой строк”. В этой комнате застрелился 14 апреля 1930 года. Над письменным столом комнаты увидел на стене фотографию Ленина, которая дала повод написать: “Двое в комнате — я и Ленин — фотографией на белой стене”. Поминаемые портрет и фотографию любимой до последнего вздоха Лили Брик не заметил.
Комната на Лубянке площадью 11 квадратных метров после переезда с Бриками в отдельную квартиру на Таганке оставалась за Маяковским, служила ему рабочим кабинетом. И местом любовных свиданий. Роковое объяснение с Вероникой Полонской произошло в “комнатенке-лодочке”. Не в пустовавшей тогда квартире на Таганке. Почему? Потому что у всех троих: Володи, Лили, Оси — по давнему уговору интимная жизнь протекала за порогом общего семейного очага дома в Гендриковом переулке. В 1918 году образовался странный “треугольник”, дававший стратегический простор слухам и сплетням. На Таганке под одной крышей обитали два бывших мужа Лили Брик. При этом Осип — Ося — состоял с ней в законном браке со дня венчания в 1915 году до скоропостижной смерти в 1945 году. Однако он двадцать лет с завидным постоянством и верностью жил с другой женщиной, хотя ночевать возвращался непременно в общий дом. Маяковский семь лет, до переезда в квартиру на Таганке, жил в гражданском браке с Лилей, пока она окончательно не отдалила его. Духовная близость не угасала вместе с любовью. С годами крепла. Какое решение принял “треугольник” в сложившейся ситуации? Никогда не расставаться. Разлучила их могила.
На похоронах Лилю Брик называли великой. “Такой описывал женщину Шекспир”, — Виктор Шкловский. “Эта одна из самых замечательных женщин, которых я знаю”, — Валентин Катаев. Она не сочиняла стихов. Вдохновляла. “Если я чего написал, если чего сказал, тому виной — глаза-небеса, любимой моей глаза”. Этот дар Марина Цветаева считала большим даром божьим, чем писать стихи. Борис Пастернак, испытав на себе притяжение Лили Брик, писал:
Быть женщиной великий шаг,
Сводить с ума — геройство.
Она была трижды героем. Лиля Брик владела “наукой страсти нежной”, которой ее никто не обучал. Дочь московского адвоката Кагана и пианистки получила до революции блестящее воспитание и образование в Москве. Владела французским и немецким, увлекалась высшей математикой, музыкой, балетом, архитектурой, скульптурой, конструировала и демонстрировала одежду, позировала нагой, играла с Маяковским в кино главные роли. Годами вела дневник. Лучше критиков понимала все написанное сгоравшего от любви к ней поэта, которого считала гением.
“Радостнейшим днем” называл Маяковский день встречи с Бриками. В 1915 году они познакомились с набиравшим головокружительную высоту футуристом, который ухаживал за Элей, младшей сестрой Лили. Она привела его в дом. В день знакомства нежданный гость изумительно прочитал свою поэму “Облако в штанах”. Увидев восторг Лили, попросил разрешения посвятить поэму ей и в тот же вечер, бросив даму сердца и забрав свои вещи, переехал в гостиницу рядом с квартирой Бриков.
Через год Маяковский из-за несчастной любви стрелялся. Осечка. В 1917 году — испытал судьбу пулей по той же причине. Наконец, на следующий год поселился в доме друзей, стал считать себя мужем Брик. Но счастья не последовало. Верностью не страдали ни гений поэзии, ни гений любви. По признанию Лили: “Я была Володиной женой, изменяла ему так же, как он мне, тут мы с ним в расчете”.
Лилю Брик называли музой, сравнивали с Суламифью, Беатриче, Егерией — пророчицей революции, с одной стороны. И с другой — “дамой высшего коммуно-чекистского света”. В архиве нашли в годы перестройки давнее удостоверение сотрудника за номером 15 073, выданное Л.Ю.Брик Лубянкой в начале 20-х годов. Она сводила с ума мужчин самых выдающихся. Никогда не скрывала своих романов, считала их нормой поведения, а измену — “пустяком”. Называют в числе ее возлюбленных, не считая четырех мужей, искусствоведа Николая Пунина, мужа Ахматовой, кинорежиссера Льва Кулешова, премьера Дальневосточной республики Александра Краснощекова, премьера балета Асафа Мессерера, писателя Юрия Тынянова и многих забытых лиц, которых поминают ее биографы. Чем объяснить такую страсть? Она давно описана, известна. Дон Жуан влюблялся, обвораживал и, добившись признания, — остывал. Лиля Брик завораживала, влюблялась и остывала — или немедленно, как это случилось в юности после соития с учителем музыки, или спустя какой-то срок. Страсть из фазы любви нередко перетекала в фазу дружбы, которая длилась после расторжения интимных уз, как это случилось с Бриком и Маяковским. Из Парижа бывший гражданский муж постоянно привозил Лиле дорогие подарки, включая новейшей марки автомобиль “Рено” с запасными частями и колесами. Я спрашивал у Лили Юрьевны, кто водил ту машину. Оказалось, она сама и нанятый водитель. Меня поразил тембр голоса Брик, не потерявший обаяния, ее скороговорка: она спешила на открытие Московского кинофестиваля спустя сорок лет после самоубийства того, кто убеждал всех:
“И жизнь хороша, и жить хорошо!”
В завещании Маяковский назвал Брик женой. Просил: “Лиля, люби меня!” Посвящал ей пятнадцать лет книги, собрание сочинений, всю лирику, за исключением двух стихотворений, адресованных жившей в Париже красавице Татьяне Яковлевой, бежавшей из советской России. Ей предлагал руку и сердце. В результате чего в квартире на Таганке с хозяйкой дома случилась истерика с битьем посуды.
Маяковский был влюбчив, как Дон Жуан. Если бы он, подобно Пушкину, составил донжуанский список, то мог бы поспорить с Александром Сергеевичем. В этот список могли попасть красавицы Мария Денисова, Софья Шамардина, Евгения Ланг, младшая сестра Лили, младшая из сестер Гинзбург, Адель Судакевич, Елизавета Лавинская, Наталья Брюханенко, Наталья Симоненко, Муся Малаховская, Елизавета, в Америке ставшая Элли… Она в результате краткосрочного романа родила дочь, признанную отцом. В один день Маяковский посылал любовные письма и “молнии телеграмм” Татьяне в Париж и Норе в Крым.
Как жаль, не сохранилось порванное Маяковским стихотворение “Дон Жуан”, не понравившееся Лиле, которая была “всегда права”. В поэта влюблялись многие поклонницы. Рост 190 сантиметров. Вес 90 килограммов. Идеально сложен, красив, как Аполлон. Но любила всю жизнь золотоволосая Суламифь не его, а Брика.
Осип — сын владельца московской ювелирной фирмы “Павел Брик. Вдова и сын” — спустя семь лет после знакомства в гимназии сказал Лиле словами Чехова: “Ты — моя весна”. Они поженились. Родителям писал: “Моя невеста… Лилия Каган. Я ее люблю безумно, всегда любил…” Два года читали они вслух классические романы, играли в четыре руки на рояле, подаренном родителями жениха невесте по ее просьбе вместо бриллиантов. Безумства хватило на два года, после которых, по выражению жены, “личная жизнь с Осей как-то рас-полз-лась”. Брик окончил юридический факультет Московского университета. Как адвокат бескорыстно вел дела девиц с Тверского бульвара, бывших не в ладах с полицией, за что подзащитные звали его “блядским папашей”. Энциклопедия представляет Брика “советским писателем, теоретиком литературы, драматургом”. Написал монографию “Ритм и синтаксис”. Научно анализировал звуковые повторы Пушкина и Лермонтова. А на его двери писали: “Здесь живет Брик — не исследователь стиха. Здесь живет Брик — следователь ЧК”. Луначарский в рекомендательном письме высокопоставленному чекисту называл его “весьма Вами и мною ценимым сотрудником ВЧК”. Имел в то же время, как Лиля, номер 25 541 удостоверения Лубянки, откуда его уволили за “медлительность”. Из партии исключили как сына купца. При всем при том сочинял либретто опер, шедших в лучших театрах, сценарии картин, которые демонстрировались во всем мире, ему принадлежит шедевр “Потомок Чингисхана”. Я не раз ходил смотреть этот фильм, да и сейчас пошел бы, если бы показывали. Осип Брик слыл эрудитом, библиофилом, собравшим тысячи редких книг острословом: “Бог есть, но я в него не верю”.
У этой триады была одна возлюбленная — революция, которой они никогда не изменяли. Маяковский считал себя поэтом революции, ему хотелось, чтобы о его стихах на Политбюро делал доклады Сталин. Вместо продолжения “Облака в штанах” и “Про это” сочинил поэмы о Ленине и Октябрьской революции. Он и его друзья слыли приверженцами левого искусства, авангарда в литературе. В квартире на Таганке выпускались журналы Левого фронта искусств, “ЛЕФ” и “Новый ЛЕФ”, пока оба издания не прикрыла партия. Брик ковал формулировки, обосновывал “литературу факта”, “социальный заказ”, исходивший от власти. Спустя годы младшая сестра Лили, известная в СССР как французская писательница Эльза Триоле, каялась: “Мы несем вину перед Иваном Денисовичем за доверие, фальшивомонетчики не мы, но мы распространяли фальшивые монеты”. Футуристы стремились соединить авангард в искусстве с коммунизмом, называли себя “комфутами”. Но связали себя не только по службе, но и по душе, как никто другой, со многими высокопоставленными чекистами.
В доме на Таганке в их компании видели титанов — Пастернака, Эйзенштейна, Мейерхольда. Послушав чтение “Клопа” и “Бани”, Мейерхольд падал перед автором на колени и восклицал: “Гений! Гений! Шекспир, Мольер!” Рядом с ними за столом хватало места искусствоведам в штатском во главе с другом семьи “милым Яней”, Яковом Аграновым, расстрелянным в годы “большого террора” в должности первого заместителя наркома НКВД. Панегирик “Солдаты Дзержинского” посвящен чекисту Валерию Горожанину, с которым поэт сочинил совместно киносценарий “Борьба за нефть”. Борис Пастернак квартиру на Таганке считал “в сущности, отделением московской милиции”.
Чекистов на Таганке считали рыцарями, “святыми людьми”, гордились дружбой с ними. В “Хорошо!” Маяковский призывал юношей делать жизнь с товарища Дзержинского. Там же есть строчки: “Лапа класса лежит на хищнике — Лубянская лапа ЧеКа”. Это далеко не все высказывания такого рода. У всех изречений — один автор. За такую страсть ему на встречах с читателями присылали записки: “Ты скажи нам, гадина, сколько тебе дадено”.
Поразительно частые и долгие поездки Маяковского за границу, когда подобные вояжи в Советском Союзе стали редкостью, объясняются не только популярностью у левой интеллигенции на Западе. Переписка с Лилей со ссылками на не вполне ясные дела дает основание считать, что и Владимир Владимирович вполне мог иметь номерное удостоверение ГПУ. Думаю, его когда-нибудь найдут в архиве, как нашли удостоверения Осипа и Лили. Когда они уехали на два месяца в Европу, в опустевшей квартире на Таганке одиночество Маяковского скрашивал поселившийся с ним Сноб, напарник по игре в карты, он же агент внешней разведки Лев Эльберт, выкравший из Франции генерала Кутепова. С ним агенты ОГПУ расправились на пути к советским берегам. Тайное геройство Сноба восхищало Маяковского.
Мужьями Лиля Брик называла “Осю, Володю, Виталия и Васю”. После гибели Маяковского она вскоре вышла замуж за героя Гражданской войны Виталия Примакова, командира корпуса, поэта и прозаика в одном лице. Когда этот генерал служил в Москве, то жил в квартире на Таганке с Лилей и… Осей. Отсюда “треугольник” переехал в Спасопесковский переулок Арбата, квартиру, оплаченную Маяковским. После ареста и казни Примакова Лиля Юрьевна вышла замуж за литератора Василия Катаняна, биографа Маяковского.
Считать, что самоубийство Маяковского произошло из-за неразделенной любви к Лиле, Татьяне или Норе — наивно, хотя сам он дал повод признанием: “Любовная лодка разбилась о быт”. Разлюбил его народ. Отошли все друзья, соратники, не простившие Маяковскому предательства, поразительный переход из ЛЕФ в стан РАПП, Российской ассоциации пролетарских писателей, “неистовых ревнителей” линии партии в литературе. В 1930 году разразился голод. В Москву из деревень, ограбленных при коллективизации, потянулись тысячи умиравших. А он сочинял “Во весь голос”, поэму о пятилетке. Читал ее перед Сталиным в Большом театре. Но премьера “Бани” в Театре Мейерхольда с треском провалилась, люди уходили из зала. Выставку “20 лет работы” проигнорировала обожаемая власть. Приглашенные партийцы и чекисты не пришли на вернисаж. Газеты выставку замолчали. Из журнала вырезали фотографию юбиляра. Все сто томов своих партийных книжек Маяковский помянул, когда его повторно не приняли в партию, в которой он состоял в годы революции 1905 года, будучи не рядовым, а членом МК. Свели в могилу разлад со всеми и “быт”, помянутый в завещании, совсем не похожий на тот, который он яростно приближал в стихах о коммунизме.
На мемориальной доске дома в переулке Маяковского значится одно имя. По справедливости должно быть три. В Москве два музея Льва Толстого, два музея Пушкина. Почему не стало два музея Маяковского? Почему вывезли семьдесят тысяч книг и все экспонаты с Таганки? Потому, что там была квартира не только Маяковского, но и Брик. Семья Маяковского, мать и сестры, “Люда и Оля”, настаивала, чтобы закрыли музей на Таганке. В несчастьях сына и брата, в том, что не женился, не создал нормальную советскую семью, жил с Бриками, а не с родными, покончил с собой, — они винили Лилю. Решением ЦК и правительства музей на Таганке закрыли. На его стене “осталась одна дощечка”, как выразилась смотрительница музея. Она чернеет как память о травле Лили Брик властью, которую Маяковский обессмертил.
Неизлечимо заболев, прикованная к постели, чтобы не быть в тягость родным и друзьям, она покончила с собой, приняв чрезмерную дозу снотворного. Пережила Маяковского на 48 лет. Ее не похоронили рядом с ним на Новодевичьем кладбище. Сожгли в крематории, и прах, как пожелала, развеяли над полем под Звенигородом.
