Жизнь в глянце
Президент издательского дома “Семь дней” Дмитрий Бирюков: “Было время, когда меня содержала жена”
Он говорит, что не обижается, когда называют мужем Екатерины Рождественской. Что мужское самолюбие отнюдь не страдает.
Что ж, можно верить такому человеку. Дмитрий Бирюков не из тех, кто стремится в звезды. Он эти звезды зажигает.
Отец российского “глянца”, глава медиаимперии, президент издательского дома “Семь дней” — недавно непубличной персоне, которая решает судьбы публичных, исполнилось 50 лет.
— Дмитрий Вадимович, вы не светитесь, потому что такой умный или такой скромный?
— Вы знаете, здесь вопрос исключительно в целесообразности. Если бы это было необходимо для дела, если б принесло дополнительную копеечку издательству: в виде рекламы, в виде продаж — тогда, может, и стоило бы.
— То есть думаете, стань вы публичной персоной, никаких дивидендов издательству это бы не принесло?
— Все очень сложно. Если выходишь в публичные персоны, ты должен очень хорошо понимать, что любое сказанное тобой слово, какое бы оно хорошее ни было, кому-то может не понравиться. А это означает, что человек будет переносить свое негативное отношение ко мне лично — на издания, которые мы выпускаем.
— Но вы могли бы своим лицом, наоборот, укрепить имидж изданий.
— Если это лицо понравится людям. В чем я лично очень сильно сомневаюсь. Знаете, не хочется даже и рисковать понапрасну.
— А из чувства банального самолюбия? Это же так приятно — быть в центре внимания.
— Я могу вам сказать, что получаю удовлетворение от другого. Вот сегодня мне сказали, что на наш новый журнал заказан тираж 965 тысяч экземпляров. И в такие моменты мою грудь просто распирает от восторга. Вот момент истины!
— И вас не задевает, когда говорят: муж Екатерины Рождественской?
— Нет, абсолютно. В каких-то кругах говорят: муж Екатерины Рождественской, в каких-то — жена Дмитрия Бирюкова. Когда я был корреспондентом Гостелерадио и мы на несколько лет выезжали за границу, она вообще меняла фамилию, во всех заграничных документах значилась Бирюковой. Да нет, меня нисколько не смущает, что жену знают многие, а меня лишь узкий круг. Я точно не публичная персона, моя работа — кабинетная. Публичность моя — в публичности моих изданий.
* * *
— Как же корреспондент Гостелерадио стал медиамагнатом? Иными словами — с чего все началось?
— Могу сказать. В 1992 году я впервые приехал в Париж, меня жена привезла туда. И первое, к чему я бросился, — это были журнальные развалы. А вы помните то время, в стране выходил только один цветной журнал — “Огонек”. Просто интересно стало: как живет страна с таким количеством прессы? Я купил все эти издания, которые рассказывали про звезд, — у нас-то, если помните, в начале 90-х практически все еженедельники, ежемесячники были посвящены политике, развлекательной прессы не было. Положил их перед собой и стал рассматривать. Ну почему, думаю, у них это все есть, а у нас нет? И у меня появилась мечта — сделать развлекательный журнал, который бы читала вся страна. Наверное, с этого все и началось.
— Но я помню, Екатерина в одном из своих интервью рассказывала, что в начале 90-х она содержала семью.
— Да, в 91-м году мы большой компанией ушли из “Огонька” (я работал там редактором международного отдела) с одной лишь идеей — создать совершенно новый журнал. В поисках денег дрейфовали от одного издательства к другому. Пришли к Егору Яковлеву. Он посмотрел на нашу компанию и сказал: да, я обязательно тебе помогу, дам деньги на выпуск пилотного номера. Но ты тоже должен мне помочь — сделаешь газету “Нью-Йорк таймс” — недельное обозрение” на русском языке. Помню, занялся я вовсю этим проектом. За то время, пока его делал, Егор Яковлев ушел на телевидение, потом ушел с телевидения, перешел в “РТВ-Пресс”...
— С мечтой-то дело как обстояло?
— Мы выпустили этот пилотный номер, назывался журнал “Русская виза”, напечатали его в российской типографии. И поняли, что в российской типографии больше ничего печатать нельзя. Нет, в журнале были очень талантливые тексты, этот номер можно и сейчас читать. Мы получили полный восторг и удовольствие от работы.
Но поняли, что никакого отношения к жизни наше предприятие, увы, не имеет... Но к вопросу о деньгах. В это время как раз меня призвал на борьбу Егор Яковлев — позвал в “РТВ-Пресс” вице-президентом. Почему говорю “на борьбу” — потому что мы попали в целую вереницу неприятных событий. Предприятию было придано очень много собственности — три или четыре здания, газета “Говорит и показывает Москва” (потом мы переименовали ее в “7 дней”), журнал “ТВ-Ревю”. С нами судилось Гостелерадио, отбирая у нас здание на Гончарной улице. Был момент, когда служба охраны “Останкино” захватила его и мы не могли попасть внутрь: сидели на улице, нас снимало телевидение. И тогда рассчитывать на какие-то заработки вообще было невозможно. Именно в этот момент меня содержала жена.
— И все-таки я не понял: как из ничего сделать что-то? Вы не были, насколько я понимаю, ни бывшим партийным боссом с административным ресурсом, ни кооператором, сделавшим миллион на продаже вареных джинсовок…
— Я могу так сказать — мне повезло с партнерами. В “ТВ-Парке” — а это первый журнал, который я сделал, — у меня партнерами были Коля Черноног (он работал коммерческим директором в “Останкино”, а потом в “РТВ-Пресс”), Жечков Володя и Сергей Лисовский — руководители рекламного агентства “Премьер-СВ”. А потом меня уговорил Гусинский, чтобы мы выступили партнерами и создали новое издательство. Тогда я продал свою долю в “ТВ-Парке”, выкупил имя “7 дней” у “РТВ-Пресс” и сделал из черно-белой газеты цветной журнал. С этого, собственно, все и началось…
* * *
— Сейчас вы можете назвать главные проблемы в вашей отрасли, в журнальном производстве?
— Могу. Их, наверное, три — главных. Первое — это то, что мы вынуждены печататься за рубежом. Потому что ни одно российское производство не может напечатать и сброшюровать номер в столь короткие сроки. То есть техническая проблема. Которую мы пытались несколько раз решить, но цена современных типографий очень велика. Даже несмотря на то что наши доходы составляют свыше ста миллионов долларов в год, они недостаточны для того, чтобы построить такую типографию. Вторая проблема, конечно, это распространение.
Киосков в стране крайне мало, полностью исчезла подписка, просто умерла как класс. И третье — наш читатель смог получить доступ к такому объему информации, и чтобы для него создать что-то интересное, нужно очень-очень постараться. Не то что раньше. Помню, я один из первых приезжал в Париж и вел переговоры с зарубежными агентствами. Говорил: послушайте, как бы нам сделать так, чтобы мы купили фотографии западных звезд? Потому что выходит у нас, допустим, материал о Мадонне и мне нужно пять-шесть современненьких фотографий, которые проиллюстрируют, что с ней произошло. Вот и спрашиваю: что вы хотите за эти фотографии? Они посмотрели на меня, будто я с Северного полюса приехал, — тулуп только, знаете, отряхнул в прихожей. Помню, положили мы на какой-то депозит две тысячи долларов, от нас ездил к ним курьер, который привозил конверты с фотографиями. Это было так все сложно. Зато конкуренции — никакой.
— Но вы-то знаете, что нужно сегодня людям?
— Нужны интересные материалы. Которые их увлекут, которые они не бросят читать на середине. И которые оставят приятное послевкусие, хорошее настроение.
— Вот “хорошее настроение” в данном случае, наверное, ключевая фраза. Только само понятие “глянец” сейчас стало почему-то нарицательным.
— Я думаю, это придумка критиков. Ну как глянцевые журналы могут не нравиться людям, которые десятки лет жили без цветных качественных изданий?
— Думаете, у наших людей, которые получают нищенскую зарплату за собачью работу, улучшится настроение, если они увидят, как певичка какая-то купается в роскоши?
— А мне кажется, они за нее радуются.
— Вы так хорошо думаете о наших людях?
— Да — кто-то радуется, кто-то с интересом смотрит. Вызывает раздражение, когда тот или иной персонаж, по мнению людей, не тем способом заработал деньги. И опросы показывают, что, когда любимый актер живет хорошо, люди за него больше рады, чем озлоблены. Если бы мы показывали странных абсолютно людей, не буду называть фамилии, которые появились ниоткуда и делают какие-то немыслимые покупки, — вот это, согласен, вызвало бы раздражение.
— А у вас таких нет?
— Практически нет.
* * *
— Где вы познакомились с Екатериной Рождественской?
— Мы с ней познакомились 32 года назад на Рижском взморье, в Доме творчества писателей.
— Разве вы из писательской семьи?
— Нет, мой отец — профессиональный разведчик. Но вот каким-то образом мы оказались тогда в Доме творчества.
— В общем, это был классический курортный роман?
— Ну да — самый настоящий курортный роман.
— Не страшно было входить в семью этого большого поэта, Роберта Рождественского?
— Вы знаете, мне, быть может, будь я постарше, было бы страшно. А в 18 лет мне было ничего не страшно.
— Но, должно быть, жутко интересно?
— Безусловно. Хочу сказать, что почти все истории, которые я слышал в этом доме, стали основой для материалов первых двух лет журнала “Караван историй”. Когда приходили знакомые Роберта Рождественского, я сидел с раскрытым ртом. Я понимал, что нахожусь на острие исторических, идеологических, литературоведческих споров — все было безумно интересно. Мне просто очень повезло, что такой человек был моим тестем.
— Екатерина, если не ошибаюсь, работала раньше переводчиком?..
— Она была писателем, она была переводчиком. Она была риэлтором в тяжелые времена...
— Хочу спросить: что появилось раньше — курица или яйцо? Вы создали первый журнал или Катя взяла в руки фотоаппарат?
— Нет, конечно, я создал журнал, а потом она взяла в руки фотоаппарат. Помню, мы пришли на какое-то мероприятие, там было очень много известных женщин, жен известных людей. Все они были очень красивы, хорошо одеты, выглядели шикарно. И были безумно интересны. Как личности. Я, быть может, на это и не обратил бы внимания, если бы в то время не был определенный, что называется, кризис жанра. Мы снимали на обложки фотомоделей. И я понимал: во что ты эту девочку молоденькую ни оденешь, ее выдает отсутствующий, абсолютно пустой взгляд. И название — “Караван историй” — этой 19—20-летней девочке никак не соответствует. Какая у нее в глазах история? Разве что история кукол, не история жизни. И вот тогда я Катьке сказал: попробуй, вот кого снимать надо, вот они обложки, вот героини. Она попробовала. Придумала определенный ход. И с первого же номера ее фотографии стали суперсенсацией.
— У Екатерины полный карт-бланш? Она пользуется служебным положением супруга, в журнале может все?
— Нет, конечно. Она свободный художник, может снимать кого угодно. И журналы выбирают из этих фотографий лучшие.
— У вас трое сыновей. Если мать снимает, отец руководит, то чем занимаются дети?
— Они учатся. Старший Алексей еще играет в группе, они даже конкурсы какие-то выигрывали, на “5-ти звездах” второе место заняли. То есть у них был шанс, они могли раскрутиться как попсовая группа. Но сын сказал: нет, у меня, дескать, серьезная музыка — альтернативная, тяжелая — занял принципиальную позицию. Средний, Дмитрий, был увлечен картингом, был победителем картинговых соревнований. Но как в институт поступил, это увлечение прошло — видимо, серьезная жизнь началась. Ну а младшему 6 лет всего, он пошел в первый класс, у него вся жизнь впереди.
— Кто же из них пойдет по вашим стопам?
— Не знаю, посмотрим. Старший вот походил в издательство, сказал: нет, чего-то я не могу, не мое. Он все-таки свободный художник, музыкант. По характеру очень на тестя похож… Конечно, я бы мечтал, чтобы кто-то из сыновей продолжил мое дело. Но, как говорится, насильно мил не будешь — самое главное, чтоб счастливы были.
